Счастье не покинуло меня и дальше: на краю стола, заваленного всяким хламом, я увидел небольшой оплывший огарок свечи, сиротливо торчащий в застывшей лужице стеарина.Я зажег его, и когда пламя разгорелось, огляделся вокруг.Освещение было, конечно, не ахти какое, но все же достаточное, чтобы провести в комнате поверхностный обыск.Первым делом я посмотрел на лежавшее на полу тело убитого. Это был альбинос, я сразу узнал его, хотя лицо его было залито кровью, а руки скрючены, и одна рука подвернута за спину.В комнате царил ужасающий беспорядок. Все было разбросано и перевернуто вверх дном: кто-то до меня уже проводил обыск!Стеклянная керосиновая лампа, очевидно, стоявшая на столе, была во время драки сброшена на пол и разбита, а керосин вытек и образовал большую лужу, которая кое-где смешалась с лужами крови. Стулья были опрокинуты, разбитая грязная тарелка и стакан вместе с подносом валялись на полу возле коврика.Но это еще было не все. Отчаянная борьба за жизнь оставила следы повсюду: на полу были разбросаны газеты и оберточная бумага, ящики маленькой тумбочки были выдвинуты, а их содержимое выброшено и растоптано, дверцы гардероба раскрыты настежь, несколько жалких костюмов сорваны с вешалки, их карманы выворочены наизнанку или порваны в клочья. С узенькой койки были сдернуты простыня и одеяло, а матрас изрезан на куски и выпотрошен. Комната выглядела так, словно через нее пронесся ураган, разметавший все вокруг.Я пересилил себя и еще раз подошел к мертвому телу. Убийцы и его не оставили в покое: окровавленный пиджак был расстегнут, карманы вывернуты, как и у всей одежды в гардеробе, – видимо, искали что-то, искали с безумной поспешностью и безжалостной решимостью…Осторожность, предусмотрительность не помогли несчастному. Убийцы настигли его. Я представил себе, с каким облегчением приехал он в этот дом, веря, что перехитрил врагов. Мое воображение рисовало мне его испуг и разочарование, когда он не застал здесь своего дружка Буше, к которому стремился, который мог бы выручить его в трудный момент. Конечно, швейцар, знавший альбиноса в лицо, беспрепятственно пропустил его в комнату Буше, где бедняга рассчитывал найти защиту от преследователей – хотя бы замком и дверной задвижкой (и то, и другое было взломано). Мысленно я видел, как он, мучимый голодом, обшаривал комнату в поисках еды и сел за ужин, который внезапно был прерван…Какой ужас охватил его, когда он услышал крадущиеся шаги по коридору, когда стали ломать дверной замок и наконец открыли дверь, а он от страха не мог даже крикнуть, позвать на помощь… Я догадывался, что он все же хотел это сделать, потому что успел подбежать к окну и распахнуть его, но безжалостные руки схватили его сзади за горло. Мне слышалось, как отчаянно уверял он бандитов, что у него нет бриллиантов, что он сам был обкраден в дороге, что он вовсе не собирался обмануть товарищей, что он объяснит им все-все… если только ему дадут время…Но ему не дали.Они наказали его за похищенные бриллианты тем, что похитили его жизнь. За предательство заставили заплатить самый высокий штраф.Однако в тусклом свете догорающей свечи искаженное, запачканное кровью лицо мертвеца сохраняло плутоватое выражение, словно он в конце концов все же перехитрил их.Беспорядок в комнате обещал мало хорошего для моих надежд найти тут зеленый футляр. Тем не менее у меня оставались кое-какие шансы на то, что убийцам нужны были только драгоценности, и если даже Договор попался им под руку, они отбросили его в сторону.Хотя дом освещался газовыми лампами, в верхнем этаже газ был выключен, вследствие чего коридор был погружен в темноту, а комнаты жильцов вообще не имели газовых горелок, так как в них были керосиновые лампы. Поэтому результаты моих поисков зависели от небольшого огарка свечи, который мог погаснуть как раз в тот момент, когда он будет особенно нужен.Я осторожно отделил его от застывшей на столе лужицы стеарина, и его колеблющийся свет упал на мои руки; я невольно вздрогнул: не только обе руки, но и обшлага моей сорочки были в крови. При виде этого зрелища мне чуть не сделалось дурно. Я перевел взгляд на свои ноги; мои светло-коричневые ботинки тоже были в крови, пятна крови виднелись и на сером твидовом костюме, который я не мог сменить со времени приезда в Париж, так как сразу с головой окунулся в гущу чрезвычайных событий. Кровь еще не успела застыть, и на всем, за что я брался руками, оставались красные, липкие, страшные следы.Конечно, самое лучшее, что я бы мог сделать, – это удалить предательские пятна с рук и одежды прежде чем покину комнату… Но сначала я должен отыскать футляр!