– Домой хочу.
Чонакош, не утративший веселого расположения духа, посоветовал:
– В травку заройся, мамочка.
Но так как это увещание не придало Немечеку смелости, Бока высунулся из травы и, сверкая глазами, гневно прикрикнул – конечно, шёпотом, чтобы не выдать своего присутствия:
– Рядовой, голову в траву!
Этому приказанию пришлось повиноваться. Немечек прильнул к земле. Между тем неизвестный все шуршал в кустах; но теперь по звуку слышно было, что он изменил направление и постепенно удаляется. Бока снова приподнял голову и огляделся по сторонам. Он увидел темную фигуру человека, который спускался с холма, тыча палкой в кусты. – Ушел, – сообщил Бока своим спутникам, лежавшим в траве. – Это караульный.
– Что? Краснорубашечник?
– Нет, сторож, который сад караулит.
Мальчики облегченно вздохнули. Взрослых они не боялись. Например, старого солдата с бородавкой на носу – сторожа при Национальном музее, который никогда не мог ничего с ними поделать. Они поползли дальше. Но тут караульщик, видимо заподозрив что-то, остановился, прислушиваясь.
– Заметил, – пролепетал Немечек.
Оба посмотрели на Боку, ожидая распоряжении.
– Скорей в замок! – отдал он приказание.
Все трое кубарем скатились с холма, на который только что взобрались. В каменных стенах руин были прорезаны узкие стрельчатые окна. С испугом беглецы обнаружили, что первое окно забрано железной решеткой, и метнулись к другому. Но и на нем решетка. Наконец в одном месте нашли расщелину, достаточно глубокую, чтобы в ней поместиться. Забились в это темное углубление и затаили дыхание. Мимо окон промелькнула фигура сторожа. Из ниши было видно, как он – теперь уже насовсем – удалился» прилегавшую к проспекту Юллё часть сада, где находилось его жилище.
– Слава богу, – сказал Чонакош, – пронесло.
И они осмотрелись в своем убежище. Там было душно, сыро, словно в подземелье настоящего замка. Осторожно ступая. Бока вдруг споткнулся. Нагнувшись, он поднял что-то с земли. Немечек с Чонакошем, подскочив к нему, в полумраке различили в руках у него томагавк. Точь-в-точь такой – вроде топорика на длинной рукоятке, – какими, по свидетельству романистов, сражались индейцы. Выстроганный из дерева и оклеенный серебряной бумагой, томагавк зловеще поблескивал в темноте.
– Это их томагавк! – со священным трепетом промолвил Немечек.
– Конечно, их, – подтвердил Бока. – А где нашелся один, там должны быть и другие!
Начались поиски, и в одном углу были обнаружены еще семь томагавков. Из этого легко было заключить, что краснорубашечников восемь человек. По-видимому, здесь находился их потайной оружейный склад. Первой мыслью Чонакоша было унести томагавки с собой как военную добычу.
– Нет, – сказал тихо Бока, – этого мы не будем делать. Это было бы просто воровство. Чонакошу стало стыдно.
– Что, мамочка? – осмелел было Немечек, по, получив легкий пинок от Боки, умолк.
– Ну, нечего время терять! Вылезаем – и на холм! Мне вовсе не хочется оказаться на острове, когда там никого уже не будет.
Эта дерзкая мысль вновь пробудила в них интерес к приключению. Раскидав томагавки по полу, чтобы враг видел: здесь кто-то был! – они вылезли из расщелины и на этот раз смело, в открытую, поспешили на вершину холма. Оттуда было видно далеко вокруг. Встав рядом друг с другом, они осмотрелись по сторонам. Бока достал из кармана сверток и, развернув его, вынул из газетной бумаги маленький перламутровый бинокль.
– Это сестра Челе дала мне свой театральный бинокль, – объяснил он, прикладывая его к глазам.
Но островок был виден и невооруженным глазом. Вокруг пего поблескивала гладь маленького озера, засаженного разными водяными растениями и густо заросшего по берегам камышом и осокой. Среди кустов и развесистых деревьев, видневшихся на острове, двигалась маленькая светящаяся точка.
– Они там, – промолвил Чонакош сдавленным голосом. Немечеку понравился фонарь.
– Ого, у них и фонарик есть!
Светящаяся точка то пропадала за кустами, то вновь появлялась. Кто-то переходил с места на место с фонарем в руках.
– Сдастся мне, – сказал Бока, не отнимай бинокль от глаз, – сдастся мне, что они к чему-то готовятся. Или вечернее учение проводят, или…
Тут он внезапно замолчал.
– Или что? – в тревоге спросили остальные.
– Господи, – воскликнул Бока, продолжая глядеть в бинокль, – тот, что держит фонарь… ведь это…
– Кто? Да говори же!
– Очень похож… Неужели это…
Он поднялся немного выше, чтобы получше разглядеть, но фонарь скрылся за кустами. Бока опустил бинокль.
– Исчез, – тихо сказал он.
– Кто же это был?
– Не имею права говорить. Мне не удалось разглядеть его как следует: только я хотел всмотреться, он исчез. А пока я твердо не знаю, кто он, не хочу подозревать напрасно.
