Вадим Кирпичев.
Краски Боттичелли

- Добро пожаловать, мой юный друг! То, что вы сейчас
прочли, поверьте, самым счастливым образом вывернет вашу жизнь.
Признайтесь, надоело ходить в неудачниках? И правильно! Ну
зачем вам эта пустая юношеская мечта?
- Осади, батя. Я ничего не собираюсь продавать вашей
лавочке. Просто на книги потянуло.
- Нездоровится, понимаю.
- Вроде того. Дай, думаю, какую-нибудь книжонку куплю
э-э... по философии.
- В такой вечер?
Дождь так зазвенел по асфальту, словно в небесах
перевернули ящик сапожных гвоздей. Старик повертел в руках
человеческий череп, отставил его в сторону, захлопнул
книженцию, размером с надгробную плиту, и уткнулся крючковатым
носом в черный квадрат окна. Я - в полки. Кирпичины томов
китайской стеной громоздились до потолка.
- Что-то у вас насчет философии слабо, папаша.
- Гм. Вы, судя по всему, поклонник современных
мировоззрений. Извольте! Вот Дессауэр, Миттельштрас, Фромм,
Дюэм. Не желаете?
- Тю на тебя, батя, я их всех читал. В натуре.
Проклятый книжник лыбился, а глаза тусклые - две
консервные банки на дне лужи. Надо было уходить. Или показывать
свою глупость. Я буквально видел, как черт, вывалив от
удовольствия алый лапоть языка, дернул за мой.
- И какие нынче в Москве цены на мечту? Я из чистого
любопытства спрашиваю!
- О, разумеется!
Чересчур резво для его годочков книжник выдвинул кассу,
вспухшую квашней пачек, и разноцветные, веселые бумажки
затопорщились в радостной готовности. Так косятся на задранную
ветром юбку - я быстро отвел взгляд от денежного ажура. Старик
хмыкнул.
- Цены, говорите? Ценами утешить не могу - низкие цены.
Товар-то копеечный, для столицы - ерундовый. Завелась у кого
мечтишка - и куда? В Москву! Москву норовят удивить. И везут
теплоходами, самолетами, тащат целыми составами, а потом не
знают, куда и деть. Опять же, весна - сезон. Так что много не
дам, этак тысяч...
Книжник назвал сумму.
Свет в магазине померк, распахнулся занавес - я тогда
околачивался в театре рабочим сцены - и пахнуло пропеченными
солнцем соснами, парикмахерской одурью магнолий; белыми
домишками у самого синего моря замельтешила внизу Ялта.
Закатиться в Крым с подружками-хохотушками, отдать карточный
долг - денег хватало на все.
Сейчас мне стыдно и назвать сумму, а в те годы...
- Маловато даете за душу, Марк Соломонович!
- За вашу - нормально, Сережа.
Старый еврей перехватил мой взгляд в сторону таблички на
двери директора, ответил на ухмылку. Его вышла на сто лет
умнее. Тогда мы уперлись взглядами-лбами. К моему стыду, и
взгляд у старика был баранистей.
- Откуда имя узнали?
- Да всех вас таких зовут Сережами. Ох-хо-хо-хо...
Книжник вздохнул - так умеют только старые евреи, -
прикрыл свои жестянки, забормотал:
- ... не знаю, что с вами? Не осмелились утвердить
местечко для своей мечты, поэтому весь мир ходит у вас в
виноватых. Злой и циничный, как всякий проигравший; заурядный
неумеха, пустой выдумщик, ничтожный мечтатель, не шевельнувший
пальцем для достижения цели; ленивый и вороватый, такому лишь
дармовое любо; бездарный фантазер, который не почешется ради
счастья; молодой глупец, брезгующий уникальным предложением:
обменять неприятности на наличные - ваш рентгеновский снимок.
Насмешки друзей, вопли жены, стенания и слезы родителей, что
хорошего видели вы от мечты? Скоро утомите себя, обтреплете ее
и вышвырнете тайным образом, как дохлую кошку, а здесь
деньги...
- Спасибо за доброту, батя, только надбавить бы. Душа
все-таки...
- Никогда не торгуйтесь со старым евреем, молодой человек!
Куда флегма делась. Старик сиганул чуть ли не под потолок.
- Удивительно, до чего люди любят демонстрировать свое
невежество! Мечта - это дряблая часть души, ее
болезненно-желчная составляющая. Всего-то! И весу в ней
процентов десять от целого. Но кому я говорю? Все - передумал.
Ни рубля не дам. Был охотник до мечты, да весь вышел. Да-с.
Мечтенка-то у вас мелковатая, эгоистичная. За что платить? За
вечный источник разочарований, за ваш успех? Нет, я сошел с
ума! О, я жалкий, неудачливый торгаш! О, я альтруист
несчастный!
Вороньим ором начертав рыдания, старый альтруист
нахохлился в черный квадрат.
Я задумался.
О Ялте. Как отыграю карточный долг. Вернусь с деньгами к
мечте. Заставлю кусать локти бросившую меня жену. О том, что
никогда и ни у кого не сбывается.
