Дверь Зала собраний открылась, и через порог переступил еще один мужчина. В длинном черном плаще. Со шрамом на лбу. Никто, включая Тиана, его появления не заметил. Все смотрели на Мэнни.
— Послушайте, что говорит Книга Мэнни: «Когда ангел смерти пролетел над Айджипом, он убил первенца в каждом доме, дверной косяк которого не был помазан кровью жертвенного барашка». Так говорит Книга.
— Да здравствует Книга, — воскликнули остальные Мэнни.
— Может, мы должны поступить также, — продолжил Мэнни-оратор. Голос звучал спокойно, но на лбу яростно пульсировала жила. — Может, эти тридцать дней нам превратить в праздник для тех, кого могут увести, а потом усыпить их, чтобы они заснули вечным сном и окропить землю их кровью. И пусть Волки увезут на восток трупы, если будет у них такое желание.
— Ты безумец, — ответил ему Бенито Кэш, негодующее и одновременно чуть ли не смеясь. — Ты и тебе подобные. Мы не собираемся убивать наших детей!
— А разве те, кто возвращается, лучше мертвых? — спросил Мэнни. — Огромные, бесполезные тела! Пустые, лишенные разума головы!
— Тут ты прав, но как насчет их братьев и сестер? — спросил Воун Эйзенхарт. — Волки берут только одно из близнецов, и вы это знаете.
Поднялся второй Мэнни, с серебристой бородой, лежащей на груди. Первый сел. Старик, звали его Хенчик, оглядел всех, потом посмотрел на Тиана.
— Ты держишь перышко, молодой человек… могу я говорить?
Тиан кивнул, предлагая ему продолжить. Он не видел ничего плохого в многообразии мнений. Пусть высказываются. Потому что не сомневался, что выбирать придется лишь между двумя вариантами: или позволить Волкам, как было всегда, забрать по одному ребенку из каждой пары близнецов, не достигшей совершеннолетия, или вступить с ними в бой. Но для того, чтобы сузить выбор до этих двух вариантов, следовало понять, что все остальные — тупиковые.
Старик заговорил медленно, с печалью в голосе.
— Это ужасная идея, согласен. Но подумайте вот о чем, сэи. Если волки придут и найдут нас бездетными, они, возможно, оставят нас в покое на веки вечные.
— Да, могут оставить, — пробормотал один из мелких фермеров, Джордж Эстрада. — А могут и не оставить. Мэнни-сэй, неужто вы готовы перебить всех детей ради того, что только может быть?
Мужчины одобрительно загудели. Поднялся еще один мелкий фермер, Гарретт Стронг. На грубом, словно вырубленном из камня лице, зло сверкнули глаза. Прежде чем заговорить, он засунул за ремень большие пальцы.
— Лучше убить всех. И себя, и детей.
Хенчику это предложение не показалось из ряда вон выходящим. Как и остальным семерым Мэнни, сидящих рядком в одинаковых синих плащах.
— Это вариант, — кивнул старик. — Мы готовы его обсуждать, если будет на то согласие остальных, — и сел.
— Я не готов, — пробурчал Гарретт Стронг. — Никто не отрезает себе голову, чтобы не бриться. Слышите меня?
Раздался смех, несколько выкриков: «Будь уверен, слышим и очень хорошо». Гарретт сел, сковывавшее его напряжение спало, он наклонился к Воуну Эйзерхарту, о чем-то зашептался. Еще один ранчер, Диего Адамс, внимательно прислушивался, не сводя с них черных глаз.
Поднялся очередной мелкий фермер, Баки Джавьер. Синие глазки возбужденно сверкали на маленькой головке. Бороденка не могла скрыть практически полного отсутствия подбородка.
— А может, нам на какое-то время уйти? Что, если мы возьмем детей и отправимся на запад? Далеко на запад, до рукава Большой Реки?
Несколько мгновений все молча оценивали эту смелую идею. Западный рукав Уайе находился практически в Срединном мире… где, согласно Энди, недавно появился огромный дворец из зеленого стекла, чтобы через некоторое время исчезнуть. Тиан уже собирался ответить, но его опередил Эбен Тук, хозяин магазина. Тиан этому только порадовался. Он намеревался молчать как можно больше. И высказаться уже после всех.
— Ты чокнулся? — спросил он. — Волки придут, увидят, что нас нет, и сожгут все дотла, фермы и ранчо, посевы и припасы, вершки и корешки. И к чему мы тогда вернемся?
— А если они пойдут за нами? — вставил Джордж Эстрада. — Ты думаешь, нас трудно догнать, таким, как Волки? Они все сожгут, как и говорил Тук, потом догонят нас и все равно заберут детей!
Сидящие в зале одобрительно затопали. Послышались крики: «Дело говорит, дело».
— А кроме того, — Нейл Фарадей поднялся, держа перед собой огромное и грязное сомбреро, — они никогда не берут всех наших детей, — в голосе явственно слышался испуг человека, который хотел оставить все как есть, соглашался на плохое, чтобы не допустить худшего. Тиан аж скрипнул зубами. Такой точки зрения он больше всего и боялся. Покорности судьбе.
