– Чего?! Ну что ты пристал? Ты разве следователь? Или ты меня пытать будешь?– Не скажешь – буду пытать.– Отвяжись, худая жись, привяжись хорошая!Кузя натянул на голову одеяло.– Ах так!– Угу.Тимур хмыкнул и сел верхом на укутанную тушку.– Ты, лось! – задергался брат. – С ума съехал? Раздавишь же…– Говорить будешь?– Нет! Ой! Ай! Слезь, блин!Тимур слегка попрыгал, совсем придавив Кузю.– Ну?– Ба-ран-ки гну! Ай!– Не ори, маму разбудишь.– Мама!Тимур развернулся, откинул край одеяла и принялся щекотать брату пятки.– Ай, не надо! – пискнул тот, давясь от хохота. – Все скажу.Тимур слез и стянул одеяло.– А! О… Воздух! Умираю. Ты мне ребра сломал. У меня пневмоторакс!– Чего?– Дырка в легких.– В голове у тебя дырка. Говори, кто это был.– Пошел на фиг! – выдал Кузька и рванул с кровати к двери. Тут же получил подножку и растянулся на ковре. Затих лицом вниз.– Вставай, придурок, – вздохнул Тимур.Брат лежал без движения. Тимур потрогал его под живот носком босой ноги. Кузя старательно изображал труп.– Ладно же.Каримов взял со стола бутылку холодной минералки, которую притащил себе перед сном Кузя, открутил пробку и плеснул немного на голую спину брата.– Гад! – взвизгнул парень, подскочив всем телом. – Гад такой! Дай человеку помереть спокойно!Кузя снова забрался в постель, а Тимур уселся на своей по-турецки.– Слушай еще раз, дурья твоя башка. В университете убили человека, зарезали. И скорее всего это сделал тот, кто напал на тебя. Понял?– Не понял. Теперь слушай ты, твоя дурья башка. Тот, кто меня связал, не мог убить здоровенного мужика в универе. Не мог! У него бы сил не хватило.– Почему?– По кочану! Он слабый.– Но ведь с тобой он справился. И связал тебя так, что узлы пришлось резать. Не мог это сделать слабый человек.– Да я без сознания был.– Почему?– Потому что он меня вырубил, – брякнул Кузя и тут же зажал руками рот.– А если поподробнее? – зло прошипел Тимур. – И как этот твой хиленький заморыш тебя вырубил?– Как-как… – пробурчал брат. – С одного удара. Не знаю я – как! Слушай, Тимка, давай-ка я тебе, и правда, все расскажу. Глава 27 – Да ну… – пожал плечами следователь райотдела Сергей Нестеров. – Это вряд ли.Прямо с утра Николай Савченко притащил к нему Тимура и заставил рассказать о Кузе и Мите Гуцуеве. Следователь и практикант были знакомы еще с прошлого лета, когда Нестеров вел дело об убийстве финдиректора компании «Дентал-Систем», близкого друга Тимкиного отца. Следователь тогда допрашивал младшего Каримова, как свидетеля. Теперь они были почти коллегами. С натяжкой, конечно, но все же.– Надо было привести сюда твоего брата, – ворчал Коля. – И пацаненка этого тоже. И устроить им очную ставку.– Не надо, – отмахнулся Нестеров. – И без того дело пухнет, как на дрожжах. Ясно же: мальчишка никакого отношения к убийству в университете не имеет. Он в здание не входил, никто его там не видел, да и вахтерша бы не пропустила.– Сереж, да как бы его там заметили? – возмутился оперативник. – Там такой молодятины – пруд пруди. Я сегодня был и видел, как они туда проходят: никто у студентов документы не проверяет. Ходи, как хочешь.– Но у тебя ведь проверили, – напомнил Тимур.– У меня? Да, проверили.– Студенты за год более-менее примелькались, а чужого человека вахтерша сразу увидит. А этого Гуцуева вообще не заметить невозможно. Он же ребенок совсем. И вообще, внешность у него характерная, кавказская. Маленький, черненький, чумазый. На студента он совсем не похож.– Точно документы проверяются? – переспросил Нестеров у Тимура.