Мне бы за черным квадратом заметить беснующуюся ночь, ночь
с четверга на пятницу - время колдунов и ведьм. Догадаться, кем
устроен сей дьявольский спектакль.
Нет, не агент преисподней, не сумасшедший ученый, не
старик и вовсе не еврей стоял передо мной. Но где мне было
тогда узнать, кто!
Есть на свете удивительные зеркала.
- Вас что-то смущает, Сережа? Смелее! Разве я похож на
врага рода людского?
Я сделал все, что мог - промолчал. Этого оказалось
достаточно. Книжник затарабанил пальцами по черепушке, развалил
фолиант, зачастил:
- Здесь вам не антураж для сытых дамочек. Астролог,
Мысленник, Кудесник, Кости волшебные, магнетизм и волхвование
фармазонов - все это лишь введение в тайны этого тома. Никакой
оккультности и дешевой хирологии. Гормоны мечты суть выделения
обычных желез, а железа - такой же внутренний орган, как почка.
Подумаешь, почка! (Расшвырялся моими почками старик.) Перед
вами чистая наука! Симбиоз высшего знания и тайной физиологии
мозжечка. Позитивное скрещивание теллурических вихрей и слияние
семи аспектных центров микрокосма. Абсорбция толерантной
ментальности и ее апробация в лунных фазах. Знаете, кто я? Не
знаете! А я астральный эндокринолог, если хотите, простой
зодиакально-депрессивный хирург.
Хирург приступил к операции.
Швырнул кости - выбросил две двойки. Возжег свечи,
начертал в воздухе звезду магов, мелькнул хищным профилем.
Выдернул из рукава звездную карту, разорвал ее в клочья,
затолкал в череп. Ударил в бубен и закружил в жизнерадостном
танце, гнусавя мантры да звеня колокольцами. Затем хирург
хлебнул из горла, натянул брезентовые рукавицы и стал целить
пожарным рукавом мне в рот.
Вдруг зодиакальный живодер озабоченно зацокал языком,
подскочил к фолианту.
- Йо-йо, чуть не забыл! Для безболезненного отделения
дряблой субстанции необходима деструкция кармы в момент утери
восьмеричности.
- Чего?
- Гм, подлость требуется. За шесть часов до операции вам
надо совершить хотя бы одну мелкую пакость.
- Расслабься, батя. Все о'кей.
- Какой славный молодой человек! Укольчик, секундочку
потерпим.
Он стал ловко в меня вправлять пожарную кишку, прильнув к
экранчику на другом ее конце, и вовсю орудуя никелированными
рычагами.. Через миг я был растянут по трубе
Уренгой-Помары-Ужгород. Свет стал ал, летел кусками. Весь мир
свернулся в тарелку, упал со стола и разбился на черные
квадраты. А в груди заскребла зверушка. Зверушка визжала,
вертелась, царапалась, а ее упрямо тянули крючком. Зверушка
захныкала. Я же знал: никакая это не зверушка, а моя
собственная душа. Мир кувыркнулся через темноту. Загоготал
торжествующе Марк Соломонович, задрал голову в кровавом нимбе и
принялся запихивать себе в глотку что-то пищащее. С кривых
клыков книжника на подбородок струились алые капли.. Но здесь
свет свернулся в берестяной свиток и канул в бездонную черную
воронку, разверзшуюся в моей груди...
Я хватал воздух выпотрошенной рыбой, а надо мной хлопотал
старик - добрая душа. Куда и делись глаза-жестянки - Марк
Соломонович ласкал меня очами и отпаивал, не жалея, вонючим
зельем из штофа темно-изумрудного стекла. Заодно ворковал, что,
мол, за операцию и спасительное зелье с меня бы надо изрядно
вычесть. Милейший старик. Я тогда подумал: он пытается залить
сосущую черную воронку у меня в груди. Но я ошибался.
На улице долго не мог сообразить, куда идти, обвыкая
хребтом к смертельной тяжести пустоты. К безразличию. Вдруг в
алом квадрате возникло лицо книжника, только теперь это был
мужчина вполне средних лет. Миг таращился книжник в темноту и
сгинул. Интересно, за чей счет он так помолодел? Впрочем, и это
мне было уже все равно.
Ночь длилась сто лет.
Водянистый утренний свет стоял в окнах. Невольно мои губы
прошептали:
- И это все?
Деньги горкой лежали на столе. Малеванная, резаная,
бумажная святыня, со всех сторон обмусоленная мечтами и слюной
человечества. Почему так говорю? Плевать я хотел на деньги.
Лишь бы затянулась сосущая черная воронка в груди.
Пачки по карманам - и вперед, в Замоскворечье, где дернул
меня черт довериться книжнику. Шагая по Климентовскому, чуть не
угодил под машину. Пустяки - всего-то стал дальтоником.