Поиски я начал с того, что просмотрел массу разбросанных на полу газет и бумаг, покопался в куче какого-то тряпья, смешанного с трухой из разодранного матраса, и, несмотря на ужас, все время сдавливавший мне горло, радостно воскликнул «ура!» – когда, расправив валявшийся на полу смятый коврик, обнаружил в нем плоский футляр…Тот самый!Он лежал открытый, зеленой спинкой кверху. Я набросился на него как ястреб на добычу, но – увы! – в нем ничего не было…Горькое разочарование длилось всего одну минуту и сменилось буйным ликованием, когда, откинув коврик в сторону, я увидел под ним сложенный документ. Какое счастье, что грабители случайно выбросили его из футляра и тем спасли от загрязнения: на футляр попали брызги крови, тогда как документ под ковриком сохранился чистым и не запятнанным; хорошо, что я вовремя спохватился и не прикоснулся к нему окровавленными руками!..На столе я нашел скомканную белую тряпку, развернул ее и увидел, что это полотенце. Я тщательно вытер о него – сначала руки, потом футляр, и лишь тогда, с чувством невыразимого облегчения, осторожно, двумя пальцами, поднял с пола драгоценный документ, бережно уложил его в футляр и сунул в тот самый карман, откуда он был похищен.Казалось, на этом было закончено все самое трудное и опасное, что довелось испытать мне и Максине за эти два дня. Что же еще теперь нам предстоит? Разве не все осталось позади?….Внезапно я услыхал скрип половиц. Кто-то шел по коридору.С мучительным волнением прислушивался я к шагам. Куда направляется непрошенный ночной визитер – в эту комнату или в другую? Секунды казались мне долгими, как годы. Наконец, шаги остановились возле моей двери.Кто это мог быть? Буше? Сосед, обеспокоенный шумом? Привратник? А может быть, один из бандитов – ведь он обещал зайти сюда еще раз!За дверью послышались тихие голоса: кто-то совещался, очевидно, не решаясь войти. У меня вся кровь прилила к голове, я чувствовал, как пульсирует она в висках. Но думал я не о себе, а о футляре. Если меня застанут здесь, в чужой комнате, наедине с трупом, меня, конечно, арестуют за убийство. Ведь я весь за брызган кровью убитого, и даже лицо, наверное, в крови: я несколько раз прикасался к нему окровавленными руками.Пусть арестовывают, но документ у меня не должны найти! Я обязан спасти его, спрятать… но куда?! Погасив свечу, я рванулся к открытому окну. За окном, вдоль всего подоконника, тянулся под навесом узкий балкон, предназначенный больше для цветов, чем для людей. При слабом мерцании звезд и тусклом свете отдаленного уличного фонаря я увидел на балконе длинный деревянный ящик. В нем стояли в ряд цветочные горшки с увядшими и засохшими цветами; видно, о цветах здесь никто не заботился, никто не поливал их.Поспешно завернув футляр в обрывок газеты, я вынул из деревянного ящика два цветочных горшка, положил свой плоский сверток на дно ящика и поставил оба горшка на прежнее место, чтобы замаскировать спрятанную вещь.Все это было проделано мною за несколько секунд, после чего я снова вернулся в комнату. Кто-то уже крутил ручку двери, затем догадался толкнуть дверь и вошел.Яркий свет карманного фонаря ослепил меня. Рассказ Дианы Форрест Глава 17. Диана едет в полночь Думаю, что всю мою жизнь меня очень портили. Все были добры со мной, все разрешали и старались сделать мне приятное, так же, как и я им; и я считала это само собой разумеющимся.Только Лиза относилась ко мне по-иному. Я никогда не ждала от нее того, что привыкла получать от других. Но мне всегда хотелось сделать ее счастливой – насколько такое маленькое, обозленное на всех созданьице может быть счастливым, – и я приучила себя не обращать внимания на ее выходки, что бы она ни сказала или ни сделала.Никогда нельзя было предугадать, что она сейчас выкинет, какие замыслы бродят в ее озорной головке.…Но Ивор… Боже мой! Разочароваться в нем, стать несчастной из-за него! До сих пор я не знала, что можно так жестоко страдать, как страдала в тот роковой день, когда он уехал, оставив меня на вокзальной платформе… Тогда я и не помышляла о поездке вслед за ним в Париж. Если б кто-нибудь сказал мне, что я поеду туда, я бы возразила: нет, нет, ни за что!И, однако, поехала. Я позволила уговорить себя и при этом заставила себя думать, что делаю это только ради тети Лилиан, желая доставить ей удовольствие, но в глубине души знала, что на самом деле все не так. Просто я не могла больше переносить эту тривиальную английскую жизнь с ее раз и навсегда заведенным порядком, когда каждый день похож на другой. Мне хотелось, чтобы в моей жизни произошла какая-то перемена, выходящая за рамки обыденного.Первое время по приезде в Англию мы с Лизой иногда дурачились, затевали разные шальные проделки, которые сходили нам с рук лишь потому, что мы – «американские девушки». Однако, познакомившись с Ивором, я почувствовала, что в мою жизнь вошло что-то новое; и я остепенилась. Это очень огорчало и злило Лизу: ведь в большинстве случаев именно она была зачинщицей наших проказ.