Наконец-то она увидит лицо серийного убийцы! «Почему я так нервничаю?» — спросила она себя, проходя мимо двери в кладовую. Дверь была приоткрыта, но руки у нее были заняты, и она не остановилась, чтобы устранить непорядок.
Опуская громоздкие пачки фотографий на стол, Сьюзен случайно задела прекрасную уотерфордскую вазу, подаренную ей Алексом Райтом. Ваза опрокинулась и упала на пол. «Какая жалость!» — вздохнула Сьюзен. Она подмела осколки и высыпала их в мусорную корзинку.
Она решила, что таким образом сказывается пережитое напряжение. Прошедшая неделя была настоящим кошмаром. Сьюзен убрала медицинскую карту Анны Кетлер в стол, заперла ящик и сунула ключ в карман жакета. «Я потом нацеплю ключ на кольцо, — решила она. — А сейчас надо поскорее заняться этими снимками».
Как он выглядит? Вряд ли он ей знаком, шансы на это равны нулю. Хоть бы фото оказалось достаточно четким, чтобы полиция могла его опознать.
Час спустя она все еще перебирала фотографии, все еще искала снимок Кэролин Уэллс. «Он должен быть здесь, — твердила Сьюзен. — Они обещали прислать все до единого снимки женщин с капитаном».
У нее сохранился смятый обрывок фотографии, которую Кэролин выбросила в корзину у себя дома, и она поминутно сверялась с ним в поисках такого же снимка среди пачек фотографий, разложенных на столе. Но сколько она ни перебирала снимки, ей никак не удавалось отыскать среди них нужный. Его там просто не было.
— Где же он? — воскликнула она вслух, охваченная досадой и разочарованием. — Почему среди них нет именно его одного?
— Потому что он у меня, Сьюзен, — ответил знакомый голос.
Сьюзен резко обернулась, и тут на нее обрушился удар в висок тяжелым пресс-папье.
104
Он твердо решил подвергнуть Сьюзен Чандлер той же процедуре, которой удостоились все остальные. Он решил, что свяжет ей руки, свяжет ноги, спеленает ее как куклу — все с таким расчетом, что когда она очнется и поймет, что происходит, у нее будет возможность немного поерзать. Совсем немного — ровно столько, чтобы оставить ей надежду, но не дать спастись.
Обматывая веревкой ее обмякшее, беспомощное тело, он думал, что объяснит ей, что происходит, а главное — почему. Он объяснил это остальным, и, хотя смерть Сьюзен не была частью его первоначального плана, скорее вопросом выживания для него самого, она все-таки заслуживала того, чтобы узнать, что она тоже стала частью ритуала, который он разработал для искупления грехов своей мачехи.
Он мог бы запросто убить ее ударом пресс-папье, если бы захотел, но он ударил несильно. Удар всего лишь оглушил ее, она уже начала шевелиться. Он решил, что она уже в достаточной степени пришла в себя, чтобы воспринять то, что он собирался ей сказать.
— Вы должны понять, Сьюзен, — начал он рассудительным тоном, — что я никогда не причинил бы вам зла, если бы вы не вмешались во что не следовало. Честно говоря, вы мне очень понравились. Поверьте, я говорю искренне. Вы интересная женщина, к тому же очень умная. Но ведь это вас и погубило, не так ли? Вы слишком умны.
Он начал обматывать веревкой ее предплечья, бережно приподнимая ее тело. Она лежала на полу позади своего письменного стола, он нашел подушку и подложил ей под голову. Верхний свет он приглушил: ему нравился мягкий свет, при каждом удобном случае он пользовался свечами. Здесь, к сожалению, не было такой возможности.
— Зачем вам непременно понадобилось упоминать в передаче о Регине Клаузен, Сьюзен? Не надо было затрагивать эту тему. Вот уже три года, как ее нет в живых. Ее тело лежит на дне бухты Коулун. Вы когда-нибудь видели бухту Коулун? Ей там понравилось. Весьма живописное место. Сотни маленьких домиков на баржах, и в них живут люди, целые семьи, не подозревающие, что под ними покоится одинокая леди.
Он обматывал и перематывал веревкой крест-накрест верхнюю часть ее тела.
— Гонконг стал последним приютом для Регины, но влюбилась она в меня на острове Бали. Вроде бы такая умная женщина, а как легко оказалось уговорить ее покинуть судно! Вот что делает одиночество. Так хочется в кого-нибудь влюбиться, и ты с легкостью веришь тому, кто оказывает тебе внимание.
Он начал связывать ноги Сьюзен. «Дивные ножки», — подумал он. Даже несмотря на то, что она была в брючном костюме, он на ощупь чувствовал точеные щиколотки и стройные икры, когда поднимал их и обматывал веревкой.
— Мой отец тоже с легкостью попался, Сьюзен. Смешно, правда? Они с матерью были мрачной, суровой парой, но он тосковал по ней, когда ее не стало. Отец был богат, но у матери было независимое состояние. Все свои деньги она завещала ему, но думала, что рано или поздно он передаст все мне. В ней не было ни человеческого тепла, ни нежности, ни щедрости, но по-своему она меня все-таки любила. Она говорила, что я должен во всем походить на отца: делать деньги, быть прилежным, хорошо разбираться в делах.
