– Понимаю. И ты очень решительная. Питер не такой. Ты, вероятно, уже заметила.
Они все были правы, говоря о странности этой женщины. Но, может быть, ее считают странной, потому что большинство людей скрытны, а она просто говорит то, что думает? Это озадачило Дженни.
– Нет, Питер нет, – повторила тетя Ли, – но он соль земли.
– Именно это он сказал и о вас.
– Я очень рада. Мы обожаем друг друга. Я вспоминаю все наши летние деньки на ферме, где мы столько времени проводили вместе. Я научила его настоящим вещам, научила ездить верхом на лошади, управлять трактором, сажать и убирать урожай и любить землю. Да, он хороший мальчик. Слишком хороший, мне иногда кажется. Слишком – человек долга. Вот так. Человек долга.
Дженни почувствовала усталость. Ей не хотелось обсуждать Питера с этой странной женщиной. Морщась, она надела туфли и сказала:
– Я лучше вернусь назад.
– Да, так лучше. Я еще немного посижу здесь. От всей этой шумной болтовни у меня начинается головная боль.
Питер подошел к ней.
– Где ты была? – спросил он. – Я везде искал тебя.
– Мне нужно было снять туфли. Я встретила вашу знаменитую тетю Ли.
– Что ты о ней думаешь?
– Да, она действительно удивительная. Она мне понравилась. Что ты скажешь, если мы не будем больше танцевать? Я больше просто не могу.
– О, прости меня. Твои бедные ноги.
Они сели вместе возле маленького плетеного столика у открытой двери на террасу. Музыка продолжала играть. Слуга принес напитки.
– И все-таки это не такая уж плохая ночь, – сказал Питер.
– Ты же говорил, что терпеть не можешь официальных приемов.
– Не могу. Но каждый должен приспосабливаться, делать то, что от него требуют… Бедное дитя, тебе так неловко в этом платье, – мягко сказал он.
– Я не говорила тебе об этом.
– Существует множество вещей, о которых тебе и не надо говорить.
Она почувствовала раскаяние.
– Извини. Я не хотела испортить тебе вечер. Платье тут ни при чем.
Он взял под столом ее руку.
– Тебе было неуютно с моей семьей. Их нелегко понять. Иногда они могут казаться такими чужими. Но когда ты узнаешь их получше, ты поймешь их. Тебе будет легко с ними. Поверь мне.
Он был прав. Она пыталась скрыть свое раздражение, но оно все равно вырывалось наружу.
– Завтра мы будем предоставлены сами себе, – сказал он. – Они собираются смотреть спектакль после обеда, но я попросил маму вернуть наши билеты, потому что мы уже видели эту пьесу.
– Какую пьесу?
– А я не знаю. Я никогда не слышал о ней. Они засмеялись, и настроение у Дженни быстро поднялось.
Вечер был теплым, словно было уже лето. Птицы опускались вниз к лужайке и снова взмывали вверх, к ветвям деревьев, ловя на лету комаров; они щебетали и чирикали, пока не опустилась ночь. Наконец они затихли.
– Как красиво кругом, – прошептала Дженни. В темном доме горело несколько ламп на первом этаже у входа, оставленных до возвращения семьи. Только окна слуг на третьем этаже были ярко освещены. Черная, как шелк, гладь бассейна казалась совершенно застывшей, сверкающей серебром там, где на нее падал лунный луч. И двое, неподвижно смотревшие на серебряную дорожку, почувствовали непреодолимое желание, поднялись и, не проронив ни слова, вошли вместе в маленький домик и закрыли дверь.
Она вспоминала этот визит со смешанными чувствами. Любовь в маленьком домике совершенно отличается от любви в мотеле у шоссе с его нескончаемым шумом машин, ревом моторов грузовиков у перекрестка. Подняться, держа друг друга за руки, и шагнуть в неподвижную благоуханную ночь…
Но она помнила и прощание с миссис Мендес.
– Так чудесно, что ты погостила у нас, – сказала она, но ее губы были плотно сжаты, и она едва цедила сквозь зубы. Или, может, это было плодом больного воображения Дженни? Но, что бы это ни было, это было приобретение нового опыта, сказала она себе, забавляясь, что ей на ум пришла фраза из лексикона школьного учителя. Теперь они снова вернулись в свой собственный мир в колледж, к работе, друзьям и любви по выходным. Ей было семнадцать, и жизнь была прекрасной.
ГЛАВА 3
Однажды днем, сидя над конспектами по социологии, она случайно взглянула на висевший над столом календарь. Листок с числом упал на страницу, и что-то промелькнуло у нее в мыслях. Позже она не могла бы сказать, почему это случилось именно в тот момент, но так оно и было. Она снова взглянула на число, подсчитала, нахмурилась, подсчитала снова. Ее периоды часто бывали нерегулярными, поэтому задержки не беспокоили ее. Кроме того, Питер был очень осторожным, он сам это говорил. Но все-таки сердце учащенно забилось и не сразу вернулось к нормальному ритму.