Вот почему я согласилась поехать в Париж.Может быть, меня тешила мысль, что я буду находиться там же, где сейчас находится он. И на борту парома, и в поезде я твердила себе, что ничего хорошего произойти не может, что Ивор и я уже никогда не будем относиться друг к другу как раньше, что между нами все кончено – по его вине… Но где-то в глубине моего сознания таились надежда и мысль, что я несправедлива к нему: ведь он просил меня верить ему, а я отказалась. И что-то заставляло меня думать, что мы еще встретимся и он сумеет доказать, что приехал в Париж не ради Максины де Рензи. Как бы это было хорошо! Я снова начала бы жить… так как убедилась, что жизнь без любви и доверия к любимому человеку – это не жизнь!…И встреча произошла – произошла самым неожиданным образом. Но вместо радости я стала в десять раз несчастней, у меня не осталось и тени надежды. Когда я увидела Ивора в холле отеля, он выглядел очень смущенным и не захотел отказаться от какого-то таинственного свидания.Но вот что странно: я вдруг стала бояться за него, не знаю почему; может быть, из-за тоскливого, удрученного выражения его лица. С таким выражением не идут на свидание с любимой женщиной…И вместо того, чтобы тревожиться за себя, я вдруг почувствовала тревогу за него.Правда, я сделала вид, что мне нет никакого дела до того, пойдет ли он на это свидание или останется с нами. Я разговаривала с лордом Робертом так, будто совсем забыла о существовании Ивора Дандеса, и даже повернулась к нему спиной, когда он собрался уходить.Однако вскользь я еще раз подметила трагическое выражение его глаз и стиснутые челюсти, словно он уходил на казнь…Удивительно, как быстро может измениться настроение человека! Или это бывает только у женщин? Всего за минуту до встречи я презирала Ивора за измену и мстительно убеждала себя, что было бы очень хорошо выйти замуж за Боба Уэста, – пусть Ивор, узнав о нашей помолвке, раскаивается и переживает!.. Но затем, совеем неожиданно, как будто в мое сердце вонзился острый нож – все во мне перевернулось. Я отдала бы что угодно, если б могла сейчас побежать следом за Ивором, сказать ему, что люблю его беззаветно и буду ему верить по-прежнему, вопреки всему…– Что с тобой, Ди? Ты так побледнела, словно собираешься упасть в обморок! – сказала Лиза своим обычным резким голосом, который, хотя она и не говорила чересчур громко, проник во все отдаленные уголки большого холла.Я подумала, что с ее стороны нетактично привлекать ко мне всеобщее внимание; какие-то иностранные туристы, проходившие мимо нас, обернулись и бросили на меня любопытный взгляд.– Это только так кажется от освещения, – сдержанно сказала я. – Я вовсе не чувствую себя плохо.Моя ложь в данном случае была простительна. Когда человек очень несчастен, его сердце начинает биться медленней, дышать становится трудней, как перед грозой, но к чему выставлять это напоказ!– Я просто немного устала, – продолжала я. – Прошлую ночь никто из нас не ложился спать до трех часов ночи, а день потом тянулся слишком долго. Мы получили столько впечатлений!.. Думаю, тетя Лили, вы не будете возражать, если я пойду в свою комнату, как только мы подымемся наверх…Мы поднялись на лифте, и у дверей гостиной я пожелала всем спокойной ночи.– Не пойти ли мне с тобой, помочь тебе? – спросила Лиза, но я сказала «нет». Было нечто новое с ее стороны – предложить мне помощь, потому что она сама слабого здоровья и требует от меня постоянного внимания и заботы.Тетя Лилиан привезла с собой в Париж свою любимую камеристку Нэнси, без которой не может обойтись ни одного дня. Но мы с Лизой оставили нашу горничную в Лондоне, и тетя радушно предложила нам воспользоваться услугами Нэнси, которая и постучала в мою дверь спустя несколько минут. Однако я поблагодарила ее и отослала обратно. Мне хотелось побыть одной.Я не торопилась раздеваться. Некоторое время я постояла у окна, любуясь панорамой ночного Парижа и вереницей электрических фонарей, протянувшихся бриллиантовой россыпью вдоль знаменитых Елисейских Полей, по которым взад и вперед сновали кареты, коляски, моторы, развозившие людей по домам после театра, кабаре или дружеских вечеринок в ресторанах и бистро. Бистро – парижские кабачки или кафе, охотно посещаемые небогатыми парижанами и туристами.

Последние кучки запоздалых гуляк спешили к домашнему уюту и ночлегу…Я перевела взгляд вниз и увидела ярко освещенный портал нашего отеля, а на его широких мраморных ступеньках – человеческую фигуру в плаще, медленно расхаживавшую вдоль портала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32