Арсенин не знал, какая часть его ощущений становится
достоянием студента-физика, и во время хроносеанса старался думать четче.
А сейчас мысли разбегались. Арсенин вспомнил Цесевича, вечного путаника
Цесевича, как его называли. Он тридцать лет проработал в австралийских
рудниках, добывая с пятисоткилометровой глубины платину, был прекрасным
горным инженером. И все эти годы занимался на досуге проблемой поиска
гениев - делом, весьма далеким от его профессии. Он не был дилетантом,
удивительно быстро усвоил классические теории, но только для того, чтобы
объявить их неверными.
В то время вернулась на Землю Третья звездная и стартовала Четвертая,
мальчишки бредили звездолетами и генераторами Кедрина, Арсенин не
составлял исключения. Он знал всех в Международном Спейс-центре и
старательно пытался постигнуть сложные правила звездной экономики.
Андрей спорил с ребятами на детской площадке у сборной модели
звездолета, и дело едва не дошло до рукоприкладства. Цесевич подошел
незаметно - коренастый, с палкой-приемником и огромным портфелем - и в
двух словах растолковал ситуацию. Жил он в лесном массиве неподалеку от
Арсениных, и Андрей увязался за ним в его маленький, на редкость
захламленный коттеджик. У Цесевича была огромная борода, из которой он
выдирал по волоску, когда какой-нибудь научный противник - а сторонников у
него не было - выдвигал очередное возражение против его методов
специализации. Сдавать позиции он собирался, лишь полностью лишившись
бороды.
- Чего ты хочешь больше всего? - спросил Цесевич Андрея.
- Штурманом на "Зарю", - Андрей не был оригинален, того же хотели еще
сотни миллионов мальчишек.
- Ерунда, - объявил Цесевич.
- Почему? - насупился Андрей, абсолютно уверенный в том, что полетит
к звездам.
- Да потому, что нет одинаковых людей и одинаковых призваний.
Бессмысленно мечтать о том же, что и все.
И семидесятилетний Цесевич изложил семилетнему Арсенину свою
жизненную программу. "Допустим, - говорил Цесевич, - что твое призвание в
исследовании топологии банаховых пространств. Ты об этом не знаешь, но
математика тебя влечет, и ты становишься инженером-дизайнером, потому что
сейчас у общества высокая потребность в таких специалистах. В результате
мир лишается ученого высочайшего класса. Одно дело - смутно подозревать в
себе способности к чему-то, и иное - твердо знать свою дорогу. Гении
появлялись в истории человечества не потому, что какие-то комбинации генов
вдруг повышали уровень интеллекта значительно выше нормы. Нет, гений
появлялся, когда срабатывала теория вероятностей, когда один из многих
миллионов людей совершенно точно находил свое призвание. Дело именно в
этом. Неправы те, кто объясняет гениальность воспитанием, генной
предрасположенностью и даже болезнью.
Иногда удивительные прозрения случаются в середине жизни, когда
человек успел уже стать посредственным специалистом. Тогда возникают дикие
увлечения, которые кажутся всем бессмысленной тратой времени.
Действительно странно, когда зрелый человек, глава семейства, начинает
просиживать ночи над трактатами по космологии, не способный бросить свою
опостылевшую специальность экономиста, пришитый к ней сложившимся
жизненным укладом, многочисленными обязанностями, которые связывают
человека с обществом.
Мысль о том, что все люди потенциальные гении, не нова, - говорил
Цесевич. - Лет двести назад ее высказал астрофизик Фред Хойл, но
современникам она показалась очень уж спорной и была прочно забыта. И
возродилась теперь, потому что сейчас мы можем вмешаться в игру случая".
Пропагандировать свои идеи Цесевич начал задолго до рождения Андрея.
Ему, конечно, возражали. На Земле и колонизованных планетах живет около
двенадцати миллиардов человек. В среднем каждые сто тысяч человек, обладая
разными призваниями, вынуждены заниматься одним и тем же делом. Ведь набор
профессий, необходимых обществу в данный момент истории, ограничен. И
зачем рядовому потребителю знать, что недоволен он собой не оттого, что
несчастливо женился, не оттого, что не смог попасть на концерт братьев
Навахо, а потому, что с самого дня рождения он пошел не по своей дороге...
- Попробуйте распознать, - говорили Цесевичу, - в чем скрытая
гениальность любого человека. Вон того. Или этого. Наугад. Вот вам все
методы современной медицины, все современные психологические методики -
пробуйте.
Андрей не был у Цесевича первым или даже десятым. Класс Цесевича
никогда не пустовал, старик был отличным педагогом вне всяких
экспериментов - это и спасало его во время многочисленных инспекций. Люди
приходили и уходили, ребята подрастали и покидали класс. Гениев не было...
