Питер О`Доннел: «Умереть не сегодня»

Питер О`Доннел
Умереть не сегодня


Модести Блейз: рассказы –


OCR Денис
Оригинал:
“A Better Day to Die”
Питер О'ДоннелУмереть не сегодня
Преподобный Леонард Джимсон сцепил пальцы и сделал над собой усилие, чтобы не обрушить всю свою ярость на сидевшую рядом темноволосую женщину.— Проклятие нашего мира, — говорил он, — это насилие. А вы выступаете поборницей и защитницей насилия. Вы не просто прибегаете к насилию, но и проповедуете его…— Прибегаю крайне редко и уж вовсе не проповедую, мистер Джимсон. Я стараюсь по возможности избегать насилие.Модести Блейз говорила несколько рассеянно. Ей порядком надоел этот молодой и серьезный священнослужитель. Они сидели в маленьком автобусе, катившем по ухабистой дороге, которая вилась серпантином, уходя на север, к Сан-Тремино.— Пожалуйста, не думайте, что мои антипатии направлены лично против вас, мисс Блейз. Ничего подобного, — сказал Джимсон, отворачиваясь к засиженному мухами и пыльному окну, за которым проплывала залитая солнцем и иссушенная жарой природа. — Моя деятельность требует от меня любви к человечеству, а неприязнь я испытываю лишь к ошибкам, которые совершают люди. Я ненавижу не грешника, а сам грех…— Понимаю, — уныло кивнула Модести Блейз. Еще добрых три часа автобус будет кружить по пыльной ухабистой дороге, прежде чем вскарабкается к Сан-Тремино. Продолжать дискуссию с Джимсоном — значит разжигать его проповеднический пыл. Нет уж, лучше подождать, пока он рано или поздно умолкнет, исчерпав все аргументы, и заметит молчание оппонента, хотя надежды эти были довольно призрачными. Джимсон говорил уже битый час, с того самого момента, как они выехали из Орситы, и пока не выказывал ни малейших признаков утомления.К сожалению, на первых и наименее гневных стадиях его разглагольствований Модести сочла неправильным сразу и резко ладить его, поскольку у нее были перед священником определенные обязательства. Но теперь уже поздно. Теперь Джимсона невозможно остановить. Он говорил, распаляясь все сильнее и сильнее.Вчера вечером Модести и Вилли Гарвин приехали на машине в Орсито и остановились в единственном отеле этого городка. Кроме них, там также оказался преподобный Леонард Джимсон под опекой которого находилось с десяток чистеньких, но довольно жалких школьниц и смуглолицый водитель старенького школьного автобуса.В первые полчаса пребывания в отеле Вилли Гарвин, любознательность которого сочеталась с удивительным умением мгновенно удовлетворять ее, доложил Модести, что молодого священника с фанатическим блеском в голубых глазах зовут Леонард Джимсон, что он работает в Миссионерском обществе Южной Америки, которое содержало школу для девочек-сирот в Сакете, и что он везет эту маленькую стайку выпускниц в Сан-Тремино, где, по договоренности, эти девочки должны начать работать в домах тамошних наиболее состоятельных семей.Хорошее шоссе проходило двадцатью милями западнее, но мятежники под водительством Эль Мико снова начали заявлять о себе, а потому Джимсон решил провезти своих подопечных по старой заброшенной горной дороге. Большинство автомобилистов теперь пользовалось шоссе на востоке, которое делало большой крюк в целый день пути, а потому горная дорога казалась наиболее удобной.Именно по этой дороге и собирались двинуться дальше Модести и Вилли, но в восемь утра Вилли вернулся в отель пешком из гаража, и на лице его было написано удивление и даже смущение.— Я дал маху, Принцесса. Вчера вечером я попросил их обслужить машину…— Что в этом плохого?— А вот что… Они загнали ее на мост, но забыли включить ручной тормоз и не поставили колодки. Она и съехала…Модести поморщилась. Как-никак это был «мерседес».— Грохнулась вся?— Нет, только передними колесами…— Сколько им нужно времени, чтобы все починить?— Часов шесть-семь.— Это слишком долго, Вилли-солнышко. Я хотела быть в Сан-Тремино к полудню. Или чуточку позже…В Сан-Тремино умирал Гарсия. Его дочь послала телеграмму, но Модести не было в Лондоне. Она находилась с Вилли в Буэнос-Айресе, и Венг переслал ей телеграмму туда. Через час после получения печального известия они с Вилли уже были в пути. В свое время Модести и Гарсия были членами группировки Луша, действовавшей в Танжере, и Модести крутила рулетку в казино с семнадцати лет. Шестидесятилетний Гарсия занимал в ее прошлом особое место. Когда Луш погиб от рук конкурирующей группировки, Модести Блейз сплотила воедино уцелевших и перепуганных людей Луша и стала создавать новую организацию.