Правда, он очень симпатичный, решила она, на мгновенье вспомнив Бадди и подумав о том, что рядом с Полом он, конечно, просто деревенщина.
Когда они вошли в ночной клуб, там было уже полно народу. Царил полумрак, так что Бет с трудом догадалась, что серая завеса – это сигаретный дым, повисший в воздухе. Когда какой-то мужчина около двери вопросительно посмотрел на нее, Пол взял ее под руку и провел к маленькому столику около сцены. Шум стоял просто оглушительный, все громко разговаривали и смеялись так, что почти не было слышно музыки, раздающейся из музыкального автомата. Когда глаза немного привыкли к темноте, Бет увидела, что за каждым из крохотных столиков сидит не менее четырех человек. Большинство людей было намного старше них, много негров. На женщинах нарядные платья, сверкающие ожерелья и сережки. Все мужчины в костюмах и при галстуках… Солдаты толпились у стойки бара с рекламой «Будвайзера», «Сиграма», «Дювара». На бармене белая рубашка с черным галстуком-бабочкой. Он что-то наливал в высокий стакан, разговаривая и смеясь с одним из клиентов, затем положил в напиток оливку. К ним подплыла официантка, также не первой молодости, с неестественно рыжими волосами, ярко-красными губами, очень сильно накрашенная. Тесные шорты едва прикрывали ягодицы, блузка с огромным вырезом делала ее груди похожими на дыни.
– Эй, малыш, что-то давно мы тебя здесь не видели, – сказала она, наклоняясь и целуя Пола в ухо.
Бет едва поверила своим глазам, когда он схватил рыжую в охапку и, притянув к себе, начал что-то шептать ей в ухо. Она фыркнула и облизала губы. Еще несколько минут назад ей казалось, что они с Полом здесь совсем чужие, как заблудившиеся в лесу детишки, но было похоже, что Пол и эта довольно дешевого вида девица – лучшие друзья. Неудивительно, что Пол не очень ладит с отцом, подумала Бет. Его отец, наверное, и не знает, что Пол посещает подобные заведения. А если б узнал, его хватил бы удар. Она почувствовала что-то вроде ревности, когда Пол заказал ей кока-колу, а себе «Дювар» и воду.
Потом вдруг стало совсем тихо, когда очень красивая негритянка поднялась и запела под аккомпанемент небольшого ансамбля. У нее была довольно светлая кожа золотистого цвета, в волосах, уложенных в высокую прическу, приколота белая гардения. Она была потрясающа. Бет еще не слышала ничего подобного. Ее высокий, как у ребенка, голос и все, что она исполняла, казалось таким печальным, что сердце сжималось от боли. И слова песен были о потерянной любви, о тоске по любимому. Как будто она пела историю жизни Бет. Рядом с ней был только Пол, а он не был ее любимым. Пока не был.
Бет слушала со слезами на глазах, но ей стало легче от того, что не она одна испытывала такие чувства. Когда негритянка кончила петь, ей так сильно хлопали и кричали, что Бет поняла: очень многие чувствуют то же самое. Песни задели душевные струны всех здесь сидящих.
Когда Пол вышел в туалет, к ней подошли несколько человек, стоявших прежде у стойки бара, и стали с ней заигрывать. Бет с некоторой надеждой думала, что ему это не понравится, но он не обратил на это особого внимания, бросил на стол несколько купюр и вышел в компании других молодых людей.
Они все забились в большой новый «олдсмобиль» и куда-то поехали. Пол сел где-то впереди, а Бет оказалась на заднем сиденье с четырьмя, а может быть, и с пятью парнями и девушками. Они буквально сидели друг на друге и при этом передавали друг другу небольшую самокрутку, сильно затягивались и подолгу задерживали дым в легких. Даже запах табака показался Бет каким-то странным, ни на что не похожим. Он был одновременно и тошнотворно-сладким, и терпким.
Совершенно непонятно, почему Бет почувствовала неожиданную симпатию к девушке, буквально сидящей у нее на коленях. Она начала хвастаться, рассказывая о том, какая у нее богатая семья, о своих сестрах, об острове и обо всем остальном. Но все же она чувствовала себя как-то странно. Все приобрело более четкие очертания – свет фонарей на улицах, свет фар проезжающих машин, – все, что говорили кругом, казалось чрезвычайно забавным, так что она все время хохотала и не могла остановиться. Затем кто-то еще начал хохотать.
Они просто мотались по городу, время от времени заскакивая в разные ночные клубы. Где-то в одном из них Бет добрела до дамского туалета. Там сидела негритянка в форме служительницы и решала кроссворд. На столике лежали свернутые полотенца, кубики мыла, расчески, маленькие флакончики с духами. Там же стояла тарелка, на которой лежала мелочь.
Бет посмотрела на себя в зеркало. Глаза красные, волосы торчат во все стороны. Боже, ну и видок! Кошмар. Хуже не бывает. Глядя на свое отражение, она опять захихикала и стала смачивать руки холодной водой.