«Подожду неделю, – подумала она. – Ничего страшного».
Она не сказала об этом Питеру и подождала больше недели, пытаясь выбросить все это из головы. У нее был свой способ решения проблем, нужно просто убедить себя: соберись, все обдумай, не полагайся на эмоции. Спокойно, спокойно. Все образуется само собой, если только сохранять спокойствие.
Но однажды, в конце второй недели, направляясь купить пару сникерсов, она проходила мимо кабинета врача и под влиянием минутного настроения зашла.
Доктор оказался пожилым мужчиной с усталыми глазами, он тактично не смотрел ей в. лицо, когда она говорила. Он не задавал никаких личных вопросов, за что она была благодарна ему. Если бы он стал расспрашивать ее, она бы начала плакать, несмотря на свою решимость, и, вероятно, он понял это. Она сдала анализ мочи, и ей обещали позвонить, когда будут готовы результаты теста на кролике.
Она заплатила женщине, сидевшей с каменным лицом за столиком в приемной; затем, уже на улице, ее стало всю трясти, когда она только представила себе, что ее ждет.
Процедура оплаты, а также безразличная маска на лице женщины в приемной как-то делали все будничным. Ей расхотелось идти покупать сникерсы, и она вернулась назад в комнату, принялась читать, не понимая ни слова. Ночью она плохо спала, ее мучили кошмары, ей снилось, будто к ней пришел несчастный кролик со слезами на глазах.
Через несколько дней по телефону ей сообщили о положительном результате.
– Вы не хотели бы назначить время визита к доктору? Очень важно начать предродовое наблюдение как можно раньше, хотя, как мы полагаем, со здоровьем у вас все в порядке.
– Хорошо, только не сейчас. Я позвоню позже. Она осторожно положила трубку и села на стул в каком-то оцепенении. Через открытое окно доносились привычные звуки, жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Голос звал: Бобби-и-и-и. Кто-то с грохотом уронил стопку книг на лестнице за дверью. С верхнего этажа слышались звуки гармоники.
Она встала. Питер должен быть в библиотеке днем. Ей сразу стало легче. Как будто груз свалился с ее плеч. О чем она думает? Она не одна, слава Богу! Питер знает, что делать. Он подумает обо всем.
Он сидел на своем обычном месте, опираясь локтями о стол и положив подбородок на руки, впившись глазами в какую-то толстую книгу. Она успела заметить несколько графиков и пояснительный текст, прежде чем он удивленно вскинул голову и закрыл книгу.
Она улыбнулась.
– Привет. Ты закончил?
– Я могу и закончить. Что случилось?
– Неужели что-то обязательно должно случиться, я не могу просто подойти к тебе? – Она была довольна, что ее голос не дрожал.
– Ты не обманешь меня.
Его озабоченный тон едва не сломил ее решимость. Она успокоила себя. Смелее, держи себя в руках.
– Почему? Неужели я как-то не так выгляжу? – Спокойно. Держись уверенно. Это еще не несчастье.
– Твои глаза, что-то случилось. – Он встал и собрал книги и тетради. – Пойдем на улицу.
Они вышли на яркий солнечный свет. Какие-то друзья остановили их; они стояли под старыми деревьями и никак не могли уйти. Кто-то еще подходил к ним и не уходил, болтая о каких-то пустяках, и сердце Дженни снова начало сильно колотиться. Она чувствовала, как Питер пытался уйти от них, но ребята все шли и шли вместе с ними по улице. Две девушки из класса Дженни прошли мимо; они сняли свитера и повязали их вокруг талии; они весело разговаривали; и она была такой же совсем недавно.
Когда наконец они остались одни, то вернулись обратно и сели на ступени. Он взял рукой за ее подбородок и повернул ее лицо к себе.
– Ну? Скажи мне.
Страх снова овладел ею, несмотря на его присутствие.
– Ты не можешь догадаться?
– Не думаю, что смогу.
– Я была у доктора несколько дней назад. – Она встретилась с его глазами. – Теперь ты можешь догадаться.
– О!
Она вздохнула.
– Да, Питер, что мы будем делать? – В этот раз решимость окончательно покинула ее, голос дрогнул, и слезы брызнули из глаз.
Он смотрел на свои руки, повернув их ладонями вверх. И она, проследив за его взглядом, увидела, какой родной и близкой была его рука. Длинные пальцы, узкие белые лунки на овальных ногтях, мягкие рыжеватые волосы на запястьях.
Она ждала. Ветерок быстро пробежал по листьям, обдав волной холода ее спину. Он оторвал взгляд от своих рук.
– Результаты могут оказаться неверными.
– Но они верные.
Ее руки вдруг сцепились в отчаянном жесте и опустились на колени. Питер дотянулся и разжал их, зажав одну руку между ладонями.
– Ну, тогда нам нужно будет придумать что-то, да? Он улыбнулся. Улыбка проникла ей прямо в сердце.
– Что именно? – спросила она.
– Дай мне подумать.
