К П С С. Надо же было так напиться! Вчера начали?
К Г Б. Позавчера.
К П С С. А где это мы?
К Г Б. Лавра. Троице-Сергиева. Ты просила вчера устроить покаяние.
К П С С. Я?! Надо же так напиться!.. А что, Бог есть?
К Г Б. Выясняем сейчас. Работает одна группа.
Хлопает где-то дверь, появляется П е р в ы й с в я щ е н н и к.
К П С С (падает на колени). Батюшка, грешна я, каюсь. Прости за все! Прости, христа ради!
К Г Б. Ну что, батюшка, прощена она?
П е р в ы й с в я щ е н н и к. Так точно, товарищ генерал!
К Г Б. Ты кто?
П е р в ы й с в я щ е н н и к. Старший лейтенант Гаврилов, товарищ генерал! Со вчерашнего дня, товарищ генерал, по вашему приказанию в форме священника.
К П С С. Надо же так напиться!
К Г Б (Первому священнику). Свободен.
Первый священник поворачивается через левое плечо, чеканя шаг, уходит.
К Г Б. Встань, Капа, застудишь себе что-нибудь.
К П С С (встает). Может, нет Бога-то, а мы тут дурака валяем.
К Г Б. А если есть?.. Все видит, все знает.
К П С С. Больше тебя?
К Г Б. Больше меня никто не знает.
К П С С. Значит, его нет.
Хлопает дверь, появляется В т о р о й с в я щ е н н и к.
К П С С (падает на колени). Батюшка, грешна я! Молодая была — дура. Не ведала, что творила. Бес попутал, змей горыныч гадкий. Вот он стоит перед вами. Отрекаюсь от него, батюшка, от врага рода человеческого. Отрекаюсь! (Неистово крестится.)
К Г Б (падает на колени). Батюшка, врет все, гадюка! Не верь ни единому слову.
К П С С. Провокация, батюшка. Деструктивный элемент. Врет на каждом шагу, ничего святого за душой.
К Г Б. Все по ее наущению, батюшка. Сам по себе овцы не обижу.
К П С С. Отца зарежет, мать в тазу утопит. Народу сгубил немыслимо. Батюшка, позволь ручку поцеловать.
К Г Б. А мне вторую, батюшка. Вас, батюшка, как по батюшке?
В т о р о й с в я щ е н н и к. Майор Сидоров, товарищ генерал!
КПСС и КГБ поднимаются, отплевываются.
К Г Б. Сколько вас в лавре?
В т о р о й с в я щ е н н и к. Это — Лубянка, товарищ генерал, внутренний дворик. Вы вчера приказали замаскировать все под лавру.
К П С С. Надо же так напиться!
КГБ делает Второму священнику знак, тот уходит.
К П С С. А все равно на душе чище как-то стало, светлее как-то. Летать хочется.
К Г Б. Покаялись, вот и легче на душе.
К П С С. К Богу ближе стали. Не то что в восемьдесят пятом году.
КГБ недоуменно смотрит на КПСС.
К П С С. В восемьдесят пятом-то напились.
КГБ недоуменно смотрит на КПСС.
КПСС Перестройку-то начали.
К Г Б. А-а! Надо же было так напиться!
Обнявшись, уходят.
Тайна
— Ну что, русский, загадочная твоя душа, не выпьешь ведро водки?
— Ведро и лошадь не выпьет.
— Лошадь не выпьет, а ты-то — русский!
— Ну а зачем мне?.. Ни с того ни с сего… Смысл какой?
— Смысла никакого нет.
— Домой придешь как свинья, посуда вдребезги. Кому я чего докажу?
— Никому ничего ты не докажешь.
— Если бы ради какого-то большого дела.
— Именно что ни для какого дела. Просто так.
— Получается — все против того, чтобы мне пить.
— Получается, что так. Ну, тогда извини.
— Стой! Вот когда все против тебя, обязательно надо выпить. Давай ведро.
— Загадочный народ! Зато теперь никаких забот тебе.
— Самая теперь забота нам.
— Какая?
— Это тайна.
— Скажи.
— Это — русская тайна!
— Скажи, я никому. Какая тайна?
— Где достать второе ведро.
— Зачем?
— А вот этого даже мы не знаем.