От воспоминаний Арсенина отвлекло появление на пороге Альбера Жиакомо
- руководителя экспедиции. "Сам пришел", - не без удовлетворения отметил
Арсении.
- Мы взорвали ее, - сказал Жиакомо.
Они убрали непрозрачность стен. Аномалия исчезла - так показалось
Арсенину в первый момент. Потом он разглядел с десяток бурых пятнышек,
которые растворялись в темноте неба, будто разум Аномалии погиб,
рассеялся. Как это могло произойти?
Арсенин смотрел долго, в голове звучала музыка, пятнышки
гипнотизировали его, он знал уже, что должен сказать, но еще не мог
выразить словами, потому что Гребницкий, подсказав решение, ускользал,
уходил в свое прошлое, сеанс кончался, и Арсенин с трудом улавливал
обрывки мыслей.
- Альбер, - сказал он наконец, - думаю, теперь ваши специалисты и
сами справятся. Без нас с Гребницким... Контакт уже есть. Поговорите с
ними... с этими пятнами... ну хотя бы по-русски. Или по-итальянски. Они
поймут. Теперь они все поймут.

5
После взрыва Аномалии его оставили в покое. На время, конечно. Не
очень это приятное состояние - все время ждать чего-то. Вадим заканчивал
пятый курс и неожиданно понял, что его вовсе не тянет в Институт
технической физики, куда распределяли обычно выпускников его факультета.
Но зато он знал в небе одну точку... В созвездии Скорпиона, в его хвосте,
неподалеку от оранжевой искры Антареса. Он "вычитал" эту точку в мыслях
Арсенина и знал, что именно в этом направлении, в трех световых годах от
Солнца находится Аномалия. Туманность, которая ждет, когда ее уничтожат.
Вадим разгадал ее загадку не то чтобы легко, но естественно. А когда
Арсенин откопал решение в его мыслях и немедленно, даже не подумав, сказал
о нем, Вадим испугался. Отменить он ничего не мог, оставалось лишь
наблюдать глазами этого певца, а когда сеанс закончился, Вадим попытался
понять то, что родилось интуитивно, вроде бы само по себе.
Аномалия - мать цивилизаций. Тот случай в формальной логике, когда
часть больше целого. Точнее, когда часть разумнее целого.
Аномалия родилась много сотен миллионов лет назад, когда в газовом
облаке в одном из галактических рукавов начался процесс звездообразования.
Стянутый канатами магнитных силовых линий газ медленно оседал к плоскости
Галактики, распадаясь на сгустки, из которых формировались клокочущие шары
звезд.
Один из газовых сгустков оказался аномальным по своему химическому
составу. Где-то когда-то вспыхнула Сверхновая, и там, где сжимался в
протозвезду шар Аномалии, скопилось много тяжелых элементов. И в недрах
Аномалии начали синтезироваться длинные цепочки молекул. Образовались
сложные структуры сродни генным.
И тогда единственной функцией Аномалии на многие миллионы лет стало
накопление информации. Всякой. Любой. Свет звезд и далекие радиосигналы,
пылинки, магнитные поля и рентгеновское излучение, космические лучи и
струи межзвездного газа. Все захватывалось и записывалось в квазигенной
структуре, а избыток энергии разогревал поверхность, и для тех, кто мог ее
видеть, Аномалия выглядела просто слегка нагретым шаром с непрозрачной
поверхностью.
Со временем генные молекулы изменились. По сложности они уже не
уступали клеткам человеческого мозга, а то и превосходили их. Записанная в
них информация намного превышала все, что узнал о космосе человек.
Аномалия стала межзвездной свалкой информации, естественным безмозглым
компьютером.
Аномалия ждала. Ждала катаклизма - еще одного взрыва Сверхновой
где-нибудь поблизости. Выброшенная взрывом оболочка звезды должна была
разорвать, смять непрочный каркас Аномалии. Разделить ее на сгустки и
разбросать в пространстве. И сгустки плазмы, получив неожиданную
самостоятельность, могли стать разумными. В сущности, как решил Вадим,
Аномалия - животное, функция которого заключается в Том, чтобы рождать
космические цивилизации.
Однажды к Аномалии пришли люди. Новой информации стало сколько
угодно. Аномалия все запоминала, никак не проявляя заинтересованности.
Люди не понимали ее, потому что привыкли к мысли: часть меньше целого.
Одна голова хорошо, а две лучше. Чем больше мозг, тем выше интеллект.
Здесь же была противоположная ситуация: Аномалия была совокупностью
разумов, но сама как целое разумом не обладала.