– Точно. Вчера на вахте дежурила тетя Роза, не знаю, как ее по отчеству. Это цербер, а не вахтер. Меня она в прошлом году без конца заставляла студенческий показывать, пока не запомнила. И других первокурсников. Зато теперь всех нас в лицо и чуть ли не всех по именам знает. Раз она сказала, что никто чужой вчера в университет не приходил, значит, так оно и есть.– Но ведь уходит же ваш цербер когда-нибудь в туалет?– Да. Тогда на вахте сидит завхоз, ее подруга, или какая-нибудь из уборщиц. Вот они как раз обязательно проверяют документы повально у всех. Иначе тетя Роза им голову открутит.– Странно… – пожал плечами Коля. – И с чего такие строгости? Ни в одном вузе такого нет. Так, разве иногда глянут или спросят, куда идешь.– Это все из-за арендаторов. Их три раза грабили в наглую. Просто выносили через вахту все, что хотели и могли. Вот они и взвыли. Ректор приказал всем студентам носить с собой билеты, аспирантам и преподавателям – пропуска. У арендаторов тоже пропуск своей формы, а всех пришлых записывают в журнал. У нас даже приказ такой в холле висит.– Ясно. И что из этого получается?– А что получается? – рассеянно пожал плечами Савченко.– Получается, что Давыдова убил кто-то из своих, – предположил Каримов и сам испугался. – Что ж тогда? И на женщин нападал кто-то из наших?– Черт его знает, – вздохнул следователь. – Только почерк у этих преступлений настолько разный, и орудие убийства всякий раз… Будто бы каждый раз – новый фигурант. Будто совершенно разные люди. Хотя, на то он и маньяк. Кто ж его знает, что у него там в голове? Может, какое-нибудь раздвоение, растроение личности.– Ладно, – Савченко поднялся и потянул за рукав Тимура. – Поехали обратно в твой дурацкий университет, там, наверное, уже согнали всех, кого мы еще не опрашивали.– На стройке-то кого-нибудь поставили? – уже вслед спросил Нестеров.– Поставили. Только там взвод нужен, как минимум, а где ж его взять?Мне было очень, очень, очень интересно! Такой подарок мне сделали! Теперь мои владения охраняют два милиционера. Интересно, надолго ли? Навсегда ли? Конечно, не навсегда.Гормоном силы и агрессии от них обоих так и разит. Настоящие, решительные, уверенные в себе самцы. Почти одинаково смелые, одинаково сильные. Одинаково – не бывает. Даже у животных, а уж у людей тем более. Все равно один подомнет под себя другого, подчинит и унизит. А не получится, так уничтожит, разорвет, сожрет. Они здесь – как два скорпиона в банке. Средь чистого поля – как в клетке. Ограниченные не стенами, а долгом службы. Если мне повезет, и они останутся здесь достаточно долго, я смогу полюбоваться замечательным зрелищем. Увижу, как эти мускулистые молодые особи будут выяснять, кто из них достоин быть вожаком. Один из них обязательно победит, второй погибнет. И в этой смерти не будет никакого иного смысла, кроме как еще одно подтверждение первобытного закона: выживает сильнейший, и только он достоин продолжить род.Все люди: и эти двое, и те, кто уже умер, и те, кто еще умрет здесь на моих глазах, и те, кто убил или убьет, и все без исключения представители человеческого рода – все хоть раз в жизни задаются вопросом смысла этой самой жизни. Некоторые даже посвящают все свои лучшие годы поиску сокровенного смысла. Какая невероятная глупость! Они спорят и рассуждают об этом, пишут монументальные научные труды, которые никуда не годятся, разве что на могильную плиту их авторам. И что же? Интересная и вполне естественная обратная зависимость: чем усерднее человек ищет смысл жизни, чем больше он познает мир, чтобы его обрести, тем меньше у него остается сил, времени и желания для продолжения рода. Те, кто меньше думают, активнее плодятся. Следовательно, род продолжают не лучшие и умнейшие, а посредственные, которым задумываться не хочется да и некогда, надо же кормить многочисленное потомство.