Он дернул веревку сильнее, чем собирался, вспомнив эти бесконечные нотации.
— Вот что говорила мне мать, Сьюзен. Она говорила: «Алекс, когда-нибудь у тебя будет огромное состояние. Ты должен научиться его беречь. Когда-нибудь у тебя будут дети. Воспитывай их правильно. Ты не должен их баловать».
Теперь он опустился на колени возле Сьюзен, склонился над ней. В его словах отчетливо прорывался гнев, но голос звучал спокойно и ровно, он как будто вел светскую беседу.
— У меня было меньше карманных денег, чем у любого другого мальчика в школе, и по этой причине я не мог развлекаться вместе с другими. В результате я стал одиночкой, научился развлекать себя сам. Частью этих развлечений стал театр. Я соглашался на любую роль в школьных спектаклях, какую только мог получить. На четвертом этаже нашего дома у меня был полностью оборудованный миниатюрный театр — единственный по-настоящему большой подарок, полученный за всю мою жизнь. И его, заметьте, я получил не от родителей, а от друга семьи, который разбогател, получив от моего отца биржевую наводку. Он предложил мне выбирать все, что я захочу, и я выбрал театр. Я разыгрывал для себя целые спектакли, играл все роли. Я стал отличным актером. Пожалуй, я мог бы заняться этим профессионально. Я научился перевоплощаться в кого угодно, научился выглядеть и говорить, как любой выдуманный персонаж.
Сьюзен слышала над головой знакомый голос, но голова у нее раскалывалась от боли, она не смела открыть глаза. «Что со мной происходит? — спросила она. — Здесь был Алекс Райт, но кто меня ударил?» Она едва успела его разглядеть, пока не потеряла сознание. У него были длинные сальные волосы, на нем была вязаная шапочка и поношенный тренировочный костюм.
«Постой, — она заставила себя сосредоточиться. — Это голос Алекса; значит, он все еще здесь. Тогда почему он мне не помогает? Почему он только разговаривает со мной?»
Мысли у нее стали понемногу проясняться, до нее дошло, что он ей говорил, и она открыла глаза. Его лицо было всего в нескольких дюймах от ее лица. Его глаза горели безумным блеском, такие глаза ей приходилось видеть в психиатрической больнице у изолированных в отдельных палатах буйно помешанных. «Он сумасшедший!» — догадалась она. Теперь она ясно видела, что это Алекс в лохматом парике! Алекс в обносках! Это Алекс! Это его глаза впиваются в нее подобно двум острым осколкам бирюзы!
— Я приготовил твой саван, Сьюзен, — прошептал он. — Хоть ты и не моя одинокая дама, я решил похоронить тебя в нем. Точно такие же были на всех остальных.
Он поднялся на ноги, и она увидела у него в руках длинный тонкий полиэтиленовый мешок вроде тех, в каких хранят дорогие вечерние наряды. «О боже! — подумала Сьюзен. — Он хочет меня задушить!»
— Я всегда делаю это медленно, Сьюзен. Это финал, мой любимый момент. Я хочу следить за твоим лицом. Я хочу, чтобы ты предвкушала ту минуту, когда воздух перестанет поступать и начнется агония. Поэтому я буду действовать не спеша и затяну не слишком туго. Ты будешь умирать медленно, по крайней мере несколько минут.
Он опять опустился перед ней на колени, поднял ее ноги, надел на них мешок. Она пыталась брыкаться, отпихнуть от себя мешок, но он еще ниже, еще дальше наклонился над ней, гипнотизируя ее взглядом и неторопливо расправляя мешок у нее на бедрах и на талии. Вся ее борьба была тщетной, она нисколько ему не помешала, он продолжал все так же спокойно, без спешки натягивать и расправлять мешок. Дойдя до шеи, он наконец остановился.
— Видишь ли, когда моя мать умерла, отец отправился в круиз, — принялся объяснять он. — И в круизе познакомился с Виргинией Мари Оуэн, одинокой вдовой, как она сама утверждала. Она была очень кокетлива, совсем не похожа на мою мать. Она называла себя Гири. Она была довольно привлекательна, к тому же на тридцать пять лет моложе моего отца. Она мне рассказала, что ей нравилось напевать ему на ухо, когда они танцевали. Больше всего она любила песню «Ты мне принадлежишь». Знаешь, как они провели медовый месяц? Следовали за словами песни, начиная с Египта.
Сьюзен следила за лицом Алекса. Он был так увлечен своим рассказом, что как будто обо всем забыл. И все же его руки поминутно теребили полиэтилен, Сьюзен поняла, что он в любой момент может натянуть мешок ей на голову. Может быть, закричать? Но кто ее услышит? У нее не было шансов спастись, она осталась наедине с ним в огромном пустом здании. Даже Недда, вопреки обычаю, рано ушла домой в этот вечер.