– Тебе бы в твоем возрасте еще рано баловаться этой дрянью, – сказала женщина, протягивая ей полотенце. – А то у тебя будет много неприятностей.
– Мне восемнадцать с половиной, – сказала она заплетающимся языком, – значит, все в порядке.
Она полезла в сумочку и высыпала на столик ее содержимое: губная помада, пачка бумажных носовых платков, желудочные таблетки.
– Можешь говорить что угодно, – презрительно фыркнула женщина. – Но ты здорово под кайфом.
– Ничего подобного, – сказала Бет, опираясь на столик и запихивая все обратно в сумочку. – Но спасибо за полотенце.
Она опять начала шарить в сумочке, чтобы найти кошелек и дать чаевые. Нашла какую-то мелочь, но кошелька не было. Странно. Наверное, она уронила его в машине.
– Что-то не могу найти свой кошелек, – сказала она. – Пойду попрошу деньги у моего парня. Знаете, он из одной из самых уважаемых семей в Лос-Анджелесе. У него такой большой дом, что есть даже озеро на участке. Он очень хороший парень, и скоро у него будет своя студия.
– Давай-ка я лучше позвоню твоей маме, чтобы она приехала и отвезла тебя домой, детка, – предложила женщина. – Сколько тебе? Лет шестнадцать? Пятнадцать? Кто-то здорово морочит тебе голову.
– Моя мама умерла, – сказала Бет, опускаясь на одну из табуреточек напротив зеркала. – Как она могла так поступить? Как посмела она бросить меня одну в этом мире?
Она почувствовала, что плачет, и женщина смотрела на нее с тревогой и сочувствием.
– Занесешь в следующий раз, – сказала она, печально глядя на нее. – И будь поосторожнее, слышишь?
Когда она вернулась в машину, все просто умирали от голода. Они подъехали к круглосуточному универсаму и купили кексов, шоколадок и прочей ерунды. Бет подумала, что никогда в жизни не ела ничего вкуснее.
Они заехали еще в несколько мест, было уже действительно очень поздно. Все пили из кофейных стаканчиков, но Бет знала, что там полно виски. Каким-то образом вся их компания, кроме них с Полом, сменилась. Куда же делись остальные, подумала Бет, и кто эти новенькие? Парни держали в руках футляры с музыкальными инструментами и, войдя в клуб, сели на сцене вместе с оркестром. Потом они уходили. Приходили другие. Пела еще одна негритянка, очень большая. Тоже здорово. Так же, как и та, первая, только у нее в волосах не было гардении. У нее был потрясающий голос, как серебряный колокольчик, но ее пение не вызвало у Бет чувства, что кто-то совершено точно знает, что у нее на сердце, знает, чего ей хочется. А хочется ей, чтобы ее любили, чтобы кто-то нуждался в ней.
Уже светало, когда они вышли оттуда и опять оказались только вдвоем в своем «ягуаре», наслаждаясь свежим утром и солнцем, только-только начинающим освещать улицы города. Машин было мало, несколько прохожих направлялись к кафетериям с газетами под мышкой. Вид у Пола был такой же свежий, как и в ту минуту, когда они выходили из его дома накануне вечером. Бет вспомнила, как ужасно она выглядела в зеркале дамского туалета: глаза красные, волосы растрепаны. И там было еще что-то. Она попыталась вспомнить, но ей это никак не удавалось.
Бет никак не могла понять, что она испытывает. Она не устала, но нельзя было и сказать, что чувствовала себя бодрой и свежей. Она же выпила только немного коки и «Твинки», а ощущение – как с похмелья. Во всяком случае, ей так казалось. Может быть, это из-за новых впечатлений, новых людей, новых мест.
Когда она проснулась, ей показалось, что веки у нее склеились. Она лежала под одеялом, но, кроме туфель, на ней была та же одежда, что и в прошлую ночь. Шторы были задернуты, но она догадалась, что уже середина дня. Сильно хотелось есть. Бет поднялась и с трудом вышла из комнаты на лестницу. Казалось, она двигается, как в замедленной киносъемке. Когда она доплелась до кухни, ей показалось, что она затратила на дорогу несколько часов. В холодильнике стояли коробки с остатками еды из китайского ресторана. Она стала есть руками.
В доме было тихо и пустынно. Вообще время воспринималось ею как-то странно. Казалось, все, что она делает, длится целую вечность. И что-то еще беспокоило ее. Что-то грызло. Ах да, ее кошелек. Он исчез, и с ним вместе исчезли все ее деньги, все до копейки. Она села на кровать и закрыла лицо руками. Что ей теперь делать? Как она скажет об этом Полу?