Смысл жизни… Он всего-навсего в самой жизни. В том, чтобы род не прервался любой ценой. Несмотря на всевозможные научные, культурные и медицинские ухищрения. Плодитесь и размножайтесь. Все остальное – производное от этого повеления. Мудрая природа не спрашивает желания людей и не учитывает их, она всего лишь подсластила пилюлю и подарила людям любовь и удовольствия секса. Они научились любить и заниматься сексом, но не рожать от этого детей, и этим наказали весь свой род. Теперь активнее плодятся те, кому не хватает ума или средств, чтобы предохраняться.Лица двоих мужчин, бродивших теперь среди моих развалин, не освещались излишним интеллектом. В принципе, любой из них был достоин продолжить себя в потомстве. Но так уж вышло, что им придется силой выяснять, кто из них достоин этого больше. Делайте ваши ставки, господа. Делайте ставки. Я бы поставил… Пожалуй, я бы поставил на того, у которого лоб ниже, а плечи шире. Вы выбрали? Ставки сделаны, ставок больше нет.Я потихоньку пополз вниз по стене. Глава 28 Кузя Ярочкин с самого утра сидел в медкабинете и даже пробу с завтрака снимать не пошел, уговорил Тамару Михайловну. Он боялся встретиться с Митькой и не знал, как будет смотреть теперь ему в глаза. Кузе все казалось, что мальчишка увидит его страх и тревогу и станет презирать еще больше. Скорее бы уж его в лагерь отправили.– Кузя, чего-то Гуцуеву вроде бы плохо, – сказала Тамара Михайловна, вернувшись.– Почему плохо? – встрепенулся Ярочкин. – Где он?– Так в изоляторе. Лежит, к стенке отвернулся. Я подошла, он дышит тяжело. Поди температурит опять. Вчера перекупался, рубашку потерял. А перед грозой-то холодно было. Дай-ка градусник, пойду поставлю.– Подождите, я сам схожу.Ярочкин вошел в изолятор, дверь скрипнула, но Митька не повернулся, так и остался лежать лицом к стене, весь скрючившийся, такой маленький, такой жалкий! Кузе не верилось, что этот заморыш мог вчера вырубить его одним ударом и связать так, что милиционерам пришлось резать путы.– Митя, – неуверенно позвал парень. – Ты спишь? Мить, надо температуру измерить.Митька не ответил, только засопел громче.Кузя подошел ближе и положил руку на плечо мальчишки, тот дернулся и еще больше сжался, как пружина, даже сквозь одеяло чувствовалось, как он напрягся. Ярочкин сел на кровать.– А вчера в университете опять человека убили, – зачем-то сказал он. – Примерно в то же самое время, когда ты на меня напал. Или… я на тебя. Короче, когда мы вместе на стройке были. Это хорошо, что мы вместе были. Милиция-то опять тебя подозревала.– Ты меня сдал? – буркнул мальчишка.– Нет, не сдал.– Ладно врать-то.– Понимаешь, мне пришлось рассказать. Они ведь думали, что и меня связал тот, кто убил в университете. Должен же был я тебя защитить.– Защитить?!Пружина резко распрямилась, Митька подскочил и развернулся на кровати. В бешеных глазах его горели злые слезы.– Да, защитить от подозрений, – промямлил, испугавшись этого жгучего взгляда, Кузя. – А какого лешего ты по стройке все болтаешься? Думаешь, в милиции дураки работают? Да они бы тебя все равно вычислили, хотя бы по рубашке твоей. И вообще, – честно признался он, – меня брат заставил все рассказать. Прямо всю душу из меня вытряс.