– Уж не из наших ли кто?
– Кажется, да, – печально ответил президент.
– Но ведь это же предательство! – воскликнул Чонакош, позабыв, что надо соблюдать тишину.
– Тише! Вот доберемся до острова и все узнаем. А пока потерпи.
Теперь подстрекало и любопытство. Бока не хотел говорить, на кого похож был тот, с фонарем. Немечек с Чонакошем стали было гадать, но президент запретил, сказав, что непозволительно кого бы то ни было пятнать подозрениями. В возбуждении сбежали наши лазутчики с холма и внизу, снова опустились на четвереньки, прокладывая себе дорогу в траве.
Они уже не замечали ни колючек, ни крапивы, ни впивавшихся в ладони камней, а молча быстро ползли, подбираясь все ближе к берегам таинственного озерка.
Наконец вот и цель. Здесь уже можно было подняться на ноги; густая осока, камыш и высокий прибрежный кустарник совершенно скрывали их маленькие фигурки. Бока хладнокровно отдавал приказания:
– Где-то здесь должна быть лодка. Мы с Немечеком пойдем по берегу направо, а ты, Чонакош, ступай налево. Кто первый найдет, пускай подождет остальных.
И они молча разошлись. Но уже через несколько шагов Бока заметил в осоке лодку.
– Подождем, – сказал он.
Немечек и Бока стали ждать, пока Чонакош, обежав вокруг озерка, вернется с противоположной стороны. Сидя на берегу, они некоторое время глядели на звездное небо. Потом стали прислушиваться, не донесется ли с островка какой-нибудь обрывок разговора. Немечеку вздумалось блеснуть сообразительностью.
– Давай-ка я приложу ухо к земле, – сказал он.
– Оставь землю в покое, – возразил Бока. – Ведь рядом вода. Гораздо слышней, если к воде наклониться. На Дунае я видел, как рыбаки с разных берегов переговариваются друг с другом, наклонившись к воде. Вечером голоса здорово разносятся по поверхности.
Мальчики нагнулись к озерку, но слов различить не могли. С острова доносились только перешептывание да какая-то возня. Тем временем появился Чонакош и с огорчением доложил:
– Лодки нигде нет.
– Не горюй, мамочка, – утешил его Немечек. – Без тебя нашли.
И они спустились вниз, к лодке.
– Садимся.
– Только не здесь, – предостерег Бока. – Отведем ее сначала к другому берегу, чтобы не оказаться слишком близко от моста, если нас вдруг заметят. Переправляться будем как можно дальше от него: пускай они сделают крюк побольше, если побегут за нами.
Эта разумная предосторожность пришлась Немечеку и Чонакошу по душе. Сознание, что у них такой умный, предусмотрительный командир, прибавило им смелости.
– У кого есть бечевка?
Бечевка нашлась у Чонакоша. Чего только не было у него в карманах! И на базаре не найти всего, что умещалось в карманах Чонакоша. Были там и ножик, и шпагат, и шарики, медная дверная ручка, гвозди, ключи, тряпки, записная книжка, гаечный ключ и бог знает что еще. Чонакош вытащил из кармана бечевку, и Бока привязал ее к железному кольцу, ввинченному в нос лодки. Затем друзья медленно, осторожно повели лодку вдоль берега. Натягивая бечевку, они не переставали наблюдать за островком и, достигнув места, где собирались сесть в утлую посудину, опять услыхали свист. Но теперь это их не испугало: они знали, что свист возвещал лишь смену караула на мосту. Уже одно сознание, что они – в самой гуще событий, прогоняло всякий страх. Так бывает и с настоящими солдатами на настоящей войне. Пока врага не видно, каждый кустик страшен. А просвистала первая пуля, – и к солдатам возвращается храбрость: они словно хмелеют от опасности, забывая, что бегут навстречу смерти.
Приятели стали усаживаться в лодку. Первым вошел в нее Бока, за ним – Чонакош. Немечек боязливо переминался с ноги на ногу на вязком берегу.
– Ну лезь же, лезь, мамочка, – подбадривал его Чонакош.
– И так лезу, мамочка, – откликнулся Немечек, но вдруг поскользнулся, схватился за тонкий стебель камыша – и бултых в воду! Растянулся во весь рост, но даже пикнуть не посмел и сразу вскочил на ноги: оказалось – мелко. Очень он был смешон в эту минуту: вода лила с него ручьями, а руки все еще судорожно сжимали тонкую камышину. Чонакош не удержался и фыркнул:
– Захлебнулся, мамочка?
– Нет, не захлебнулся, – ответил мальчуган растерянной как был, мокрый, грязный, брызгая и хлюпая, уселся в лодку. Лицо его еще было бледно от испуга. – Вот не думал, что мне сегодня вдобавок еще выкупаться придемся, – чуть слышно прибавил он.