Поначалу это было непросто. Но именно Гарсия поддержал ее и словом, и делом, и пистолетом. С его помощью Модести удержала ядро группировки, вселив уверенность в ее членов, а затем поставила дело на широкую ногу. Так стали проступать очертания Сети, преступной организации, действовавшей с большим успехом на международном уровне.Теперь Гарсия умирал в своем родном городке Сан-Тремино, куда вернулся богатым человеком, после того как Модести распустила Сеть. В телеграмме говорилось, что появление Модести очень скрасило бы последние часы умирающего.Инцидент с машиной сильно огорчил Модести. Ей было неприятно думать о задержке даже на несколько часов. О том, чтобы взять напрокат другую машину, нечего было и мечтать. Основу транспорта в этом городишке составляли телеги, запряженные осликами.— Я попрошу, чтобы меня подвезли на школьном автобусе, — сказала она Вилли. — А ты подъедешь в машине, когда ее приведут в порядок.— О'кей. Думаешь, его преподобие не станет возражать?— Вряд ли я успею совратить его овечек до Сан-Тремино. Кроме того, это дает ему шанс побыть добрым самаритянином.Леонард Джимсон дал согласие. Преподобный настороженно взглянул на Модести, когда она только обратилась с этой просьбой и назвала себя, в его глазах мелькнуло нечто похожее на испуг. Тогда эта реакция порядком озадачила Модести, но теперь она понимала, в чем дело. После первых же десяти минут, проведенных в его обществе, Модести получила ответ на свой невысказанный вопрос.Надо же было так случиться, что из множества служителей церкви судьба свела ее именно с тем, кто имел представление о ее прошлом. Его первые же слова, произнесенные в автобусе, развеяли все возможные сомнения.— У нас, кажется, есть общий знакомый, мисс Блейз, — сказал Джимсон. — Вы знаете Майка Дельгадо?— Знала, — коротко отозвалась Модести.Она не стала рассказывать, что Майк Дельгадо погиб в далеком Афганистане, что он наставил на нее свой пистолет и издевался над Модести, полагая, что уже ничто не спасет ее от верной смерти. Но она, улучив момент, выхватила свой револьвер и сумела уложить его на месте, опередив на какую-то долю секунды, правда, он успел нажать на спуск и ранил ее в руку.— Я не видела его уже пару лет, — добавила она.— И я не видел его три года, — сказал Джимсон, и в его словах послышалась угрюмая радость. — Я имел несчастье провести почти две недели с ним в больнице, когда Майк попал в аварию около Рио-де-Жанейро. Мы занимали соседние койки. Это плохой человек, мисс Блейз. Он рассказывал мне о своих подвигах, а когда понял, как удручают меня его истории, с особым удовольствием рассказал о вас, мисс Блейз. Он апостол насилия.— Возможно, Дельгадо сгущал краски, мистер Джимсон. Он просто почувствовал, что вы болезненно реагируете на эти байки, и потому из кожи вон лез, чтобы произвести особенно яркое впечатление.— Да, ему это доставляло самое настоящее наслаждение, — согласился преподобный Джимсон, нервно стискивая ладони. — Но при всех скидках на преувеличения меня просто приводит в ужас, что молодая женщина оказалась способной на такие деяния.Тут-то все и началось. Джимсон говорил без умолку. Вскоре выяснилось, что он отнюдь не обычный пацифист, свято убежденный в том, что насилие — корень всех зол этого мира. Он не жалел слов на осуждение насилия во всех его многообразных проявлениях — от мировых войн и гангстерских разборок до, как он выразился, гладиаторских поединков и кулачных бойцов на современных аренах, а также до домашнего насилия в виде порки ребенка.Джимсон отвергал какие-либо оправдания. Любой акт насилия, по его глубокому убеждению, только приводил к новому разжиганию нездоровых страстей.Слушая его вполуха, Модести пожалела, что рядом нет Вилли Гарвина. Сейчас как нельзя кстати пришлось бы прекрасное знание Псалтыря с его грозными речениями. Вилли давно выучил наизусть эту книгу, когда провел год в калькуттской тюрьме, где из всей печатной продукции в его распоряжении имелся только Псалтырь. Модести не сомневалась, что Вилли был бы достойным оппонентом преподобному Леонарду Джимсону.В какой-то момент Модести поняла, что фонтан красноречия преподобного никогда не иссякнет. Теперь в его гневных речах отчетливо прослеживался конкретный объект критики, и недостатка в фактах он не испытывал.— Вы убивали, — тихо говорил он, уставившись в проход между сиденьями.Вверенные его попечению девочки как ни в чем не бывало тараторили по-испански, не обращая на его речи ни малейшего внимания. То ли они плохо понимали по-английски, то ли эта тема была им слишком хорошо знакома.— Вы убивали, — повторил священник и затряс головой, словно ошарашенный этим открытием. — Это никак не укладывается у меня в голове. Это так чудовищно, что ум человеческий отказывается принимать подобное…Модести изнывала от скуки, перерастающей в раздражение.