Нежданное упрямство подгоняло меня - и ничего. Магазин растаял
под ночным дождем. А перед глазами кружили одни и те же
старинные улочки, в голове - одни и те же вопросы. Не прихватил
ли резвый старик всю мою душу? Кто он на самом деле? С какой
стати помолодел? Ко всему неотвязная мысль угнетала меня: я не
понимаю чего-то самого главного. И все блукал по переулкам, по
вопросам...
Миг - и в чистеньком дворике грибом нарисовался мой
магазинчик. Вчерашнего обгявления не было и в помине, только
сгорбленные клиенты с понимающим видом нюхали пыль веков. За
кассой похожая на черепашку девчонка в очках уткнулась в
тетрадку. Скучища. Звенела муха. Очкастая черепашка по листику
дожевывала свой конспект.
- Здрасть, здесь Марк Соломонович?
"Какой-такой Марк Соломонович?" - ждал я встречного
вопроса, но случилось чудо. Черепашка кивнула на кабинет
директора. Сжав в кармане отвертку, я шагнул в полумрак. Марк
Соломонович что-то писал. Пачки полетели на стол. Кучерявая
шевелюра книжника удобно устроилась в мою ладонь.
- Все отменяется, батя. Вер-ни гор-мо-ны! Да-вай меч-ту!
- Мо-о-дой че-о-век, мы про-одаем мечты, но в
типо-о-графском виде...
Я задрал башку : тьфу, это был не он.
- Ладно. Извини, дядя, с дружком тебя спутал.
Растолкав плечистых жлобов, проштамповавшихся в дверях, я
вылетел вон. Хорошо, бабки прихватил.
Ноги сами привели в пивбар. День стартовал, и кореша вовсю
боролись со всемирным законом Ньютона. Благороднейшее дело, а
я, крепкий, здоровый мужик, ничем не мог помочь корешам.
Отворотным зельем опоил меня из темно-изумрудного штофа
проклятый книжник. Прощай, водка. Афидерзейн, пиво. Чем теперь
зальешь сосущую воронку в груди? Хоть плач от обиды. Мечта
украдена, спиться невозможно - жизнь потеряла всякий смысл.
Давай, парень, бросай монетку, выбирай : или режь вены, или
становись обывателем.
Мой жребий определила вернувшаяся на второй день жена. Как
она о деньгах узнала? И долго еще игра света на каменистых
тропках чудилась мне в глубине полировки, и солнце июльской
Ялты сияло в лаке новой мебели, и зазывный смех
подружек-хохотушек издевательски звенел в ушах... Семья наша
теперь считалась образцовой. Жена говорила, что никогда не была
так счастлива со мной, только по ночам почему-то выла. Работать
вернулся я в родное СМУ-15; из театра, как меня не упрашивали,
рассчитался (если честно, не сильно и упрашивали).
Дни замельтешили словно в счетчике валюты, упаковываясь в
пухлые пачки годов. И все это время я кормил черную воронку в
груди надеждой на встречу с моим губителем. Пусть меня не
отпускало чувство, что самого главного я так и не понял, но
свои три вопроса знал четко. Мечта или душа утеряна мною? Кто
ты, Марк Соломонович? За чей счет помолодел, старик? Всего три
вопроса задам я книжнику, а после вырву украденное из его
груди.
По пыточному делу мною была собрана целая библиотечка.
Изысканность мастеров заплечных дел маньчжурской династии Цин,
здравый примитивизм гестаповцев, животрепещущий напор подручных
Генриха Инститориса, славнейшего и ученейшего
инквизитора-молотобойца, моцартианская естественность
чекистских приемов - все было близко моему общемировому
славянскому духу. Эрудицию отметили? Удивительно, но нашлись
интересные книжонки и на другие темы. От нечего делать я
закончил техникум. Стал прорабом. Поступил на заочный в
институт и быстро выяснил: простоватым парнем был я в
молодости. Как все. Пивбары, гитара, карты проклятые, попса,
журнал - только на пухлых коленках попутчицы в электричке. На
уровне журнальчика или чуть выше, все мои культурные
потребности тогда и удовлетворялись.
Именно образование помогло ответить на первый вопрос из
трех. Старик не взял лишку. Сосущая воронка в груди и была
осиротевшей без мечты душой. Мечта... искра зажигания любви, ее
цвет. Маньеристской метафорой мне не дано было блеснуть в те
годы. Нынче, откинувшись на пуфике эпохи Людовика Х1У и
лицезрея подлинник Боттичелли, я бы сравнил мечту разве что с
волшебными красками моего великого флорентийца Сколь ничтожна
баксовая цена холста без них!
Откуда столь разительная перемена в судьбе? Настало
золотое время прорабов! А когда кооперативная песнь песней
смолкла, я перепрыгнул в министерство, где в карьер освоил
чиновный серфинг на столе - искусство использовать очередной
исходящий девятый вал переименований для последующего полета к
кремлевским звездам. Сгубила меня трезвость. Специфика
строительного министерства измеряется в декалитрах, и уже
начальнику отдела надо иметь печень, как у жеребца Ильи
Муромца.
1 2