Один из Мэнни, молодой и безбородый, резко, пренебрежительно рассмеялся.
— Ага, из двоих спасется один. А значит, все хорошо, не так ли? Да благословит тебя Господь!
Он мог сказать и что-то еще, но костлявые пальцы Хенчика сжали предплечье молодого человека. Он замолчал, но не опустил в смирении голову. Глаза его пылали огнем, губы превратились в белую полоску.
— Я не говорю, что это хорошо, — Нейл начал крутить сомбреро, — но мы должны смотреть в лицо реальности. Они не берут всех детей. Вот моя дочь Джорджина, умная, веселая, шустрая…
— Да, а твой сын Джордж — пустоголовый здоровяк, — прервал его Бен Слайтман. Он работал на ранчо у Эйзенхарта, своей фермы у него не было, но дураков он на дух не переносил. Бен снял очки протер их банданой, вернул на переносицу. — Я видел, что он сидел на ступенях магазина, когда проезжал по улице. Он и еще несколько пустоголовых…
— Но…
— Я знаю, — вновь Слайтман не дал ему договорить. — Это трудное решение. Возможно, несколько пустоголовых лучше, чем общая смерть, — он помолчал. — Или ситуация, когда они забирали бы всех детей, а не половину.
И Слайтман сел под крики: «Дело говорит» и «Спасибо, сэй».
— Они никогда не оставляли нас без всего, — заговорил еще один мелкий фермер, земли которого находилась к западу от жилища Тиана, у границы Кальи. Его звали Луис Хейкокс, и в голосе слышалась горечь. А в улыбке, которая изгибала губы под усами, напрочь отсутствовала веселость. — Мы не будем убивать наших детей, — он посмотрел на Мэнни. — При всем уважении к вам, господа, я не верю, что даже вы сподобитесь на такое, когда придется от слов переходить к делу. Во всяком случае, если и сподобитесь, то не все. Мы не можем собрать пожитки и двинуться на запад, или в любом другом направлении, потому что тогда придется оставить наши фермы. Волки их сожгут, это точно, а потом все равно придут за нашими детьми. Они им нужны, уж не знаю почему.
Все всегда сводится к одному: мы — фермеры, большинство из нас. Мы сильные, когда имеем дело с землей, слабые, когда нет. У меня двое детей, им по четыре года, я люблю их обоих, и сердце обливается кровью при мысли о том, что одного придется потерять. Но я отдам одного, чтобы сохранить второго. И ферму, — вокруг одобрительно зашептались. — А какое другое решение мы можем принять? Я скажу так: злить Волков — худшая из ошибок, которые мы можем допустить. Если, конечно, мы не сможем дать им бой. Если сможем, я только за. Но я просто ума не приложу, что мы им противопоставим?
Тиан чувствовал, как от каждого слова Хейкокса у него сжимается сердце. Этот человек просто выбивал почву у него из-под ног. Боги и Человек-Иисус!
Со скамьи поднялся Уэйн Оуверхолсер, самый процветающий фермер Кальи Брин Стерджис, доказательством чего служил внушительный живот.
— Выслушайте меня, прошу вас.
— Мы говорим, спасибо, сэй, — пробормотали они.
— Скажу вам, что мы должны сделать, — он огляделся. — То же самое, что делали всегда. Кто-нибудь из вас хочет предложить сразиться с Волками? Есть среди нас сумасшедшие? Чем будем сражаться? Камнями и копьями? Несколькими луками и винтовками? Таким вот заржавленными, как у него? — он ткнул пальцем в Эйзенхарта. — Думаю, во всей Калье мы наберем штуки четыре.
— Не надо смеяться над моей железной стрелялкой, сынок, — ответил Эйзенхарт, но с грустной улыбкой.
— Они придут и возьмут наших детей, — вновь Уэйн Оуверхолсер обвел взглядом сидящих в зале мужчин. — Некоторых из них. А потом оставят нас в покое на целое поколение. А то и дольше. Так есть, так было, я говорю, нельзя и пытаться что-либо изменить.
Многие, похоже, не согласились с Оуверхолсером, но он подождал, пока ропот смолкнет.
— Двадцать три года или двадцать четыре, особой разницы нет, — продолжил он, когда установилась тишина. — В любом случае это долгий период. Долгий период мира. Возможно, вы кое-что забыли, друзья. К примеру, что дети, в принципе, та же пшеница или кукуруза. Бог пошлет новых. Я знаю, смириться с этим трудно, но так мы жили и так должны жить.
Тиан не стал ждать ответной реакции. Чем дальше они уходили по этой дороге, тем меньше оставалось у него шансов на то, что удастся их развернуть. Он поднял перышко опопанакса и воскликнул: «Послушайте, что я скажу! Послушайте меня, прошу вас!»
— Мы говорим, спасибо, сэй, — откликнулись мужчины. Оверхостер недоверчиво смотрел на него.