— Лично мой ум вполне принимал это, — холодно заметила она. — Поскольку альтернатива была простой: или убиваю я, или убивают меня.Джимсон пристально посмотрел на нее.— По-моему, лучше, если бы погибли вы, — сказал он с мрачным спокойствием.— Понимаю. Благодарю вас.— Я не имею в виду лично вас. Лучше умереть мне, чем убить другого.— Лучше для кого?— Для мира в целом. Для человечества. Человечество выше отдельной личности, мисс Блейз. Каждый из нас смертей. Каждому приходит время умереть. Вы же спасали себя, прибегая к насилию…— Отвечая на насилие.— Это одно и то же. Вы руководствуетесь ложными и опасными принципами, мисс Блейз, — глухо произнес он. — Всех нас ожидает Страшный суд, и я уверен: когда он настанет, вы дорого заплатите за ваши принципы.— Тем больше оснований мне постараться отдалить этот день. — Она улыбнулась, стараясь смягчить резкий ответ, но ее собеседник никак не отреагировал на улыбку.— В тот день вам будет не до смеха, — коротко сказал священник.Модести чуть подалась вперед и потянула за рубашку на пуговицах, которую носила навыпуск, чтобы немного проветрить томившееся от жары тело. Она ничего не имела против убеждений Леонарда Джимсона, равно как и против утверждений, что Земля плоская. Просто она сильно устала от его голоса.— Вы много говорите о зле, мистер Джимсон, — задумчиво произнесла она. — Но видали ли вы его? Вплотную? Крупным планом? Я имею в виду настоящее зло…— Что вы имеете в виду под настоящим злом?— Я имею в виду жестокость, — сказала она. — Я имею в виду людей, которые чувствуют себя хорошо, только когда наступают кому-то на горло. Тех, кто чувствует себя Всевышним только потому, что у него в руке пистолет. Тех, кто может убедиться в своей собственной реальности, лишь выпуская кишки другим. Жестокость многолика, она дает о себе знать постоянно в малых дозах… Но когда вдруг сталкиваешься с чем-то грандиозным по своей жестокости… — Она посмотрела на обвисший воротничок священника, пожала плечами и закончила: — Тогда начинаешь думать, что есть и одиннадцатая заповедь, которая будет поважнее «не укради» и «не пожелай осла ближнего своего».Модести замолчала. И снова испытала приступ досады на себя. Вообще-то за ней не водилось привычки откровенничать с незнакомыми людьми.Джимсон смотрел на нее с какой-то растерянностью. Затем он беспомощно покачал головой, пожал плечами и вздохнул. Лицо его утратило прежнюю напряженность, и он вдруг улыбнулся с удивившей ее непосредственностью.— Увы, — сказал он, — похоже, мы не в состоянии найти общий язык.Модести тоже улыбнулась, словно предлагая перемирие.— Вы сделали все, что в ваших силах, мистер Джимсон. А потому есть смысл не тратить больше на это времени.— Скорее всего. — Он откинулся на спинку сиденья и расслабился. Мгновение спустя он сказал: — Вы случайно не знаете, каков счет в матче?— Простите?— Я имею в виду крикет… Англия — Австралия. Они начали серию матчей в четверг.— Ах, вы про крикет. — Снова он поразил ее. — Вчера у Англии было двести девяносто шесть после шести ворот…— Вы болеете? — спросил он, и в голосе его появился интерес.— Я больше интересуюсь деревенским крикетом. Но Вилли Гарвин следит за профессиональным чемпионатом… Вчера он как раз поймал по радио в машине последние известия. А вы, как я погляжу, старый болельщик?— Должен признаться, крикет — моя страсть, — с грустью признался Джимсон. — Я, право, стесняюсь этого… Фанатики всегда бывают докучливыми.— Мне иногда приходилось от этого страдать, — кивнула Модести. — А вы сами играете?— Играл, когда учился в Кембридже. — В его голосе послышались тоскливые нотки.— Вы славились подачей? — поинтересовалась Модести.— Подача у меня была самая обыкновенная, но зато я был хорош в поле… — Он застенчиво улыбнулся и, словно боясь утомить собеседницу, вытащил из кармана потрепанное Евангелие и, откинувшись на спинку, начал читать.Модести посмотрела в окно. Они проезжали по широкой дороге. Справа и слева поднимались поросшие кустарником горные склоны, теряясь в вышине. Потрескавшаяся земля была изрезана сотнями тонких извилистых впадин — по ним в дождливые сезоны с гор устремлялись потоки.Дорога стала уходить вверх, и мотор надрывно завыл, помогая машине карабкаться в гору.Внезапно Модести увидела, как лобовое стекло автобуса разлетелось вдребезги. И только потом она услышала звуки выстрелов. Еще толком не успев осознать, что же случилось, она упала в проход. Да, думала она, четыре выстрела, стреляли сзади и чуть сбоку от автобуса.
1 2 3 4