Она родилась заново, когда на нее вдруг обрушился шквал энергии,
когда ударные волны заплясали в ее газообразных недрах, раздирая ее на
части. Аномалия распалась на тысячи сгустков, и в тот же миг каждый из них
ощутил себя. Понял, что живет. Увидел мир и звезды. Начал думать.
Вадим не знал, что произошло потом. Наверное, все было в порядке:
контакт с "дочерьми" Аномалии наладили без помощи гения-специалиста, и его
оставили в покое. И Арсенин вернулся в свой театр, потому что никто не мог
отнять у него то, что, как и способность к контакту во времени, было дано
ему природой - голос.
Вадим ощущал воспоминания Арсенина. Они вспыхивали неожиданно, как
прожектором освещая чужое детство - детство Арсенина. Все, что было
связано с Цесевичем, с уральской школой "Зеленая крона", Арсенин, видимо,
старательно берег в памяти, это были дорогие ему воспоминания. В мыслях
Вадима они возникали окрашенными в яркие радужные тона, будто мультфильм
для детей...

Школа раскинулась огромной дугой в центре лесопарка. Когда-то там
мощно и непоколебимо стояли дремучие леса. Когда-то. Для Андрея это было
все равно что в юрском периоде. На самом деле прошло не более ста лет с
тех пор, как лес вырубили на бумагу. Возникла плешь, по которой гуляли
злые ветры, выдувая верхний незащищенный слой почвы. Об этом вовремя
подумали и засадили плешь саженцами пихты и сосны. Ровными рядами от
горизонта к горизонту. С гравиевыми дорожками, искусственными ручьями и
озерами. Прошли десятилетия, и лесопарк приобрел солидность.
Андрей жил на третьем этаже школьного интерната вместе с вечно что-то
жующим и, несмотря на это, худым, как щепка, Геркой Азимовым. Учились они
у разных преподавателей, но свободное время проводили вдвоем.
- Что ты будешь делать после школы? - спросил Гера в первый вечер
после знакомства, когда они, впустив в комнату запах океана и приглушенный
грохот горного камнепада (Гера любил создавать такие странные комбинации),
повели разговор "за жизнь".
- Не знаю, - признался Андрей. Старик Цесевич успел уже "поработать с
материалом", и собственное будущее отныне представлялось Андрею
непознаваемым.
- А я давно решил, - похвастался Герка. - Мама с папой
инженеры-строители. Я тоже буду. У нас в семье все строители.
- Скучно, - сказал Андрей. - Дед строитель, мать строитель, брат
строитель... Конгресс, а не семья.
- Дурак, - обиделся Герка. - Твои-то кто?
- Папа смотритель на Минском нуль-трансе, а мама рекламирует
скакунков. Фирма "Движение".
- Ну, - поморщился Гера. - Сейчас все или за чем-то присматривают,
чтобы техника не отказала, или что-то рекламируют, чтобы товар не
залежался. А сколько инженеров-строителей?
- А может, у тебя призвание к информатике? - резонно возразил Андрей.
Первый урок Цесевича он усвоил прочно.
Уснули они под утро, но отношений так и не выяснили.
- Строить, конечно, интересно, - сказал Цесевич, когда Андрей
рассказал ему о стычке с Герой, - но интерес еще не определяет призвания.
Интерес - сначала. Потом проверка профессиональной пригодности. Тесты
особенно трудны в престижных и дефицитных профессиях. Уверен ли Гера, что
справится? Нужно тверже отстаивать свои позиции, Андрюша... А теперь давай
заниматься.
Они занимались. Вадим, вспоминая эти занятия, содрогался - он не мог
подобрать иного слова для своих ощущений. Семилетний Андрей, только что
освоивший линейные уравнения, получал задачу, которую нельзя было решить
без дифференцирования. И решал. Вызывал на стереоэкран страницы
программированных пособий, запоминал все нужное для данной задачи,
остального просто не замечал. И к концу урока добирался до дифференциалов.
Больше всего Вадима поражало, что новые знания оседали прочно, из обрывков
складывалась мозаика науки, собранная собственными руками, собственным
мозгом. В семь-то лет.
Самым интересным для Вадима (но не для Андрея) был урок тестов.
Цесевич работал по своей, никем не признаваемой методике: тесты были
неожиданными, начиная от ползания под столами и кончая сложнейшими
упражнениями на реакцию и запоминание.
По вечерам, наигравшись с ребятами в мяч, побегав на стадионе,
побывав у родителей в их домике на Иссык-Куле, Андрей устраивал тестовые
проверки у себя в комнате, испытывая терпение Геры. Азимов учился по
нормальной программе у молодой и энергичной Клавдии Степановны, тесты
Цесевича казались ему непроходимой ерундой, которой можно заниматься в
детском саду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9