Сон
Будто вышел я на улицу купить чего-нибудь… но почему-то с ведром. Из ведра курица выглядывает. Тут же подходят двое… двухметровые… босиком, но в милицейских фуражках. Спрашивают:
— Откуда у вас золотые яйца?
Я говорю:
— С чего вы взяли, что у меня золотые яйца?
Они раз в карманы ко мне и достают три яйца золотых — «пройдемте».
Садимся в машину, смотрю — господи! Я ведь в одних трусах, откуда карманы-то? И потерял сознание.
Очнулся в комнате — дверей нет, вместо окон портреты руководителей, за столом трое в полувоенном, все рыжие, сам я напротив на табурете. В углу часовые, те самые, что вначале встретились… двухметровые.
Спрашивают:
— Вы в наших рядах по убеждению или из-за корысти?
Я, конечно, говорю:
— По убеждению.
— Тогда скажите, готовы ли вы за свои убеждения отдать жизнь?
Я спрашиваю:
— Чью?
— Свою.
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Пожалуйста.
Пью, тяну время. Самый рыжий, который посередине у них, спрашивает вдруг:
— Вы вообще-то за новую линию?
Я говорю:
— Я всегда за новую линию.
Конопатый с краю полистал какие-то бумаги, говорит:
— Врет он все, он за реформы, а не за новую линию.
У меня поехало в голове — какая-то новая линия, а я не знаю, говорю:
— Реформы — это же шок один, бестолковщина. Я за новую линию принципиально.
Конопатый встает:
— А их две новых линии, вы за какую?
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Пожалуйста.
Сидят, ждут. Допил — была не была, — говорю:
— Я за первую линию.
Конопатый:
— А мы за вторую.
Часовые, слышу, затворами лязгнули. Говорю:
— Мы же сидим напротив друг друга, та, что с моей стороны первая, с вашей будет вторая. Нельзя ли еще стаканчик водички?
Самый рыжий налил полстакана, говорит:
— Надоели вы нам со своей водичкой. Давайте заканчивать. Если вы человек с убеждениями, то прямо ответьте, вы с нами…
Я говорю:
— С вами!
Он мне:
— Не перебивайте, дослушайте до конца. Вы с нами…
Я говорю:
— С вами!
Он:
— …или с демократами и коммунистами?
У меня второй раз в голове поехало. Хорошо конопатый выручил. Он бумаги листал, листал и вдруг спрашивает:
— Кстати, вы с какого года рождением, гражданин Розенблат?
Я говорю:
— С пятьдесят четвертого, только я — Сидоров.
Они побледнели все разом, поворачиваются к часовым:
— Разве это не Розенблат?!
Я тоже вскочил, кричу:
— Что ж вы сделали, гадины?! Вы ж не того захватили, кого надо!
Часовые вдруг говорят самому рыжему:
— Товарищ Розенфельд, эта сволочь так похожа на нашего Розенблата! Сейчас мы моментом все исправим.
Поставили меня к стенке и отсчитывают десять шагов.
Я говорю комиссии:
— Вообще-то я еврей.
Они говорят:
— Поздно. Ваше последнее желание.
Я говорю:
— Нельзя ли стаканчик водички?
— Можно, но мы вам не советуем, вы и так уже обмочились.
Я пощупал, правда, мокрый. И тут проснулся. Что удивительно?! Лежу на мокром, то есть действительно обмочился. То есть сон вещий!.. Но к чему?
Говорят, «милиция» к грибам, «рыжие» или к дождю, или к перевороту. А может, просто скоро в самом деле начнут выяснять, кто из-за корысти, а кто по убеждению. Если бы все по убеждению были, до таких жутких снов не дошло бы.
Репортаж
К о р р е с п о н д е н т. Добрый вечер, товарищи телезрители. С праздником вас! Здоровья вам, удачи, любви, успехов в труде, всего, всего самого лучшего! А в первую очередь, конечно, большого личного счастья!.. Вот эта утопающая в вечерних лучах солнца местность — старинное русское село Мясоедово. Многое повидало оно на своем веку: хазары, печенеги, татаро-монголы. Сегодня здесь мы. Дедушка, здравствуйте.
Д е д. Здравствуй.
К о р р е с п о н д е н т. С праздником вас! Скажите, сейчас лучше стало жить?