— Отцу хватило ума заставить Гири подписать добрачное соглашение, но она так меня ненавидела, что убедила его основать благотворительный фонд, а не оставлять деньги мне. Мне была отведена пожизненная роль администратора, распределяющего средства. Она объяснила отцу, что, раздавая его деньги другим, я буду получать приличную зарплату. Его деньги. Это были мои деньги! Она убедила его, что таким образом он может обессмертить их имена. Он поначалу возражал, но в конце концов сдался. Я допустил неосторожность: Гири нашла и показала отцу составленный мною список — довольно-таки наивный и глупый — список вещей, которые я собирался купить, как только контроль над деньгами перейдет ко мне. Я еще больше возненавидел ее за это и поклялся отомстить. Но случай так и не представился — она умерла следом за отцом. Ты хоть понимаешь, какое разочарование мне пришлось пережить? Я ненавидел ее с такой страстью, а она лишила меня даже возможности убить ее!
Сьюзен внимательно изучала его лицо, пока он стоял на коленях, склонившись над ней. Его глаза были устремлены куда-то вдаль и как будто ничего не видели. «Он безумен, — подумала она. — Он настоящий маньяк, и он убьет меня. Так же, как убил всех остальных!»
105
К восьми часам вечера Даг Лейтон был уже у стола блэк-джека в не слишком солидном казино Атлантик-Сити. Провернув быструю махинацию с фондами, он сумел собрать нужную сумму и расплатиться с долгами за прошлый раз, тем не менее его любимое казино закрыло двери перед его носом. Для многих своих знакомых в Атлантик-Сити Лейтон стал безнадежным неудачником, загнанной лошадью, на которую нельзя ставить.
Однако парни, которым он задолжал, отметили это дело, пригласив его на ленч. Дагу удалось слегка перевести дух, он был доволен ходом дел. Все равно рано или поздно аудиторы накрыли бы его на растрате средств из Семейного фонда Клаузенов, и не исключено, что Джейн Клаузен снова созвонится с Хьюбертом Марчем. Она может даже заставить его обратиться в полицию. Предвосхищая столь неприятное развитие событий, он решил бежать, пока не поздно, унося с собой то, что ему удалось раздобыть в этот день. Куш был немалый — полмиллиона долларов. Он уже зарезервировал для себя место в самолете на Сент-Томас. Оттуда он сумеет добраться до одного из островов, откуда нет экстрадиции в США. Именно так поступил в свое время его отец — его так и не поймали.
За полмиллиона он купит себе хороший старт в новой жизни. Лейтон это знал и намеревался покинуть страну именно с этой суммой.
— Не можешь ты отсюда уйти, не попытав счастья хотя бы еще разок, — сказал один из его новых друзей.
Даг Лейтон обдумал брошенный ему вызов. Он чувствовал, что ему повезет.
— Ну что ж, может быть, партию в блэк-джек, — согласился он.
Было всего девять вечера, когда он покинул казино и, не замечая ничего вокруг, вышел на пляж. Теперь ему ни за что не раздобыть необходимой суммы, той суммы, которую он проиграл парням, поверившим ему в долг сегодня, когда удача окончательно ему изменила. Для него все было кончено. Он знал, что его ждет: тюремный срок за растрату. А может, и кое-что похуже.
Он сбросил пиджак и выложил поверх него часы с бумажником. Ему приходилось читать о таких вещах, и теперь он решил, что в этом есть смысл.
До него доносился грохот прибоя. Резкий, холодный ветер задувал с океана, волны были высоки. Он продрог в одной рубашке. Сколько потребуется времени, чтобы утонуть? Он решил, что лучше ему этого не знать. Это одна из тех вещей, которые узнаёшь, только когда сам попробуешь. В его жизни подобных вещей было много. Он боязливо вошел в воду, потом сделал еще один шаг, пошире.
«Это Сьюзен Чандлер во всем виновата, — подумал он, чувствуя, как ледяная вода лижет его лодыжки. — Если бы она не вмешалась, никто бы не узнал, я мог бы проработать в фонде еще много лет...»
Он задержал дыхание и бросился вперед, теперь его ноги больше не касались дна. Его подхватила большая волна, потом другая, волны били его, он задыхался, со всех сторон его окружал холод и непроглядная тьма. Он попытался не сопротивляться.
Мысленно он проклял Сьюзен Чандлер. «Хоть бы она умерла», — это была последняя связная мысль Дугласа Лейтона.
106
Дон Ричардс успел на самолет за несколько минут до вылета. Это был не прямой рейс. Он проклинал промежуточную посадку в Атланте, но делать было нечего. Как только они вновь оторвались от земли и взяли курс на аэропорт Ла Гуардия, он позвонил в приемную Сьюзен Чандлер по телефону.
— Мне очень жаль, доктор Ричардс, но у нее пациент, и я не могу ее позвать, — сообщила ему секретарша. — Я охотно оставлю для нее сообщение, если хотите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42