«И ты прав в том, что так смотришь на меня, — подумал фермер. — Потому что я сыт по горло этим трусливым здравым смыслом».
— Уэйн Оуверхолсер — умный человек, человек, добившийся многого, — начал Тиан, — и по этим причинам мне не хочется спорить с ним. Есть и еще одна причина: по возрасту он мог бы быть мне отцом.
— А ты уверен, что он не твой отец? — крикнул Росситер, единственный наемный работник Гарретта Стронга. Конечно же. Все засмеялись, даже Оуверхолсер улыбнулся шутке.
— Сынок, если ты не хочешь спорить со мной, так и не спорь, — заметил Оуверхолсер. Он продолжал улыбаться, но только ртом.
— Но я должен, — Тиан начал прохаживаться перед рядами скамей. В его руке мерно покачивалось ржаво-красное перышко опопанаса. Тиан чуть возвысил голос, чтобы все поняли, что теперь он говорит не только с крупным фермером.
— Я должен, потому что сэй Оуверхолсер достаточно старый, чтобы быть мне отцом. Его дети выросли, как вы все знаете, и, насколько мне известно, их было всего двое, одна девочка и один мальчик, — он выдержал театральную паузу, а потом нанес удар. — Родившиеся через два года, — другими словами, по одному. То есть недоступные для Волков. Произносить этих слов не требовалось. Все и так поняли. И зашептались.
Оуверхолсер густо покраснел.
— Зачем ты это сказал? Я говорил в общем, независимо от того, сколько детей рождается сразу, один или двое! Дай мне перышко, Джеффордс. Мне еще есть, что сказать.
Но сапоги начали барабанить по полу, все сильнее и сильнее. Оуверхолсер сердито огляделся, из красного стал багровым.
— Я говорю! — взревел он. — Или вы не хотите меня слушать, спрашиваю я вас?
В ответ раздалось: «Нет», «Не теперь», «Перышко у Джаффордса», «Садись и слушай». Тиан понял, Оуверхолсер познает на собственном опыте, пусть и поздновато, что в глубине души самых богатых и самых удачливых в деревне не любят. Эти менее удачливые и менее хитрые (в большинстве случаев первое шло рука об руку со вторым) могли снимать шляпу, когда богатые проезжали мимо на телеге или в двуколке, могли послать зарезанную свинью или теленка в знак благодарности за помощь, которую оказывали наемные работники богача при постройке дома или амбара, богатым могли аплодировать на общем собрании в конце года за покупку пианино, которое теперь стояло в Павильоне. А вот теперь мужчины Кальи с радостью выбивали сапогами дробь по деревянному полу, пользуясь случаем «опустить» Оуверхолсера.
Оуверхолсер, не привыкший к такому обращению, более того, ошеломленный случившимся, предпринял еще одну попытку.
— Могу я взять перышко, дай его мне, прошу тебя!
— Нет, — ответил Тиан. — Позже, если захочешь, но не сейчас.
Ему ответили крики восторга. Кричали, в основном, самые мелкие фермеры и их наемные работники. Мэнни компанию им не составили. Они еще больше прижались друг к другу, слившись в синее пятно посреди зала. Такой поворот событий явно поставил их в тупик. Воун Эйзенхарт и Диего Адамс тем временем, переместились к Оуверхолсеру, зашептались с ним.
«У меня есть шанс, — подумал Тиан. — И главное, использовать его по максимуму».
Он поднял перышко, и все замолчали.
— Всем будет предоставлена возможность высказаться, — напомнил он. — Что же касается меня, я говорю следующее: мы не можем и дальше так жить, склонять головы и стоять столбом, когда Волки приходят, чтобы забрать наших детей. Они…
— Они всегда возвращают их, — встрял наемный работник, Фаррен Поселла.
— Они возвращают оболочку! — воскликнул Тиан, и его тут же поддержали несколько криков: «Дело говоришь». Но не так уж и много, решил Тиан. Отнюдь не большинство.
Он вновь понизил голос. Не хотел навязывать им свое мнение. Оуверхолсер попытался, но ничего не добился, несмотря на свои тысячу акров.
— Они возвращают оболочку, — повторил он. А мы? Что происходит с нами? Некоторые могут сказать, что ничего, что Волки всегда были частью нашей жизни в Калье Брин Стерджис, как случайный ураган или землетрясение. Однако, это не так. Они приходят сюда шесть последних поколений, но не более того. А люди живут в Калье больше тысячи лет.
Старик-Мэнни с костлявыми плечами и мрачным взглядом приподнялся: «Он говорит правду, друзья. Фермеры жили здесь, а среди них и Мэнни задолго до того, как тьма опустилась на Тандерклеп, не говоря уже о приходе Волков.»
В зале на слова старика ответили изумленными взглядами. Его похоже, такой ответ вполне устроил, поскольку он кивнул и опустился на скамью.
— Поэтому, если говорить о заведенном порядке вещей, но Волки в нем —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16