Никто из них не сказал ни слова в течение нескольких минут. Ветер становился все сильнее, и Дженни сжала замерзшие руки. Она удивлялась, о чем он мог думать? Затем он взглянул на часы.
– Уже шесть часов. Давай пойдем в наш ресторанчик, поедим спагетти.
В ресторане не было ни одного знакомого, и они сели в дальний угол, где их не было видно.
– Я не голодна, – сказала она, держа меню в руках.
– Тебе нужно поесть.
Смешное выражение вдруг пришло ей в голову: есть за двоих. Она почувствовала комок в горле.
– Я не могу, правда, не могу.
– Только немного супа. И я тоже поем суп. Я тоже не голоден.
Несколько минут они сидели молча. Дженни проглотила несколько ложек супа и положила ложку на стол.
– Господи, Дженни. Прости меня. Я чувствую себя, как неуклюжий, невежественный дурак. Я считал, что принимал все меры предосторожности. Я все делал, как надо. Черт возьми, я не понимаю.
– Ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. – Ей было больно видеть его таким. Только вчера он был беззаботным, купил новую гитару и музыкальные записи. – Это и моя вина тоже. Я имею в виду, что мне следовало быть более аккуратной. Я была беспечной; я и есть беспечная. Уже поздно жалеть об этом.
Он быстро взглянул на нее.
– Слишком поздно что-то сделать?
– Ты имеешь в виду аборт?
– Ну да. Конечно, я подыщу лучшее место, где это будет безопасно. Господи, я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось! Ты должна это знать.
Она снова вздохнула. Такие глубокие вздохи продолжались весь день, словно ей надо было наполнить легкие.
– Я не смогу… Я не хочу… Не обращая внимания на срок, я не смогу, в любом случае.
Он очень осторожно спросил:
– Почему? Почему ты не сможешь?
– Даже не знаю. – Папина набожность, усвоенная ею, несмотря на все ее безразличие к религии?
– Если ты не знаешь, значит, все-таки можешь. Подумай об этом. Всегда это делали.
– Я знаю.
Девушка в колледже на старшем курсе сделала аборт. Все знали об этом. Она сумела закончить колледж со своим курсом и продолжала жить так, словно ничего не изменилось. Дженни невольно содрогнулась. Ее руки непроизвольно прижались к плоскому крепкому животу.
У нее еще не было никаких чувств к тому, что развивалось в ней. Что-то нежелательное и пугающее вторглось в ее жизнь, и все же она не могла убить это что-то.
Питер заметил ее жест.
– Там почти ничего нет, Дженни. Дюйм или два – может, и меньше.
Но это жизнь, цепляющаяся и растущая. Вырвать ее и выбросить, превратить в кровавое месиво… Ее мысли перепутались, и она взглянула в глаза Питера, беспокойные и вопрошающие.
– Ты должен поверить мне, Питер. Это может быть нормальным для некоторых – я никого не хочу осуждать, – но только я знаю, что я не могу.
Снова воцарилось молчание, пока он доедал суп. Потом он поднял голову, легонько ударил кулаком по столу, его губы плотно сжались.
– Что за черт! О чем, собственно, беспокоиться? Тогда мы поженимся, вот и все!
От огромной радости у нее в горле появился комок, и она чуть не подавилась от кашля. Однако спустя секунду сомнение охватило ее.
– Питер, я не собираюсь выходить замуж за человека, который «должен» жениться на мне и потом будет жалеть об этом. – Говоря это, она уже знала в глубине души, что ждет возражений.
– Дженни, дорогая, как ты можешь такое говорить, когда мы так относимся друг к другу? Это верно, сейчас не самое подходящее время для всего этого, но ведь мы все равно собирались пожениться позже, так что мы должны придумать, как это сделать сейчас. Не бойся. Я с тобой. – Он позвал официанта. – Принесите нам обед, пожалуйста. Мы оказались голоднее, чем думали.
И пока Дженни слушала, чувствуя огромное облегчение от потока его слов, он продолжал говорить.
– Прости меня за то, что я собираюсь сказать. Это все звучит глупо, я знаю, но факт есть факт, – ох, черт, ты видела все сама к чему стесняться? Мои родители – состоятельные, действительно, очень состоятельные люди. Но деньги не имеют большого значения. Я никогда и не думал об этом. Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я всегда внутренне протестовал против их образа жизни и некоторых из их идей, но в такой крайней нужде, как эта, – он улыбнулся, – в такой крайней нужде, как эта, деньги придутся весьма кстати.
От его доверительной улыбки на душе у Дженни стало удивительно легко. Быстро, спокойно он понял ее и нашел выход. Дженни, которая скорее имела склонность к скоропалительным поступкам и широким жестам, почувствовала силу в его спокойствии.
– Они поймут нас, без сомнения. Конечно, не очень приятно будет объяснять им все, но они непременно смирятся с этим. Послушай, мы же не первые, с кем это случалось, и далеко не последние. Выше голову, Дженни, и съешь спагетти.
Она так ясно представила себе картину из их будущего, что даже могла видеть все в цвете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40