витой подсвечник с двумя рожками, катушка ниток и простенькое алюминиевое колечко. — Когда последний раз что-то находила?— Сегодня, — пропавшая робость снова накатила на меня. С этой бабушкой определенно было что-то не так: пропадающий деревенский говор, резкая смена поведения, невесть откуда появившаяся в голосе приветливость — я уже ничего не понимала. — Прямо в вашем подъезде. Вот, — я вытянула из кармана маленький перочинный ножик с яркой ручкой из красной пластмассы, — на ступеньках лежал.— Очень хорошо! Давай сюда, — старушка буквально выхватила у меня из рук швейцарскую безделушку. — Никогда о таком не слышала. Нет, есть у меня знакомая, так она людей помогает найти. Посмотрит на фотографию пропавшего и скажет, жив ли он и где примерно находиться может. Да что в этом толку? К примеру, скажет: севернее города, в районе пяти-десяти километров. Не побежит милиция обыскивать такую территорию, у нее своих хлопот до горла. Да и кто гадалке поверит? Вот если родственники у человека богатые окажутся, сами поиски организуют — вот тогда и пропавший находится. В пяти случаях из десяти ее предсказания верны. Статистика, конечно, неточная, но что поделаешь, ворожба не математика: формул нет, расчетов и теорем тоже, только тонкая ниточка. Ошибся раз — она и порвалась.Старушка расположила подсвечник ровно в центре стола, достала из кармана вязаной кофты две свечи из коричневого воска и стала неспешно обматывать одну из них ниткой.— У многих дар такой, нестойкий. У меня, к примеру, тоже. Вроде и беда одинаковая: одному помогла, а второму — хоть лоб расшиби — не получается и все тут. А у тебя другое, — нитка ровными рядами ложилась на свечу, глубоко врезаясь в мягкий воск, а бабушка продолжала рассуждать. — Если не обманываешь, а я по глазам вижу — правду говоришь, то значит у тебя дар постоянный. Просто выражен иначе. И не смей такой талант порчей называть. Сглазишь еще. Чудеса — они не любят, когда про них дурное думают. Пропадают, словно их и не было.— Так мне и надо, чтоб пропало, — возражать было немного боязно, но я решилась. — Сколько можно? Весь дом, как филиал музея холодного оружия. Тем более примета есть...— Вот ты о чем, — старушка бросила на меня быстрый взгляд и снова вернулась к своему занятию, — примета... Много их, примет. Ты про какую? Нельзя сталь дарить — беду в чужой дом приведешь? Или боишься, что оборотень на огонек заглянет, если семь ножей вкруг лягут? Или, — старушка перекусила нитку и наткнула ставшую черной свечку на штырек, — нож найти — любовь потерять? Глупости это. Брешут завистники, а ты мучаешься.— Сбывается ведь, — пробормотала я, понимая, что уж об этом постороннему человеку знать совершенно не обязательно.С самого начала все пошло наперекосяк. Идея дурацкая, колдунья ненормальная, да и я не лучше.— Что сбывается? Мальчик бросил? Так это с кем угодно приключиться может. Думаешь, одна ты такая? Ко мне за день десяток девчонок приходит, и половина из них куда посимпатичней тебя будет, — бестактно заметила старушка, — а проблемы все те же. Обидел, разлюбил, увели... У тебя не пустяк, не шелуха луковая, а дар! Настоящий, не стекляшка-пустышка.— Хочу, чтоб не было этого «дара». Совсем. Не нужны мне такие чудеса, — упрямо повторила я.— Ну, дело твое, — старушка внимательно оглядела вторую свечку и, удовлетворившись качеством обмотки, наткнула ее на штырек. — А мое дело — понять, откуда в тебе дар взялся ж как его убрать можно. Дурную ты мне работу предлагаешь, бессовестную... Кстати, как тебя по имени?— Аня. Аня Семенова.— А меня Аглаей Андреевной звать. Ну, вот, Анюта, все готово. Сейчас я свечи зажгу, а ты ровно между ними смотри и постарайся не моргать.Чиркнула спичка, и к многочисленным ароматам комнаты добавился едкий запах сгоревшей серы. Фитильки свеч занимались неохотно, и старушке приходилось подолгу держать спичку рядом с каждым из них. Я послушно смотрела между двух неярких язычков пламени, изо всех сил стараясь не моргать. Опыт, приобретенный в младших классах во время постоянных игр в «гляделки», пришелся как нельзя кстати. В противоположной стене комнаты, которую я была вынуждена рассматривать, ничего примечательного не было: старенькие обои в когда-то жизнерадостный, а теперь покрытый пятнами и трещинами узорчик, пучок сушеной крапивы и простенькое бра с плафоном, покрытым пылью.Краем глаза я заметила, как старушка, пробормотав что-то себе под нос, поводила руками над ножиком и осторожно положила его прямо на свечи, немного с краю, чтоб пламя не касалось лезвия и пластмассовой ручки.