– Я не понимаю о чем вы говорите, – беспомощно сказала я. – Я вовсе не был в комнате вашего Мореля, я только заглянул с балкона в окно.– Окно было не заперто, и ты залезал в комнату! – настаивал Рыжий. – Иначе за каким дьяволом тебе было нужно «заглядывать» туда?Я хорошо понимала: если не выполню их требования, они не задумаются убить меня. Я уже догадалась, что передо мной убийцы – настоящие убийцы бедняги Мореля. Нужно было во что бы то ни стало убедить их в моей непричастности к этим бриллиантам, и единственный способ для этого – сослаться на «журналистику». Она помогла мне однажды, не выручит ли еще раз?И я стала рассказывать им свою легенду, стараясь сделать ее как можно правдоподобней и стремясь подольше оттянуть время.Они слушали с явным недоверием. Наконец Апаш грубо прервал меня:– Заткнись! Надоело слушать твои басни! Не хотелось пачкать о тебя руки, щенок, но, как видно, придется поговорить с тобой по-деловому… Нечего зря трепаться, начнем с обыска! Ну? – и он угрожающе двинулся ко мне.Внутри у меня все оборвалось, я задрожала с головы до ног.– Вы не смеете прикасаться ко мне! – закричала я, с омерзением отталкивая его руку, которая уже тянулась к моей груди.– Это почему же? – ухмыльнулся он.– Разве вы не видите, что я девушка? – и я рывком сдернула с головы кепи. Посыпались шпильки, мои волосы разлетелись в стороны.Негодяи в изумлении отступили и несколько секунд молчали в замешательстве. Первым опомнился Рыжий.– А ведь она и впрямь девка! – произнес он слащаво. – И к тому же смазливенькая…– Плевать мне, какая она! – злобно возразил Апаш, вытаскивая нож. – Если хочет жить – пусть выкладывает добычу! Иначе…– Иначе вы убьете меня, как несчастного Мореля? – с вызовом отчаяния спросила я и тут же поняла, что сказала непоправимую глупость!Уж теперь-то они действительно не отпустят меня живой: я стала для них опасным свидетелем, который может сообщить полиции их клички, описать их внешность, передать их разговор – и таким путем привести на гильотину…Погибнуть, не доведя дело до конца, погибнуть, когда, казалось бы, все самое трудное позади, и Ивор сможет доказать свою невиновность? Нет! Я вспомнила слова Лизы о «смелом и решительном американском характере». О, я докажу это, не отдам дешево свою жизнь и честь, буду защищаться до последнего вздоха!..Мною овладел порыв безумной отваги.Я схватила стул и, держа его в руках как щит, тесно прижалась спиной к углу, приготовившись к обороне.…Но обороняться не пришлось. Дверь лачуги внезапно распахнулась, и на пороге появилась старуха. Задыхаясь, с растрепанными седыми волосами, она и в самом деле напоминала ведьму.– Бегите, дураки! – визгливо крикнула она. – Сюда шлепают фараоны!Картина сразу изменилась. Негодяи заметались по комнате, словно ища, где спрятаться, но было уже поздно. Оттолкнув старуху в сторону, на пороге возник Боб Уэст. Рядом с ним – Филипп, мой милый Гаврош.А за их спинами виднелась рослая фигура жандарма. Рассказ Максины де Рензи Глава 22. Максина заключает сделку Мы искали бриллиантовое колье везде, где только было возможно – я и Рауль; его, беднягу, эта вторичная потеря совсем сокрушила.А ведь он еще оставался в неведении относительно другой утраты, более страшной, заключавшейся в одном слове – «Договор»; она все еще висела над нами как дамоклов меч, грозя в любую минуту обрушиться на наши головы.Рауль вполне удовлетворился моим объяснением, что сыщик, которого я наняла (и который просил пока не раскрывать его имени), сумел разыскать вора и вернуть мне украденное колье. Рауль беспощадно проклинал себя за свое «головотяпство», за невнимание к моему подарку – хорошенькой парчовой сумочке – и к моим предостережениям: все это вылетело у него из головы в приступе дикой ревности. Но теперь он испытывал ко мне только любовь и благодарность за все, что я сделала для него. Он умолял простить его, и раскаяние его еще больше жалило мое сердце.Мы обыскали сад и прилегающую к нему часть улицы, потом вернулись в дом и еще раз осмотрели гостиную, – но все напрасно.– Это выглядит каким-то колдовством! – сказала я. Наконец, я убедила его пройтись по всему пути, который он проделал от театра до моего дома. Ведь было уже совсем темно, а его путь пролегал через малолюдные улицы, и сумочка, возможно, до сих пор лежит и ждет его там, где он ее уронил… А может быть, ее поднял какой-нибудь бдительный полицейский, делая обход своего участка.Кроме того, часть дороги Рауль проехал в кэбе, и сумочка могла упасть на дно экипажа.– В Париже много честных кэбменов, – сказала я моему другу, стараясь ободрить его и казаться веселой и уверенной в благополучном исходе дела.