И с девочками из своего отряда он не больно играл, будто даже стеснялся их немного, особенно когда они неслись к нему с какой-нибудь жалобой, называя его при этом по имени отчеству. Они упорно называли его Романом Сергеевичем, как он, смущаясь, представился детям в первый день смены. Мальчишки уже через три дня попросили у него разрешения называть его просто Романом и быстро перешли на «ты», а вот для девочек он так и остался важным взрослым дяденькой, хоть таковым и не был. Поэтому вожатый относился к девочкам не по-свойски, а так, как относятся к детям школьные учителя, с опаской и недоверием.


* * *

– Что ты опять натворил?
Ваня, как всегда стоял, насупившись, и с внутренним напряжением наблюдал за действиями вожатого. Словно тот мог его ударить. Роман еще раз подумал, что этого мальчика кроме как Волчонком, действительно, никак не назовешь.
– Сейчас тихий час, – продолжил допрос Роман, – что ты натворил такого, что Мария Васильевна привела тебя ко мне?
Роман спрашивал вяло, прекрасно сознавая, что мальчик отвечать не будет. Впрочем, все было ясно и так. За что еще могут наказать мальчика в тихий час? Только за то, что он не спал.
– Ну ладно, – Роман вздохнул так, словно Ваня совершил убийство, – если ты не хочешь спать, то не спи. Но мешать спать другим я тебе не дам. Стой здесь.
С этим словами он поставил мальчика в угол носом к стенке, а сам снова улегся в постель. Закрыл глаза. Услышал, как мальчик запыхтел и пошевелился. Роман готов был спорить на что угодно, что тот отвернулся от стены. Слегка приоткрыл глаза, чтобы удостовериться. Так оно и было. Ваня действительно отвернулся от стены. В другой раз Роман обязательно бы заставил его повернуться обратно, но сейчас не было сил. Он просто лежал и смотрел на Волчонка Ваню из-под прикрытых век.
В мальчике не было даже намека на раскаяние. Наоборот он был полон желания бороться со всем миром, населенным детьми и взрослыми.
Роман в десятый, наверно, раз подумал, что он ничего не знает об этом мальчике, кроме того, что он из детдома и зовут его Ваня Никаншин. Всегда ли он был сиротой или нет, этого Роман не знал. А знать бы хотелось. Может, тогда бы он смог поближе узнать этого мальчика? Понять его… Простить… Такой, в сущности, славный малыш! Однажды, когда во время одной из первых драк Ваня упал в кусты шиповника и его, истекающего кровью, но не издавшего ни стона, Роман отвел в медпункт и там чуть ли не с ног до головы выкрасил йодом. На обратном пути они разговорились. Роман понял тогда, что Ваню волнуют не только драки, а еще и многие другие прекрасные вещи. Например, герои войны, про которых давно не говорят даже на пионерских съездах. Впрочем, и самих пионеров уже давно не было. Остались только галстуки в шкафах бывших пионерских вожаков. А этого мальчика интересовали пионеры-герои. Те самые, которые боролись с фашистами. Но путь от медпункта до отряда оказался слишком коротким. Дослушать рассказ Вани Роман не успел, его закрутили обыденные вожатские дела, и потом он так и не смог вернуться к этому разговору.
Сейчас была такая возможность. Но, как и раньше, Роман не воспользовался ею. Ему было неудобно. Даже перед маленьким мальчиком. Он не любил лезть в чужие дела. Вожатый вздохнул и закрыл глаза. Когда он уже начал проваливаться в сон, услышал еще один тихий шорох. Роман понял, что Волчонок опустился на корточки. Дети всегда так делают, когда ставишь их в угол и перестаешь следить. Но он и не думал открывать глаза, снова просыпаться и наводить порядок.
Но спать, когда рядом стоит или сидит наказанный ребенок, может только последний негодяй или садист. Роман таковым не был и поэтому сон у него незаметно куда-то улетучился, Остались лишь раздражение и досада человека, которому не дали поспать. Но мстить Ване за то, что он не дал ему отдохнуть, вожатый не собирался. Роман давно заметил, что к каждому ребенку в отдельности он относился с поразительным снисхождением. Сейчас рядом не было других детей, следовательно, можно было и пропустить мимо себя обязательное наказание провинившегося, чтобы неповадно было другим. Роман вообще не любил наказывать детей, поэтому сейчас ему казалось, что стояние в одних трусах на холодном полу даже в сандалиях было, пожалуй, слишком суровым наказанием. Никого другого Роман так бы не наказал. И тут вожатый поймал себя на мысли, что он просто расплачивается с ребенком за свое бессилие перед ним же.
Роману стало обидно. Он снова почувствовал, как откуда-то изнутри начала появляться злость. Даже не злость, а непонятная сила, которая очень редко, но овладевала им и полностью подчиняла себе. В такие минуты Роман совершал такие поступки, которых потом стыдился и не мог забыть. Еще немного, и эта сила расправится с мальчиком, и Роман даже не успеет ничего сделать, чтобы предотвратить это.
«А ведь я тоже волк, как и этот Волчонок», – вдруг подумал он.
И от этой мысли Роману стало не по себе.
Злость накипала. Роману стало страшно. Злость поднималась откуда-то снизу, из области живота…
«Сейчас Волк разорвет Волчонка», – снова пронеслась в голове мысль, а вслед за первой тут же появилась и вторая. – «Нет! ВОЛКИ НЕ ЗАГРЫЗАЮТ ВОЛЧАТ»
Роман резко поднялся с постели.
Ваня испуганно вздрогнул и тоже встал на ноги.
Кулаки Романа сжались. В глазах помутилось. А мозги прожигала одна единственная мысль:
«ВОЛКИ НЕ ЗАГРЫЗАЮТ ВОЛЧАТ! ВОЛКИ НЕ ЗАГРЫЗАЮТ ВОЛЧАТ!»
Роман увидел испуганные глаза мальчика. Он никогда не видел, чтобы дети так смотрели на него.
«ВОЛКИ НЕ ЗАГРЫЗАЮТ СВОИХ ВОЛЧАТ!»
Ваня задрожал.
«Волчонок, – подумал Роман. – Он даже дрожит как щенок»
Кровать под ним громко заскрипела. Это привело Романа в чувство.
– Что это было? – спросил он.
– Где? – это сказал Ваня. Страх еще не исчез с его лица.
Роман поднял на Ваню слегка помутневшие глаза и посмотрел на него с удивлением, словно не мог понять, что он тут делает. Наконец он окончательно пришел в себя и сказал:
– Иди в палату.
Дважды просить себя Волчонок не заставил. Он исчез быстро и незаметно. Роман облегченно вздохнул и повалился в постель.
– Это все от недосыпания, – пробормотал он.