Д е д. Чем когда?
К о р р е с п о н д е н т. Чем раньше… Ну, хоть лет тридцать тому назад.
Д е д. Тридцать?.. Тридцать лет назад мы же ничего не имели. Никита же все отобрал.
К о р р е с п о н д е н т. Значит, сейчас лучше стало жить?
Д е д. Чем когда?
К о р р е с п о н д е н т. Чем тридцать лет назад.
Д е д. А чем лучше?
К о р р е с п о н д е н т. Не имели тогда ничего.
Д е д. Так мы и щас ничего не имеем.
К о р р е с п о н д е н т. Сейчас, дедушка, вы имеете гласность. Это — очень много. Можно открыто говорить обо всем, что наболело, обо всем, что у нас плохо. Раньше об этом и подумать было нельзя.
Д е д. Почему?.. И раньше думали, что у нас все плохо.
К о р р е с п о н д е н т. Не помню, товарищи, говорил я вам или нет: вот эта утопающая в последних лучах солнца местность — старинное русское село Мясоедово. А вас, дедушка, я хотел спросить: ведь лучше стало жить?
Д е д. Чем когда?
К о р р е с п о н д е н т. Чем сорок лет назад.
Д е д. Сорок?.. Это после войны… В магазин придешь — и деньги есть, а купить нечего. Карточки ввели на продукты, талоны были на масло там, на сыр.
К о р р е с п о н д е н т. Дедушка, а пятьдесят лет назад что было?
Д е д. Пятьдесят?.. Преследовали почем зря.
К о р р е с п о н д е н т. Как они выглядели, эти изверги?
Д е д. Да как?.. Люди как люди, как сейчас все выглядят.
К о р р е с п о н д е н т. Спасибо, дедушка, у нас к вам остался только один вопрос. Что было шестьдесят лет назад?
Д е д. Шестьдесят?.. Тогда от голода много умерло. Жуткое дело.
К о р р е с п о н д е н т. А сейчас от голода не умирают.
Д е д. Щас нет… Щас от радиации.
К о р р е с п о н д е н т. Дед!
Д е д. Что?
К о р р е с п о н д е н т. Вот эта местность — старинное русское село Мясоедово, а я тебя последний раз спрашиваю: лучше стало жить?!
Д е д. Чем когда?
К о р р е с п о н д е н т. Чем при хазарах!
Д е д. При хазарах?.. Тогда предали все огню и пожарам.
К о р р е с п о н д е н т. Значит, сейчас лучше стало жить?!
Д е д. А чем лучше?
К о р р е с п о н д е н т. Пожаров нет.
Д е д. Так гореть нечему.
К о р р е с п о н д е н т. Дедушка… сгинь к чертовой матери! Лучше бы я делал передачу не из села, а из города.
Д е д. А чем лучше-то?
К о р р е с п о н д е н т. Еще раз вас с праздником, товарищи телезрители, до свидания. Всего, всего вам самого хорошего: здоровья, удачи, счастья, чтобы дом полной чашей! В общем, что-бы все было… как до хазар.
Сами по себе
Проснулись русские утром, видят — все партии, что у них были, исчезли. Сперва подумали, что на них тля какая-то напала, но тогда бы хоть шелуха осталась, а тут нет ничего. Ну и догадались, что просто их все ветром сдуло.
Остались русские сами по себе, не знают, куда ногой ступить, как бы во что не вляпаться без политического-то руководства.
Народ ведь и без того очень простой, только-только начал учиться есть, а то все ложкой в чужой рот попадал. Из ремесел развито было всего два: затягивание пояса и умение терпеть до гроба. Но зато уж, правда, и умельцы были! Это тебе не блоху подковать. Такие были даже, что еще и не кончилось у них терпение, а уже они в гробу. И культурно, к примеру, русские тоже мало кого обскакали. Много понастроили памятников, а как-то тут выдался свободный день, пригляделись — господи! они же все на одно лицо. То есть буквально везде один и тот же человек стоит. Вот до чего это простой народ был.
А как сдуло партии ветром, вовсе перепугались они до смерти, замерли, боятся шаг шагнуть в сторону. Но к обеду проголодались многие, дети по нужде запросились, делать нечего — стали искать, нет ли у них умных среди беспартийных. А вдруг! А чем черт не шутит! А ну как есть!! Ну хоть не круглые-то дураки.