Он ушел, а я чувствовала себя ужасно усталой, однако не думала о сне, – мне совсем не хотелось спать. Когда я отперла ключом дверь моей спальни и увидела (как и предполагала), что Ивор уже выбрался оттуда, в моем сердце вновь затеплилась надежда: может быть, в скором времени он вернется с хорошими новостями!В тревожном ожидании проходили час за часом, но он не появлялся и не давал о себе знать. В пять часов утра Марианна, которая тоже всю ночь блуждала как беспокойный дух по дому, принесла мне чашку горячего шоколада и заставила меня выпить ее, а потом почти насильно уложила меня в постель.– Какая польза? – спросила я ее. – Спать я не хочу. Разве лучше, если буду лежать без сна и метаться как в лихорадке?..Тем не менее я довольно быстро забылась тяжелым сном; думаю, что Марианна подмешала мне в напиток снотворный порошок. Она и раньше иногда поступала так (хотя всегда отрицала это), если видела, что я мучаюсь бессонницей.Так или иначе, я заснула; а когда вдруг пробудилась, очнувшись от тягостного забытья, был, к моему ужасу, уже полдень.Я страшно испугалась, что слуги, преданно заботясь о моем покое, могли отослать прочь каких-нибудь важных для меня визитеров. Но Марианна, явившись на мой звонок, сказала, что никого не было. Были лишь письма и одна телеграмма, да еще утренние газеты.Мое сердце забилось при виде телеграммы: я подумала, она может быть от Ивора с известием, что он напал на след исчезнувшего международного документа. Но весточка была от Рауля, и тоже неутешительная. Он сообщал очень коротко.«Я не нашел сумочку и ничего не узнал о ней».От Ивора Дандеса не было ни строчки, и я подумала, что это жестоко с его стороны. Он мог бы позвонить или написать мне записку, даже если не узнал ничего определенного. Уж не случилось ли с ним что-либо?.. И мне стало казаться, что главные мои мучения впереди, что я еще не испила до дна чашу своих страданий.Я решила немедленно послать старого Анри в отель «Елисейский Дворец» и навести там справки об Иворе, а сама тем временем уселась завтракать. Под бдительным оком Марианны я делала вид, что ем с аппетитом, а потом лениво развернула газеты, чтобы просмотреть там отзывы о моей вчерашней игре, хотя уже наперед знала, что в каждой заметке будут мелькать восторженные фразы вроде «Максина де Рензи превзошла себя», «была великолепна в новой роли», «никакая артистка не смогла бы сыграть так проникновенно, если б не вложила в роль всю свою душу»… Как мало критики знали, где витала душа Максины де Рензи вчера вечером! И только один Бог знает, где она будет сегодня вечером. Может быть, расстанется с телом, чтобы убежать от ненависти Рауля, когда он узнает истину…Конечно, справку в отеле я наводила не об Иворе Дандесе, а о Джордже Сэндфорде – под этим именем он там значился. Но когда Анри вернулся, он не смог сказать мне ничего существенного. Джентльмен уехал из отеля приблизительно в полночь, заказав кэб (это я и сама знала), и с тех пор не возвращался. Слуга обратился в справочное бюро, но там, как ему показалось, на его расспросы отвечали сдержанно, словно знали об отсутствующем джентльмене больше, чем сочли нужным сообщить. На мой вопрос, почему он так долго ходил с поручением, Анри ответил несколько обиженно:– Я задержался, чтобы купить для мадемуазель самые свежие газеты. Там наверняка расхваливают на все лады вашу игру, и я думал – вам будет приятно еще раз прочитать это.Он был так доволен своим усердием, что я не стала бранить его, и бросила газеты на журнальный столик. Но тут же мне пришло в голову: если с Ивором случилось какое-то несчастье, это могло попасть в газету, в рубрику «Происшествия».И я прочла… Прочла все под крупным, броским заголовком: «Ночное убийство на Филь Соваж».Я узнала, что Ивор арестован, его обвиняют в убийстве, но он заявил о полной невиновности и, однако, ни словом ни обмолвился о тех обстоятельствах, которые могли бы подтвердить это.Мое сердце преисполнилось благодарности к нему. Он проявил себя настоящим джентльменом, смелым и верным другом! Если б все мужчины были такими! Жертвуя собой, он спас мое имя от позора. Что подумал бы мой Рауль, если б узнал, что я, несмотря на мои уверения и клятвы, все же приняла в своем доме постороннего мужчину в полночь?Ивор пытался спасти меня даже тогда, когда входил в комнату, где лежал мертвец; он не думал о себе… а ведь если б не я, ой сейчас был бы свободен и счастлив с любимой девушкой.Моя совесть кричала мне, что я должна немедленно пойти к шефу полиции и сказать ему:«Мосье комиссар! Английский джентльмен, которого вы арестовали, не мог совершить убийство на улице Филь Соваж между двенадцатью и половиной второго, потому что в это время он находился у меня, – в моем доме на улице Рю д'Олянд, далеко от места убийства!»