Но медлить было некогда. Бока с Чонакошем схватили весла и оттолкнулись от берега. Тяжелая лодка лениво отвалила, всколыхнув неподвижную гладь озера. Гребцы бесшумно опускали весла в воду, и тишина наступила такая, что было явственно слышно, как у притулившегося на носу Немечека стучат зубы. Через несколько минут лодка причалила к островку. Поспешно выскочив на берег, мальчики тотчас же укрылись за кустом.

– Ну, до острова, кажется, добрались, – сказал Бока и тихо, осторожно пополз вдоль берега. Остальные двое – на ним.
– Что же это мы? – вдруг обернулся к ним президент. – А лодка-то? Нельзя же бросать ее просто так. Если ее увидят, нам отсюда не уйти! Ведь на мосту часовые. Чонакош! Оставайся у лодки, раз уж у тебя такая фамилия. Если заметят, – пальцы в рот и свисти во всю мочь. Мы сразу примчимся, прыгнем в лодку, а ты оттолкнешься от берега. Чонакош побрел назад, втайне радуясь; вдруг и вправду представится случай изо всех сил свистнуть.
А Бока с белокурым малышом поползли дальше по берегу. Там, где кусты были повыше, они вставали на ноги и крались пригнувшись. Потом остановились за одним высоким кустом и, раздвинув ветки, выглянули. Прямо перед ними, на небольшой лужайке посреди островка, расположился грозный отряд краснорубашечников. У Немечека забилось сердце. Он прижался к Боке.
– Не бойся, – шепнул президент.
Посреди лужайки лежал большой камень. На нем стоял фонарь, а вокруг на корточках сидели краснорубашечники. Они и на самом деле были все в красных рубашках. Рядом с Фери сидели оба Пастора, а возле младшего Пастора – какой-то мальчишка в рубашке совсем другого цвета.
Бока почувствовал, что прижавшегося к нему Немечека охватила дрожь.
– Ты… – начал было Немечек, но больше не мог ничего сказать и только повторял:– Ты… ты… – Потом прибавил чуть слышно:– Видишь?…
– Вижу, – грустно ответил Бока.
Среди краснорубашечников сидел на корточках Гереб. Значит, Бока не ошибся, когда рассматривал остров с холма. Фонарь действительно держал тогда не кто иной, как Гереб.
С удвоенным вниманием стали они теперь наблюдать за собравшимися. Фонарь причудливо освещал смуглые лица Пасторов и красные рубашки остальных. Все молчали, один Гереб что-то тихо говорил. Очевидно, он рассказывал о чем-то живо интересовавшем собравшихся, так как все повернулись к нему и слушали с напряженным вниманием. В вечерней тишине слова Гереба долетали и до незваных гостей с улицы Пала. Вот что он говорил:
– На пустырь можно войти с двух сторон… Можно с улицы Пала; но оттуда труднее: по закону, вошедший обязан запирать калитку на задвижку. Другой вход – с улицы Марии. Ворота лесопилки всегда открыты настежь, а дальше можно пробраться между штабелями дров. Тут только одна загвоздка: на штабелях устроены форты…
– Знаю, – перебил Фери Ач своим низким голосом, при звуке которого у пришельцев мороз пробежал по коже.
– Ну да, ты ведь был там, – сказал Гереб. – Так вот, на фортах дежурят часовые, и они, только заметят кого-нибудь среди штабелей, сейчас же подают сигнал. Так что оттуда подходить не советую…
Значит, речь шла о нападении на пустырь!..
– Лучше всего заранее условиться, когда вы придете, – продолжал между тем Гереб. – Тогда я войду на пустырь последним и оставлю калитку открытой. Не буду ее запирать.
– Ладно, – сказал Фери Ач. – Так будет правильнее. Я вовсе не собираюсь занимать пустырь, когда там никого нет. Будем вести войну по всем правилам. Сумеют они защитить свой пустырь – хорошо. Не сумеют – мы займем его и водрузим там наше красное знамя. Ведь не из жадности мы это делаем…
– …а потому, что нам негде играть в мяч, – вмешался один из Пасторов. – Здесь – нельзя; на улице Эстерхази – тоже вечные споры… Нам нужно место для игры в мяч – и точка!
Итак, причина воины была совершенно та же, что и между настоящими державами. Русским нужен был выход к океану, поэтому они стали воевать с японцами. Краснорубашечникам нужно было пространство для игры в мяч, и, поскольку иначе завладеть им не удавалось, они решили добиться своего войной.
– Значит, решено, – объявил предводитель краснорубашечников Фери Ач. – Ты, согласно уговору, забудешь закрыть калитку с улицы Пала.
– Ладно, – сказал Гереб.
А у бедного маленького Немечека больно сжалось сердце. Мокрый насквозь, стоял он и широко раскрытыми глазами смотрел на сидевших вокруг фонаря краснорубашечников и предателя между ними. Так сильно заныло у него сердце, что, когда прозвучало это «ладно», которое означало готовность предать пустырь, он не выдержал и заплакал. Обнял Боку за шею и, тихонько всхлипывая, повторял только:
– Господин президент… Господин президент… Господин президент…
Бока мягко отстранил его:
– Слезами горю не поможешь.
А у самого тоже комок подкатил к горлу. Уж больно нехорошее дело затевал Гереб!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20