— Не надо... — начала я, полностью уверенная в том, что делать этого ни в коем случае нельзя. Договорить я не успела: резкая боль раскаленной иголкой прошила сзади шею, потом стежками спустилась по позвоночнику и завязалась узлом в животе. Сердце гулко стукнуло о ребра и забилось в сумасшедшем ритме. Комната перед глазами поплыла: склянки на темном паркете, встревоженное лицо старушки, которая что-то мне кричала, шторы, опять склянки и очень яркие, словно звезды сентябрьской ночью, язычки пламени на свечах. Потом все смазалось, слилось и только огоньки продолжали оставаться такими же ослепительными, лишь цвет поменяли на изумрудно-зеленый.Очнулась я от резкого запаха нашатырного спирта и попыталась убрать руку, державшую пузырек около моего носа. Язык ворочался с трудом, но все же оказался способен на связное предложение.— Что случилось? — приподнявшись на локтях, я поняла, что все также нахожусь в пропахшей комнате колдуньи, только не сижу, а лежу на ее диване. О чем мне тут же напомнили зловредные пружины — им было ровным счетом наплевать на мое самочувствие, в отличие от самой старушки.— Анечка... Ты как? В порядке? Как мертвая лежала... Я, старая, перепугалась... Чуть не бросилась неотложку вызывать... Деточка, скажи что-нибудь...— Со мной все хорошо, — самое интересное, что со мной действительно было все отлично: голова больше не кружилась, от боли не осталось и следа, а сердце билось спокойно и размеренно, как и положено нормальному сердцу. — Я живая. А что случилось-то?Аглая Андреевна вздохнула и завинтила пузырек с нашатырем:— Сбой произошел, — проворчала она уже привычным, недовольным голосом. — Я подумала, простым способом вычислю, как к тебе дар привязан и откуда он возник, а диагностику провести забыла...— И что?— Что, что... Не могу я тебе ничем помочь. Ни убрать, ни прибавить. Никогда такого не встречала. Дар — как река. Имеет исток, из которого течет, с годами усиливается, а потом застывает на пике. У тебя сложный случай: представь, что на эту реку плотину поставили, усмирили поток, заставили успокоиться. В одну сторону вода бьется, напирает, грозит разрушить, а с другой — тишь да гладь, тонкий ручей. Вот ты плотиной своему дару служишь, не даешь ему вырваться. А уж откуда он взялся, и как ты на его пути оказалась — не знаю. Твои способности на пять порядков выше моих и не мне в твоем деле разбираться. Видишь, слабое чужое вмешательство сознания лишило, а если бы я глубже попыталась пролезть... Даже подумать страшно!— И что мне теперь делать? — странно, вроде от старушкиных слов должно стать горько и обидно, но я приободрилась, вроде как галочку в голове поставила, в графе «все что могла — сделала».— Почем я знаю? Талант у тебя странный, но не смертельный. Люди еще и не с таким живут и радуются. Денег с тебя не возьму — не за что. Так что иди-ка ты домой...Я поднялась с дивана. Вредные пружины огорченно скрипнули, лишившись жертвы. Старушка проводила меня до дверей, и уже спускаясь по щербатым ступенькам лестниц, я все еще слышала, как она возится с замками.Домой я пришла, держа в руках маленький сверток.Так закончилась моя первая и последняя попытка борьбы со своим странным талантом. Нужно ли говорить, что через некоторое время родители обо всем узнали, и нагоняй я получила запоминающийся. Мама потом еще долго допытывалась, что сказала мне эта «шарлатанка», но я молчала, как партизан на допросе, стойко держась за версию «руками помахала, свечку зажгла и выгнала». Говорить правду не хотелось.Приключение я забыла довольно быстро, только иногда, очень редко, мне снились два ярко-изумрудных огонька и я просыпалась оттого, что меня колотит дрожь. Но утром от ночных кошмаров не оставалось и следа. Свеженайденные ножи занимали почетное место в моем письменном столе. Папа строго заявил, что военный склад должен находиться в одном месте, и сослал острую братию на вечное поселение в мою комнату. Исключение было сделано только для кухни. * * * И ведь чувствовала же, что этот «дар» однажды выйдет мне боком. Так и получилось. Ретроспектива воспоминаний заняла мою голову как раз на то время, что понадобилось мне на извлечение себя любимой из сугроба. Увлекательный процесс вытряхивания снега из-под ворота свитера, рукавов куртки и собственных волос отнял еще минуту и несколько ругательств. Сама удивилась, откуда такие слова знаю. После сумбурного приведения в порядок гардероба можно было позволить себе оглядеться.Обстановка была странной. Нет, напастей и ужасов голливудских страшилок, склизких монстров или улыбчивых мертвяков здесь не наблюдалось. Как и не было приторно-слащавых пейзажей с рождественских открыток, на которых даже снег похож на сахар. Просто здесь все было чужим, абсолютно незнакомым, до самой распоследней детали.