– Не всю, – все еще злился и шипел, как кот, Митька. – А надо бы. Чего ты лезешь все время ко мне?!– Я лезу?! – возмутился Кузя.– Лезешь!– Да я еще помогал тебе, придурку, а ты!..– А я помогать просил?– А нет?!– Нет. Ты сам предложил. Знаешь, почему я в лагерь не хотел ехать? Я сбежать хочу. И все равно сбегу, никто меня не задержит, особенно ты.– Ты не придурок, ты совсем дурак, – грустно сказал Кузя. – Куда ты побежишь? Мать искать, да? Где? Ты хоть знаешь, в каком городе искать? Знаешь, какая у нас большая страна? Куда ты поедешь, ну-ка скажи?Митька помолчал, потом буркнул:– В Москву.– В Москву. Это огромный город. Ты там заблудишься через полчаса, тебя очень быстро подберут. Хорошо, если менты, они тебя назад в детдом вернут. А если нищие или сутенеры? И заставят они тебя со здоровенными мужиками спать или в метро деньги клянчить.– Я знаю Москву, – спокойно сказал Митя Гуцуев. – Я там жил.– С матерью?– Нет. Не с матерью. Уже потом. Не очень долго. Я больше знаю, я сильнее и умнее, чем вы все думаете.– Ладно-ладно. Верю. Но даже, если ты справишься и не заблудишься, куда ты двинешься дальше? На юг? На север? Куда?Митя молчал.– Тебе же обещала моя мама, что поможет. Ну, дай ты ей время. Знаешь, Мить, она всегда выполняет все свои обещания. И у нее есть влиятельные друзья. Они помогут, они обязательно что-нибудь придумают. Только дай время. Договорились?– Сколько?– Не знаю. Хоть сколько-нибудь. Хоть полгода. А лучше – год.– Нет, – покачал головой мальчик. – До осени.– До осени мало, Мить.– До осени.– Ладно, хоть так. И не ходи больше на эту чертову стройку. Зачем ты все туда лезешь?– По делу.– Завязывай ты с этими делами, Мить. Не ровен час, еще на кого-нибудь набросишься, тогда уж тебя менты точно в камеру упекут.– Это ты на меня набросился, а не я на тебя, – стоял на своем Гуцуев. – Ты чего, правда не помнишь?– Нет, – пожал плечами Кузя. – А ты точно не врешь?– Не вру.– Ничего не помню.– Может, ты и есть маньяк? – усмехнулся Митька. – Убиваешь и не помнишь.– Да ну тебя!Кузя вышел из изолятора и растерялся, забыв даже, куда надо идти. Он тупо смотрел на термометр, который так и не поставил Митьке.Не могу я быть убийцей, думал он. Или могу? Я же не помню, как напал на Гуцуева. Или я не нападал? Голова гудела, как пустой котел. Да нет же! Не мог он убить проректора в университете. Раз у Митьки алиби, то у него – тем более. Он же сидел в это время связанный у теплотрассы на стройке. Тьфу, бред какой! Глава 29 – Да не хочу я об этом писать! И не имеет это отношения ни к моему отделу, ни к нашему журналу вообще.– Маша, ты повторяешься, – погрозил пальцем Коробченко.– Валерий Александрович, – взмолилась Рокотова, – мы пишем о политике, экономике, о науке, на худой конец…– Слушай, до чего ты докатилась? Разве можно про науку говорить: «на худой конец»? Ладно, шучу. Маш, ну кому еще писать об убийстве проректора, как не тебе? Это же твой сын обнаружил труп.– Не мой сын, а его подруга.– Да какая разница! Он там был. И ты там была, и не только после обнаружения трупа, но и с утра, когда трагедия, так сказать, только назревала. Точно? Была или нет?– Была, – сдалась Маша.– Иди пиши.Она поднялась.– И вверни что-нибудь эксклюзивное, прямо от милиции.Рокотова снова села за стол напротив главного редактора.– Избавьте меня от этого. Очень вас прошу, избавьте.– Да какая муха тебя укусила? – рассердился Коробченко. – Можешь ты мне внятно объяснить?– Могу, – вздохнула Маша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39