* * *

Волчонок прибежал в комнату, в которой жил вместе с тремя мальчиками, забрался в кровать и с опаской огляделся вокруг. Это была одна из его постоянных привычек. Оглядываться. За год, что он прожил в детдоме, Ваня этому очень хорошо научился. Опасность была всюду и могла догнать и свалить с любой стороны.
Остальные мальчики крепко спали. Ага, так, значит, он и вправду мешал им спать? Ваня разозлился.
– Гады, – буркнул он.
Ему захотелось опять разбудить их и устроить какую-нибудь потасовку. Он даже дернул ногой и перевернулся на спину.
И тут же почувствовал, как его постель стала мокрой и холодной. Ваня как ужаленный выскочил из-под одеяла. Трусы были мокрые насквозь, а на простыне растекалось огромное темное пятно, которое появилось благодаря целлофановому пакету, наполненному водой.
Раздалось громкое торжествующее ржание.
Не долго думая, Волчонок бросился на ближайшего соседа Максимку Зайцева и нанес ему кулаком удар в челюсть и тут же сам получил удар куда более сильный и увесистый. Максимка был в лагере не один. В одном с ним отряде находился его старший брат Антон, которому было одиннадцать лет. Антон был мальчик спокойный и не вредный, но за брата он вступался всегда.
Ваня отлетел к стене и тут же бросился в новую атаку уже на обоих братьев. Но врагов было уже трое. В драку вмешался третий. Дениска Ладынин.