Должны быть самостоятельные люди — слух был в народе, что есть мужики и бабы, которые издревле не днем, конечно, но хоть и ночью, а делают не то, что им партии велят, а то, что им хочется.
И что б вы думали? Поогляделись и тут же нашли несколько человек самостоятельных. Потом оказалось, что их много таких. Оказалось, что самые-то умные как раз никогда ни в какие партии и не лезли, а делали ночью что хотели.
Ну и все. И стали русские жить нормально. К вечеру уже по уровню жизни догнали почти кой-какие неразвитые страны. Болтали, что ночью даже кого-то из африканцев перегнали, но это пока не подтвердилось.
Сейчас одного только и боятся русские — как бы ветры перемен не надули им опять кого-нибудь в авангард.
У пивного ларька
К длинной очереди у пивного ларька подошли трое военных с автоматами и повязками на руках. Устало, недобро оглядели толпу.
Один из военных, постарше и понебритее, спросил:
— Коммунисты есть?
Очередь замерла, сжалась, сделалась небольшой и жалкой, как в развитых странах.
— Началось, — пролетело от головы к хвосту очереди.
— Отлавливают.
— Погуляли, хватит.
— Иван, ты что не выходишь?
— Кто Иван?!. Обознались вы.
Никто не вышел, не шевельнулся.
— Жаль, — сказал тот же военный, — жаль.
Другой военный, помоложе и помладше званием, пояснил:
— Нашли обложку от партбилета, в ней семьсот рублей.
Не успел он договорить, алкаши захлопали себя по пустым брюкам и пиджакам в поисках партбилета. Зазвенели голоса:
— Народ и партия — все едино!
— Где что-нибудь, там и они.
— Ум, честь и все такое.
— Иван, ты-то куда?
— Дура, не Иван, а Иван Петрович. Распустили дармоедов!
Очередь дрогнула раз, другой, третий, заколебалась, целиком оторвалась от пивного ларька и двинулась навстречу автоматам.
— Все коммунисты?! — удивился плоховыбритый.
— Все! — хором сказали алкаши.
— Жаль, — бросил военный, — жаль.
Другой военный, помоложе и помладше званием, пояснил:
— Семьсот рублей… все фальшивые. Чьи вот они, откуда?
Толпа немного помолчала, потом помялась, потом попятилась. Заговорили все разом:
— Болеет партия.
— А что ж ты хочешь? То она тебе в авангарде, то черт ее знает где.
— Заболеешь — на словах одно, на деле другое.
— Запутались, заврались. Так, что ли, Иван?
— А кто тут Иван? Тут Иванов нет.
Военные постояли еще немного и ушли.
Последние отблески солнца осветили чистое, голубое небо. Народ принялся пить пиво.
Телефонный разговор
Нина?.. Это я. Ну, какие у тебя новости?.. Муж уходит?.. От тебя?.. Сейчас прямо?.. Надо же. А чей муж?.. Твой?! Ну ты подумай, какой мерзавец. А чем мотивирует, Нин?.. Никакого внимания ему?.. Весь день на телефоне висишь?.. Ну, да… А какое ему, интересно, внимание нужно? Сыт и скажи спасибо. О чем с ним говорить-то? Ну о чем? Кто кому гол забил? Чтобы идиоткой стать? Вот именно… Да… Ну, ты меня просто убила, я сама не своя… Представляю, что у тебя в душе… Да… Представляю себе… Представляю себе… Да… Представляю себе… Я тебя не виню, Нин. Вот ты со мной что хочешь делай, а у меня к нему с самого начала какая-то неприязнь была. Вот чужой, и все, хоть ты режь меня… Что? Любишь?.. В этом смысле, да? Я понимаю. Так-то он хороший, сидит, молчит всегда, не мешает никому… Не каждый, конечно… И привыкла уже, вот именно. А чем он сейчас занимается, Нин?.. Чемодан закрывает?.. Какой?.. Который ты на ярмарке купила?.. Желтый, я помню. Я у Веры точно такой же видела, только у нее за сорок рублей… Нет, за сорок, Нин, я клянусь тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16