Причиной ее смерти была женитьба Ибрахима на Худе. Но вторая жена тоже не родила ему сына, у них четыре дочери. Как он виноват! Ибрахим уронил голову на руки.
Он вспомнил лицо Элис в морге – бледное как полотно, и золотистые волосы с комьями нильского ила…
Какие-то туристы выловили с фелуки ее труп. Ибрахим один был в морге для опознания, поэтому он мог сказать семье, что Элис погибла в автомобильной катастрофе.
«О Элис, дорогая моя, я тебя погубил…»
А Ясмина, дочь Элис… И в ее судьбе он виноват. Он изгнал ее за то, что она обратилась к Хассану, усомнившись, что отец сам справится с бедой. Теперь он простил ее и хотел бы написать ей в Калифорнию, но никак не мог решиться.
Но больше всего он виноват перед Али Рашидом, своим отцом. Отец глядит с Неба и видит, что у него только один внук – от дочери, и один правнук. А через сына он не обрел внуков. Вина перед отцом давит душу Ибрахима, как тяжелый камень.
Не только угрызения совести мучили его, но и земные проблемы. Хлопок Египта, «белое золото», обесценивался на мировом рынке. Состояние Рашидов, нажитое на хлопке, уменьшилось, а расходы возросли. Ибрахим вздохнул, вышел из машины и открыл входную дверь.
Двойная дверь из драгоценного дерева, тяжелая, резная, была привезена из Индии сотни лет назад. Огромный вестибюль с мраморным полом и старинными медными светильниками, лестница, ведущая наверх и потом разделяющаяся на две ветви – к мужской и женской половинам дома. Собственный дом вдруг поразил Ибрахима красотой и величественностью архитектуры и убранства.
– Ты здесь, сын моего сердца!
Он увидел Амиру, которая подошла к нему и ласково сжала его руку. Как молода еще его мать и как прекрасна! Сколько в ней доброй молодой силы! Волосы уложены узлом по французской моде, сколоты бриллиантовыми шпильками, красивые подкрашенные губы улыбаются.
– Мать, окажи мне милость!
– Какие могут быть милости между матерью и сыном? – засмеялась она. – Я сделаю все, что ты попросишь.
– Найди мне такую жену, которая даст мне сына. Амира посмотрела на него огорченно:
– Разве ты забыл, какую беду ты навлек на наши головы, пытаясь сделать своим сыном Захарию?
О Захарии Ибрахим не желал и слышать. Он изгнал его из своей памяти, не интересовался результатами розыска, который организовала Амира.
– Я хочу законного сына! Мать, ведь ты мудрая женщина, ты шейха. Ты знаешь средства!
– Надо надеяться на Бога, других средств нет. Бог награждает терпеливых. Может быть, у Худы на этот раз родится мальчик.
Ибрахим взял Амиру за руку и сказал:
– При всем уважении и почтении к вам, мать, я не последую вашему совету. Я возьму еще одну жену. Ваше суждение не всегда оказывалось верным.
– О чем ты говоришь?
– Я думаю о Камилии. Вы решили тогда сделать ей операцию, без которой ее жизнь сложилась бы по-иному.
– Да, ты прав. Она могла бы иметь мужа и детей – я виновата в ее судьбе.
– Мать, ее надо выдать замуж. Женщина не может провести всю жизнь в ночных клубах и на киностудиях. И Зейнаб нужен отец. Помоги мне найти мужа для Камилии!
– Сейчас наступит время молитвы, – спокойно сказала Амира. – Помолись вместе со всеми в гостиной, а я хочу сегодня молиться одна.
Амира поднялась на крышу. Купола и минареты Каира стали оранжевыми в свете заходящего солнца. Амира почувствовала, что это, может быть, не пламя солнечных лучей, а нежная женская ладонь, окрашенная хной, нежно накрывает пролетевший над городом день.
Когда прозвучал призыв муэдзина, Амира расстелила молитвенный коврик и произнесла: «Аллах акбар. Аллах велик».
Но сердце ее еще не обратилось к Богу. Она распростерлась на коврике, но думала о том, что упрек Ибрахима справедлив и она должна исправить зло, причиненное ею Камилии. Она должна позаботиться о счастье и благополучии внучки.
«Ах хаду, Аннах Мухаммед расуль Аллах – И Мухаммед Пророк Его».
Амира думала об Ибрахиме. Он твердит только о сыне. Она вдруг почувствовала досаду и раздражение. Ибрахим должен продолжить линию Али Рашида, дочь – Нефисса – не может быть продолжательницей рода. Но есть ведь и линия Амиры Рашид, ее дочери, ее красавиц внучек и правнучек. Почему же все женщины не в счет – постановлено, что род продолжается по мужской линии?
Справедливо ли это? Ведь на самом-то деле несомненно только материнство. Амира припомнила случаи, когда отцовство было ложным: Сафея Рагеб, выдавшая мужу ребенка своей дочери за своего собственного, дети Марьям Мисрахи, отцом которых был брат ее мужа, не подозревавшего об этом до самой смерти… А дочь Ясмины от Хассана аль-Сабира считали бы законным ребенком Омара, если бы не разоблачение Нефиссы… И сколько таких случаев было в прошлом, начиная, может быть, и с праматери Евы! Почему же род ведется не от матери, а от отца, когда материнство – несомненно, а отцовство далеко не всегда бесспорно.