ГЛАВА 10
Кофейня располагалась на самом верху холма, откуда открывался вид на океан, с его белыми барашками, похожими на кружевную отделку нарядного платья. Полная луна оставляла на его поверхности золотую дорожку, а звезды, казалось, были совсем близко. На столах неровным светом горели свечи, стены были увешаны плакатами времен второй мировой войны. «Болтун – находка для шпиона», «Дядя Сэм зовет тебя». Из репродукторов доносилась классическая музыка. Бет потягивала приготовленный в автомате кофе и смотрела, как рядом с ней двое парнишек играют в шахматы. За соседним столом девушка в спортивном трико с серьезным видом шевелила губами, уставившись в книжку, – читала какие-то стихи. Зал был наполнен жужжанием голосов. Как пытался объяснить ей Пол, это были в основном битники, богема. Они утверждали, что в жизни нет смысла, но, как говорил Пол, на самом деле они просто не верят, что смогут прожить ее со смыслом.
При звуке открывающейся двери она подняла голову, ожидая, что войдет Пол. Но это были два паренька в водолазках, джинсах и вельветовых курточках. Она почувствовала легкое разочарование.
Все ночи и вечера проходили подобным же образом. Когда Пол приходил домой, они садились в «ягуар», и начинался обычный круговорот. То это были особняки на Беверли Хиллз, там, где марокканский дворец стоял рядом с английским загородным домом. А рядом с ним итальянская вилла, французский домик, современный фермерский дом – только при нем не было никакой фермы. Все это было очень сумбурно, бессмысленно, лишь подъездная аллея отделяла плод фантазии одного владельца от другого. Больше всего Бет раздражал их какой-то несолидный вид, как будто за фасадом ничего не было и даже ребенок мог бы одной рукой все это разрушить. Ей было трудно поверить, что в этих домах действительно живут. Что там любят и ссорятся, что по утрам в своих детских просыпаются дети и спускаются вниз, чтобы позавтракать и отправиться в школу.
Они ехали по извилистой дороге Лорельского каньона. Бет с удивлением разглядывала эту причудливую смесь крохотных домишек, почти лачуг, и величественных особняков, ржавых, побитых автомобилей и пустых, заброшенных бассейнов наряду с великолепными парками, сверкающими новыми «кадиллаками» и «паккардами». Там был один дом с поворотным кругом для машин во дворе, переделанный в квартирки и студии. Одна из них принадлежала приятелю Пола, который делал снимки для журнала мод. Бет даже пожалела его, когда увидела, что у него на глазу черная повязка, и все думала, что же с ним произошло, не потерял ли он глаз вообще. Затем ей вдруг пришло в голову, что он старается быть похожим на одного из Хатвеев, чья физиономия украшает многие рекламные объявления. В нем было что-то такое… Но снимки были действительно превосходны. Огромные черно-белые фотографии с изображением красивых девушек, некоторые из них позировали рядом с леопардами, с пантерами.
Они заезжали в симпатичные домики в небольших ущельях в горах за бульваром Сансет около четырех часов утра, когда, как полагала Бет, все нормальные люди уже спят. Но все эти люди – сценаристы, музыканты, композиторы – именно в это время работали, принимали гостей. На их каминах стояло множество призов, полученных за работы. Почетные значки и всевозможные трофеи украшали стены, размещались на застекленных полках.
Они ходили в рестораны, ночные клубы. Один раз – даже в негритянском квартале в центре города, где Бет боялась идти в туалет, и где один негр играл на саксофоне, стоя прямо на стойке бара, и все, придя от этого буквально в неистовство, кричали и топали ногами. Ездили в студии художников в Венеции на самом берегу океана в стороне от шоссе, в квартиры, расположенные рядом с Лос-Анджелесским университетом, в которых жили студенты, бывали в «Парамаунте» на встречах с Вуди Германом и Стеном Кентоном, на концертах Дюка Эллингтона и его оркестра, на джазовых концертах в филармонии.
Но больше всего поражало Бет, что они ни разу не встречались с одними и теми же людьми. Там, в ее родном городке, все – богатые, бедные и средние – постоянно общались между собой, иногда по несколько раз на дню. А если и не виделись, то слышали, знали, все обо всех: кто болеет, кто с кем поссорился, а кто помирился. Только подумать о том скандале, который приключился с ней и Бадди! Теперь об этом будут говорить много лет. Ведь ей было стыдно не только из-за отношения семьи, из-за реакции отца. Все было гораздо серьезнее. Она, конечно, здорово подвела их. Но она подвела и всех остальных. Одобрение или неодобрение жителей города как бы помогали ей оценить собственные поступки, и их реакция подсказывала ей, как относиться к себе, что она из себя именно сейчас, сегодня представляет.
Здесь, в Лос-Анджелесе, никто бы не вспомнил ни о ней, ни о Бадди уже через несколько дней. Абсолютно не имело значения, что на ней надето, здесь сойдет все. И действительно – годилось все, что угодно, потому что все только что прибыли в город, только что привели себя в божеский вид, только что решили, кем они будут, и старались вести себя соответствующим образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70