Я даже вскочила со стула, чтобы позвонить Марианне, приказать ей подать мне пальто и шляпу и немедля вызвать мою коляску… но тут же опустилась обратно, подавив благородный порыв.«Я не имею права поддаваться этому порыву, не смею! – шептала я сама себе. – Может быть впоследствии, если жизни Ивора будет грозить реальная опасность, но не сейчас!..»В четыре часа дня ко мне пришел Рауль и пробыл со мной целый час.Каждый из нас пытался утешить другого. Я сделала все, что могла, чтобы он не отчаивался и не терял надежды на возврат парчовой сумочки вместе с ее содержимым. А он, считая меня больной и переутомленной, делал со своей стороны все, чтобы убедить меня, что он не обескуражен потерей. И что он больше не ревнует меня к Орловскому или кому-либо другому и очень раскаивается в своих подозрениях, высказанных мне прошлой ночью.Когда Рауль раскаивается и желает загладить свою вину, он очарователен и может заворожить любого!…Наконец, я отослала его, ссылаясь на то, что должна отдохнуть, так как накануне совсем не выспалась. На самом же деле я просто боялась потерять самообладание и признаться ему в том, что натворила. В таком возбужденном состоянии я была способна выкинуть любую непоправимую глупость…Не стану описывать, как я провела следующие два-три дня. Они прошли для меня словно в тумане. Я играла в театре, выходила под гром аплодисментов к рампе, кланялась и посылала воздушные поцелуи, но делала это машинально, как во сне. Мой мозг точила одна мысль: как дела у Ивора, нашел ли он Договор, сумел ли скрыть его от полиции. В газетах об этом ничего не сообщалось, и я ждала худшего.Проведя третью беспокойную ночь, я встала с головной болью, не хотела ничего есть, но выпила немного крепкого бульона перед тем как отправиться в театр, куда в этот день поехала раньше обычного.Мне было необходимо заняться чем-нибудь; готовясь к новой постановке, я могла бы хоть на момент отвлечься и забыть о том, что камнем лежало на моем сердце.К пяти часам дня я и Марианна были уже в театре. В костюмерной я долго примеряла разные платья, перелистала либретто новой пьесы, посидела перед туалетным столиком, накладывая грим, и, однако, у меня оставалось еще более двух часов свободного времени до начала спектакля. Чтобы убить как-то эти часы, я стала рассеянно просматривать письма, адресованные мне; их я получаю в большом количестве и потому даже не стала читать, а только вскрывала конверты, зная наперед, что в них содержится: клятвы в любви и обожании незнакомых мне людей, посвященные мне стихи начинающих поэтов, просьбы дать совет юношам и девушкам, мечтающим о сцене, предложения художников написать мой портрет… Подобные послания приходят в театр каждый день.Пока я бесцельно перебирала письма, в дверь постучали.Марианна, отдыхавшая на диванчике, встала, открыла дверь, о чем-то переговорила со швейцаром, после чего подошла ко мне и шепнула:– Мадемуазель! Граф Орловский желает видеть вас. Сказать ему, что вы не принимаете?Я подумала минуту. Может быть, лучше увидеться с ним? Может быть, я смогу кое-что узнать от него… а если нет, если он пришел лишь затем, чтобы снова терзать меня, я сразу отошлю его прочь.Я перешла в свой крошечный «приемный кабинет» (рядом с костюмерной) и пригласила Орловского туда. Он вошел с приятной улыбкой на лице, словно наносил визит другу, в расположении которого не сомневается.– Ну? – отрывисто спросила я, как только дверь закрылась, и мы остались наедине.Он протянул мне руку, но я спрятала свою и отодвинулась на шаг, когда он подошел слишком близко.– Ну, у меня есть для вас новость, которую никто другой не смог бы вам принести. Поэтому, думаю, вы должны быть мне рады… даже мне, а? – добавил он, все еще улыбаясь.– Что за новость? Конечно плохая, иную вы бы не принесли?– Вы очень жестоки, мадемуазель. Вы, разумеется, уже читали газеты и знаете, что ваш английский друг в тюрьме?– Английский друг, которого вы еще недавно намеревались арестовать по нелепому, необоснованному обвинению в шпионаже? – бросила я ему в лицо. – Не глядите так удивленно, граф. Нет ничего удивительного в том, что я догадалась, кто подстроил мне ловушку в отеле «Елисейский Дворец». Вы разочарованы тем, что та низкая провокация сорвалась, и хотите отыграться сегодня?.. Впрочем, вы еще не сказали мне вашу новость.– Но, может быть, вы прежде разрешите мне сесть?– О, пожалуйста! – я указала ему на кресло, а сама уселась на кушетку. – Итак, слушаю вас.– Вот моя новость: мистер Ивор Дандес, англичанин, сегодня подвергся пыткам.– Что вы хотите этим сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32