«Хи Аллах ахс Аллах…»
Если бы род велся от женщин, тогда не придавали бы такого значения отцовству. Рождение ребенка Ясмины было бы не позором, а праздником и Зейнаб росла бы с матерью…
Изумленная ходом собственных мыслей, Амира попыталась снова обратить их к Богу. «Ла иллаха илла Аллах, – твердила она, прижимаясь любом к коврику. Муэдзины уже кончили свои призывы, и Амира спустилась с крыши, твердя про себя: – Жену Ибрахиму, мужа Камилии».
Дахиба не захотела отправлять мужа в больницу, даже в частную, и Хакима перевезли в квартиру Камилии в аристократическом квартале Замалек, недоступном для фанатиков. Двенадцатикомнатная роскошная квартира помещалась в надстройке на крыше на высоте восемнадцати этажей над Каиром, с замечательным видом на город, на Нил и, в отдалении, на пирамиды. Камилия подкатила к окну кресло, в котором полулежал Хаким.
– Как вы напугали нас, дорогой дядя! – сказала она со слезами на глазах.
Он улыбнулся ей – говорить ему еще было трудно.
– Какие жестокие эти христиане, – гневно воскликнула Камилия. – Как могли они наброситься на вас, вы такой добрый, такой чудесный! Недаром они поклоняются человеку, которого гвоздями прибили к кресту, – видно, наслаждаются зрелищем страданий! Я их ненавижу!
Слуга принес чай и печенье. Камилия включила для Хакима и Дахибы программу «Даллес», которую смотрели вечером по четвергам все каирцы. Правительство обычно передавало в этот же вечер важные сообщения, поскольку аудитория была обеспечена – все телевизоры города включены. Дахиба и Хаким прослушали призыв министра здравоохранения к молодым женщинам пользоваться советами врачей для сокращения рождаемости; приводилась цитата из Корана: «небольшая семья – счастливая семья».
В ожидании начала программы «Даллес» Дахиба просматривала вечерние газеты, которые принес на подносе слуга.
– Вот оно, – воскликнула она, – нападение коптских студентов-христиан на кинорежиссера. Мотивы не выяснены.
– Дядя ничего не сделал плохого коптам, – возмущенно отозвалась Камилия. – Какие могут быть «мотивы»?
Но Дахиба уже читала другую заметку.
– О, какая неожиданность! – удивилась она. – Прочитай, Камилия, эти строчки нам с тобой знакомы. Это напечатано в небольшой газете, кажется, ее издают интеллектуалы радикального толка.
– «Мужчины господствуют над нами, потому что им удалось запугать нас, – прочитала Камилия. – Они ненавидят нас, потому что желают нас». – Она посмотрела на Дахибу: – Это же из моего эссе-послесловия к вашей книге!
Камилия узнала слова, написанные ею десять лет назад: «Наша сексуальность бросает вызов их мужскому превосходству, – читала она, – и они подавляют нас, оставляя женщинам только три, по их мнению, достойных ипостаси: юная девственница, покорная и плодоносная супруга и пожилая матрона, миновавшая возраст деторождения. Они перекрыли нам все другие пути. Незамужняя женщина, имеющая возлюбленного, для них – шлюха. Одинокая женщина без любовника – лесбиянка. Они оскорбляют женщину, пытающуюся жить независимо, восстающую против мужского превосходства. Ибо в натуре мужчины подавлять то, что им угрожает или внушает страх».
– Боже, – хрипло простонал Хаким, – за что ты послал мне двух чересчур умных женщин!
– Это твое эссе, слово в слово, – заметила Дахиба Камилии. – А твое имя упомянуто?
– Нет. Подписано: Якуб Мансур.
– А, Мансур, – прошептал Хаким, поглаживая рукой саднящую шею. – Знаю. Он был арестован недавно за публикацию рассказа, в котором выражалось сочувствие Израилю.
– Должно быть, еврей, – решила Дахиба. – Евреям в наши дни в Египте трудновато.
Камилия вдруг вспомнила, почему имя показалось ей таким знакомым. Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с одним из своих досье газетных и журнальных вырезок. Найдя пожелтевшую страничку с датой: 1966, она увидела слова «газель», «бабочка» и подпись «Якуб Мансур». Это была заметка о первом концерте Камилии.
– Он самый! – воскликнула Камилия. – Почему он напечатал мое эссе?
– Смелый поступок, – возразила Дахиба. Камилия посмотрела на часы:
– Где находится редакция этой газеты? Хаким отпил глоток чаю и хрипло сообщил:
– Аллея идет от улицы Эль-Бустан, это недалеко от Торговой палаты…
– Стоит ли тебе ехать туда? – забеспокоилась Дахиба.
– Не беспокойтесь, я возьму с собой Радвана.