Единственное, что я могла сказать с полной уверенностью, так это что я нахожусь в лесу. Только вот ни одного известного мне дерева здесь не было. В учебниках биологии, которые я добросовестно зубрила в школе, не нашлось места этим исполинам, что сейчас возвышались над головой: огромные, в три обхвата, стволы, покрытые черной матово блестевшей корой; изломанные под невозможными углами ветви, гладкие, как отполированные; серые, словно подернутые пеплом, длинные иголки хвои.Я крепко зажмурилась, в надежде на то, что у меня галлюцинации, и если попытаться успокоиться и сосредоточиться — все пройдет. Сконцентрироваться помешал снег, забившийся в кроссовки. Глаза пришлось открыть. Деревья стояли вокруг так, как стояли за тысячи лет до моего триумфального появления, и, наверно, будут стоять после. Темные, неподвижные и чужие. Немые часовые, выступающие из дымки вечернего сумрака.Растерянно потоптавшись на месте, и еще раз отругав себя за привычку сначала трогать, а потом думать, я решила, что ничего плохого не произойдет, если разрешить себе осмотреться еще внимательнее.Результаты наблюдений не обнадеживали. Кроме деревьев, здесь присутствовал снег. Много снега. Очень много пушистого и глубокого снега.В общем-то, я была не права, решив, что меня выкинуло в сугроб. Глубина снега везде была одинаковой, что я и определила опытным путем, рискнув прогуляться вокруг места своей «высадки». Примерно по колено.— Ну и за что мне все?.. — вопрос, обращенный к серому небу над головой, я так и не закончила, сбитая с толку равнодушными кругами трех черных лун. По ним вились желтые прожилки, делая их похожими на три агата. Такие вставляют в крепкие тиски серебра и продают в маленьких ювелирных магазинчиках.Осев прямо на снег, я тупо уставилась на это зрелище. Значит, это небо такое серое, а вовсе не облака. Если бы серыми были облака, то я не смогла бы видеть эти... три луны. Как ни странно, этот простой логический вывод придал мне оптимизма. В сказки я не верила, как не верила в пришельцев, параллельные миры и привидения. Такого неба просто не могло существовать, следовательно, я все-таки сошла с ума или сплю. Еще одним доказательством нереальности происходящего стало то, что мороза не чувствовалось совсем — и это когда на мне только легкие кроссовки, джинсы, тонкий свитерок и обычная ветровка.Желая проверить свою версию, я взяла в руку снег. Почти сразу он стал таять, образуя на ладони мутную лужицу. Забавно, моя кожа совсем не ощутила холода, но как только снег растаял, к ладони словно вернулась чувствительность.— Час от часу не легче, — мой голос потонул в тишине. Эха здесь не было. — И что теперь делать?Решение, которое не замедлило появиться, было примитивным до идиотизма: надо идти. Только вот куда? На запад или на восток? А может, правильнее — на юг? «Ведь, чем южнее — тем меньше снега», — логично рассудила я, и твердо решив идти именно в этом направлении, сделала пару жалких попыток определить стороны света. Как в школе учили? Одиноко стоящее дерево, мох на стволе, муравейник и звезды.По первому пункту меня ожидали сплошные разочарования. Ну не было тут одиноко стоящих деревьев! Здешние исполины росли в строгом порядке, на расстоянии десяти метров друг от друга, расчерчивая лес наподобие шахматной доски, словно над этим ландшафтом поработала рука человека, воображение которого сводились к армейскому принципу — все что не перпендикулярно, должно быть параллельно.Со вторым пунктом тоже возникли сложности. Наверно, здешняя флора состояла исключительно из гигантов, потому что разрыв снег у подножия одного из них, я не обнаружила не то что мха, но даже сухой травы. Только черный блестящий песок. «Может, пожар? » — мысль мелькнула, но ее тут же снесло напором железной логики. — «Не похоже, деревья ведь не затронуло». Подчиняясь закону вселенского любопытства и внезапно проснувшемуся интересу к археологии, я продолжила раскопки. За что тут же была вознаграждена специфическим трофеем: коричнево-красный человеческий череп равнодушно уставился на меня темными провалами глазниц.Случись со мной эта находка сутки назад, я бы визжала так, что куры на соседней ферме перестали бы нестись раз и навсегда. А сейчас, после вдумчивого рассматривания здешнего неба, лун, деревьев, я лишь аккуратно смахнула с черепа остатки песка и стала внимательно разглядывать «трофей» на предмет несоответствий с анатомией. В общем-то, пристального изучения здесь не понадобилось: удлиненные клыки, больше напоминающие ядовитые змеиные зубы. Две штуки. На верхней челюсти. Нижнюю мне откопать так и не удалось, хотя я честно пыталась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33