* * *

Вечером начальник лагеря собрал всех работников в методкабинете на внеочередную планерку. Такого еще ни разу не было. Планерки проводились каждое утро, были, к счастью, короткие, так больше для видимости.
Два года назад Роман тоже работал в этом лагере, тогда еще в пионерском. Порядок был железный. Шаг влево, шаг вправо – расстрел на месте. Работать было трудно, но с другой стороны и легко. Порядок был как при социализме. Утром трубит труба, поднимают флаг, гремят барабаны, дети все пересчитаны, и ни одного постороннего на территории лагеря. Все было как в аптеке. Роман порядок не любил, но уважал, а в работе с детьми считал просто-напросто первой необходимостью.
Когда на заводе, на котором он работал, и которому все еще принадлежал лагерь, ему предложили поработать все лето с детьми, он сразу согласился. Предложение было выгодным. В лагере он будет получать зарплату после каждой смены, а здесь не увидит ее еще полгода. Опыт у него был. Человек он был не глупый. С детьми ладит нормально. Два раза уже работал в этом же лагере, сразу, как только демобилизовался из армии.
Когда он начал работать в «Буревестнике» этим летом, то поразился, увидев, как изменилось здесь все за два года. Это был тот же лагерь и в то же время не тот. От прежней жизни не осталось и следа. Несколько дней понадобилось Роману, чтобы увидеть, что современный детский оздоровительный лагерь в сто раз хуже, чем его захудалый, еле державшийся на плаву завод, на котором кроме поголовного пьянства и безделья, ничего хорошего не было. Здесь же ко всему этому прибавился, чуть ли не содомический разврат, от которого у Романа, когда он это все увидел, волосы встали дыбом. Разврат процветал среди обитателей лагеря. Он был тихим затаившимся и незаметным днем, и буйным, циничным и совершенно бесстыдным ночью. Своими щупальцами он опутал каждый куст и уголок территории. Им занимались все! И взрослые и даже дети. Вожатые, повара, медсестры и спортинструктор с плавруком. И, конечно же, дети, которым, не хватало опыта, шли за его приобретением к «старшим товарищам», которые никогда не отказывали в учебе. А сам лагерь был похож на проходной двор. Кого тут только не было! Любой бомж и просто пьяница, которому негде и не с кем было выпить, мог спокойно завалить в лагерь и ночевать в нем, ходить в столовую и даже жить по неделе, а то и по две. Никого это не волновало. Всем на все было наплевать.
А дети, вернее подростки видимо были собраны с самого дна общества. Это потом уже Роман понял, что сейчас в лагеря посылают детей только те родители, которым нужно от них избавиться хотя бы на лето. Поэтому было в норме вещей, что лагерь с самых первых дней превратился в публичный дом, где любой желающий мог удовлетворить свои физиологические потребности. Сексуальная революция, которая дошла и до нашей страны, в первую очередь вовлекла в свои ряды подростков. Они с гордостью и радостью подняли ее флаг и ринулись в сексуальные сражения.
На Романа через две недели окружающие стали смотреть с жалостью и с пренебрежением, потому что он не переспал ни с одной девочкой из третьего или четвертого отряда, которым было по одиннадцать или двенадцать лет. Старшие девочки на него внимания и вовсе не обращали. Хотя Роман не был плох собой, он избегал всякого общения с девочками, девушками и женщинами старше девяти лет. Ему совсем не хотелось, чтобы однажды ночью, кто-то постучал в его дверь, и после того, как этому кому-то, открыли, он тихо проскользнул бы к нему в постель и стал требовать нежных ласк для своего, еще не развившегося тела.
Роман благодарил бога, что ему достались малыши, которые таких хлопот не доставляли, а наоборот сами требовали, чтобы их оберегали от всего этого.
Вожатый узнал, что в других отрядах некоторые малыши стали жертвами старших детей, и к своему отряду подросткам не давал приблизиться даже на десять метров. Он не собирался отдавать им напрокат тех детей, которых не навещают родители, за бутылку водки, как это делали другие вожатые под видом «шефской помощи».
Насилие среди детей существовало, и все об этом знали, но делали вид, что ничего подобного нет в лагере. Как районные отделения милиции рапортуют, что успешно борются с детской преступностью в криминально-неблагополучных районах, что, в сущности, там никакой такой особой преступности не существует, а вся шумиха просто поднимается учителями, которые сами не справляются с подростками, так было и тут. Конечно, сексуальное насилие не было массовым и всеобъемлющим, но оно существовало и имело свои беззащитные жертвы. Роман понимал, что уже ничего не сможет изменить в этой ситуации, и ограничил свою правозащитную деятельность вверенным ему девятым отрядом.
Теперь он сидел в уголке методкабинета, стараясь быть невидимым для большинства собравшихся, и думал о том, какая весомая причина заставила встрепенуться этот гадюшник. То же самое обсуждали и все присутствующие, многим из которых не терпелось разогнать своих детей по кроватям и начать очередную хмельную и веселую ночь
Планерка началась. Как всегда, встал вечно потеющий и утирающий лысину начальник лагеря, который еще два года назад был великолепным «сталинским соколом», а теперь напоминал выжатую половую тряпку, и начал речь.
– Вас наверно удивляет, что я собрал планерку вечером, – сказал он.
Раздались смешки и первые недовольные реплики, за которые раньше смельчакам досталось бы на орехи.
– Но дело, действительно, очень важное. Иначе бы соответствующие органы не стали ставить нас в известность и бить тревогу. Да, товарищи, мы тоже не должны закрывать глаза…
– Хватит волынку тянуть! – выкрикнул кто-то. – Что случилось-то?
– Я даже не знаю, что и сказать, – замялся начальник лагеря. – В моей практике такого никогда не случалось. История прямо-таки удручающая…
Он окончательно заинтриговал присутствующих, и даже пустые девичьи разговоры прекратились. Больно уж растерянный и удрученный был у начальника голос.
Кто– то опять выкрикнул, что наверно закрывают лагерь и всех лишают зарплаты. Шутника никто не поддержал. Все ждали, что скажет начальник. А тот опять протер огромным платком лысину и, откашлявшись, продолжил:
– В наших лесах объявился волк. Хищник огромных размеров…
Эта фраза действительно привела слушателей в шок.
1 2 3 4