Скромный офис небольшой газеты размещался в двух смежных комнатках. Одно из окон, выходящее на аллею, было разбито и заставлено фанерой. За письменными столами сидели двое мужчин, у дверей смежной комнаты стояла молодая женщина. Все трое обернулись к Камилии.
– Аль хамду лиллах! – приветливо сказала женщина, придвигая Камилии стул: – Мир и благополучие вам, саида! Мы рады вас видеть. Она позвала: – Азиз! – Из смежной комнаты вышел конторский мальчик. – Принеси чаю из лавки мистера Шафика.
– Да пребудут с вами мир, благополучие и благословение Бога! – вежливо ответила Камилия. – Могу я видеть мистера Мансура?
Из-за письменного стола встал мужчина лет сорока, полный, в мятой рубашке, лысеющий, в очках с металлической оправой. Он напомнил Камилии Сулеймана Мисрахи, и она подумала – как мало евреев осталось в Каире.
– Вы оказали нам большую честь, мисс Рашид, – сказал он с улыбкой.
Камилия не удивилась, что он назвал ее по имени – она привыкла к тому, что ее узнают незнакомые люди.
– Вы слишком добры, мистер Мансур, – возразила она.
– А вы знаете, что я писал рецензию о вашем первом концерте, четырнадцать лет назад? Мне тогда было тридцать, и я был убежден, что вы самая очаровательная танцовщица из всех, кто украшал наш мир. – Он бросил взгляд на стоящего в дверях Радвана и добавил: – Я и сейчас так думаю.
Камилия тоже обернулась к Радвану, надеясь, что он не счел пылкий комплимент нарушением пристойности: сириец считал своей обязанностью ограждать свою хозяйку от всяких проявлений фамильярности со стороны поклонников.
Появился мальчик с двумя стаканами мятного чая на подносе. Соблюдая этикет, собеседники обменялись фразами о погоде, о футбольных матчах, об экономических выгодах, которые принесла Египту Ассуанская плотина. Наконец, Камилия могла перейти к интересующему ее вопросу; достав из сумочки вырезку, она спросила Мансура:
– Откуда вы это перепечатали?
– Из книги вашей тети, – ответил он. – Я знал, что автор этого эссе – вы. Я решил, что сейчас это нужно напечатать, чтобы взбудоражить умы.
– Но ведь книга запрещена в Египте!
Мансур молча достал из ящика письменного стола книгу «Приговор: ты – Женщина».
– Вас могут арестовать, если книгу найдут у вас или догадаются, что вы сделали из нее перепечатку!
Он улыбнулся:
– Президент Саадат твердит о демократии, о свободе слова в Египте. Я предоставляю ему возможность доказать, что это не пустые слова.
Камилии импонировала мягкая ироничная манера Мансура, его непринужденное и вместе с тем уважительное обращение к собеседнице. Услышав о радикальной газете, она ожидала встретить громкоголосого агитатора и была приятно разочарована.
– Но вы подвергаете себя опасности этой перепечаткой, – заметила она.
– Однажды я слышал речь Индиры Ганди. Она признала, что женщина может иногда зайти слишком далеко, но это оправдано, если в результате ее выслушают.
– Вы не упомянули моего имени…
– Умышленно… Вас я не хотел подвергать опасности. Экстремисты, – он показал на разбитое окно, – эти юноши из «Мусульманского братства», фанатики в белых галабеях, взбесились бы, узнав, что это написано женщиной, к тому же мусульманкой. Я другого вероисповедания, мне это может сойти с рук. Главное – что ваши слова дойдут до читателей. Это написано великолепно!
Он улыбнулся, и под взглядом его темно-карих глаз Камилия почувствовала давно не испытанное волнение. В семнадцать лет она встретила у Дахибы человека, который ей понравился, но роман даже не начался, и с тех пор Камилия была равнодушна к мужчинам. Но в Мансуре есть обаяние… Интересно, женат ли он?
ГЛАВА 2
Джесмайн вышла из автобуса и остановилась у своего доме передохнуть. Сердце ее билось неровно – она не знала, как сообщить Грегу свою новость. Да, это известие выбьет его из колеи.
Она вошла в квартиру, в которой жила с Грегом уже семь с половиной лет, и увидела его в гостиной – он курил и разговаривал с друзьями. Как всегда, Джесмайн обрадовалась, что гости – мужчины. Когда они приходили с женами, Джесмайн должна была следить за собой – по каирской привычке ей хотелось увести женщин на кухню, оставив мужчин в гостиной. В Америке, хотя иногда приятельницы пили кофе с Джесмайн на кухне, обычно женщины сидели в гостиной вместе с мужчинами, но сама Джесмайн чувствовала себя в смешанной компании неуютно.
Однажды она призналась в этом Рашель Мисрахи, и та стала поучать ее:
– Ты же современная женщина, Джесмайн, врач. Ты должна забыть о египетских патриархальных нравах, вытравить их из своей памяти.
Но сегодня у Грега были только коллеги из отдела антропологии, и они увлеченно обсуждали какие-то профессиональные темы. Грег только сказал свое обычное «Хай», когда Джесмайн прошла мимо него на кухню, где швырнула в угол докторский халат и, заварив себе крепкого кофе, присела у кухонного столика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58