В воздухе замелькал золотой колокольчик; его маленькие, покрытые пушком крылышки трепетали, как у птички. Колокольчик плясал в поле его зрения, закрывая от него мускулистое тело бегуньи. Потом колокольчик зазвонил. Он звонил, звонил, звонил…
— Алло, Брюс! Это Матье Дельмон. Снова Вокс.
— Когда?
— Этой ночью. В «Шератоне» у второго терминала в «Руасси-Шарль де Голль». Жертва — стюардесса наземных служб аэропорта. Элоди Дожье, двадцати шести лет. Он снова напал ночью. Поскольку там хорошая звукоизоляция, тревогу подняли только потому, что кто-то снял номер, соседний с тем, где произошло убийство. На сей раз там на всю мощь работал телевизор. Я послал на место Санчеса и Шеффера. Они вас ждут.
— Я выезжаю немедленно.
Брюс посмотрел на будильник. Без четверти пять. Он позвонил Левин, извинился, что будит ее во второй раз, и попросил как можно скорее присоединиться к остальным. Она спокойно ответила, что на мотоцикле доберется туда за полчаса.
Войдя в тридцать седьмой номер, Брюс отметил, что Левин точно рассчитала время. Она сидела на корточках перед обнаженным телом жертвы и смотрела, как Санчес аккуратно отклеивает прозрачный скотч с ее век. Молодая женщина, брюнетка с длинными густыми волосами. Брюс отогнал от себя мысль о том, что они напомнили ему Тессу. Как обычно, волосы были разложены венком вокруг лица, обезображенного стигматами удушения. Шея: то же кровавое месиво. Брюс подошел поближе. Шеффер и Левин повернулись к нему. Ее лицо оставалось спокойным, как всегда. Шеффер пояснил:
— Две полоски скотча удерживали глаза открытыми.
Брюс посмотрел на телевизор, на пульт управления, валявшийся на ковре, словно его бросили туда от двери, и сказал:
— Вчера вечером показывали американский фильм с Мелом Гибсоном. В одной сцене его пытают и подклеивают веки скотчем.
— Прямо в яблочко, — сказал Шеффер.
— Во время фильма мне кто-то позвонил и не назвался, — продолжал Брюс.
— Ладно, звонок отследят, — сказал Шеффер. — Мы быстро узнаем, если звонили из «Шератона».
— Он хотел убедиться, что я смотрю фильм, — сказал Брюс.
— Можно подумать, что вся мизансцена поставлена специально для тебя, Алекс, — сказала Мартина Левин.
— Может быть, но шоу изменилось, — вмешался Санчес.
В се повернулись к эксперту, а тот продолжал:
— Видны следы наручников, он пользовался музыкальной струной. Но в горле нет кассеты, и я почти уверен, что не было никакого сексуального контакта.
— Так что же, мы имеем дело с имитатором? — спросила Левин.
— Когда получим из лаборатории данные о частицах виолончельной струны, тогда узнаем, — ответил Брюс— Фирма ни разу не упоминалась в прессе. Ты знаешь, что тебе остается сделать, Санчес?
— Подстегнуть моих ребят или заставить их принять амфетамины.
— А ты еще этого не сделал? — спросил Шеффер, но улыбнуться у него не получилось.
У Брюса зазвонил мобильный телефон. Он отошел от группы, чтобы ответить, пошел к окну. Звонил Патрик Говен, который всю ночь разыскивал Фреда Геджа и только что нашел его, в стельку пьяного, в машине перед домом Тессы Роббинс. Врюс велел ему ни на шаг не отходить от Геджа, перезвонить, если Гедж попытается проникнуть в дом, и повесил трубку. Он раздвинул шторы — ночь прорезали огни двух рейсовых самолетов, летевших, казалось, совсем близко. Вокс вполне мог сесть в один из них, чтобы удрать подальше, увезти свою ненависть. Но Брюса почему-то не покидало смутное ощущение, что он приближается. Приближается к некому центру, где мгновение будет существовать только для него одного. До сих пор между двумя убийствами проходило не менее четырех месяцев. Брюс чувствовал, что убийство стюардессы не было делом рук имитатора. Он вспомнил ощущение, посетившее его, когда раздался анонимный телефонный звонок. Он сразу же подумал о Гедже, потом о Тессе. В тот момент он не знал, что звонили из «Шератона».
— Алекс?
— Да, Виктор.
— Не помнишь, ты никому не говорил, что тебе нравится Мел Гибсон или этот конкретный фильм?
«Теория заговора»?
Да.
— Может быть, тебе. Геджу, наверняка Тессе. Кому еще?
«Только не мне, — машинально подумала Мартина Левин. — Я слишком недавно вступила на территорию уголовного розыска, майор».
Второй терминал обслуживал азиатские рейсы. Они опрашивали персонал, пока эскадрон Республиканской службы безопасности обшаривал все закутки аэровокзала. Улов оказался невелик: нашли зсего одного уборщика, курившего травку в туалете. Брюс разговаривал с начальницей убитой, женщиной лет сорока, с трудом сдерживавшей слезы. Две молодые сослуживицы Элоди Дожье упрашивали заведующего аптекой аэропорта дать им что-нибудь успокаивающее. На смену шоку и состраданию сразу после получения новостей пришел запоздалый страх. А если бы он выбрал меня?
— Вы не видели, чтобы она уходила с кем-то, кто показался вам странным?
— Ох, инспектор, здесь за день столько людей проходит, мы их не запоминаем. Даже не знаю, что вам сказать.
— Элоди Дожье зарегистрировалась в «Шератоне» около восьми. Она была одна, но могла встретить своего убийцу раньше, в аэропорту.
— И вот так уйти с неизвестным человеком! Это было не в ее стиле. Элоди была хорошей девочкой. Такая сдержанная, такая мягкая.
— А голос у нее тоже был мягкий?
— Да, вроде как у девочки-подростка. То, что с ней случилось, это кошмар! Такой страшный конец!
Женщина разрыдалась. Брюс отвернулся.
Группа молодых японок с длинными черными волосами. И как вспышка в памяти— тело Элоди Дожье в бежевой комнате. Включенный телевизор. Стюардесса смотрит на Мела Гибсона. А Вокс, незаметно для стюардессы, смотрит на нее. Она не обладает завораживающим голосом, как все прочие, но все же Вокс убивает ее. И меняет привычный ритуал. Почему?
Алекс Брюс заставил себя вернуться к реальности. Виктор Шеффер остался в «Шератоне» с двумя офицерами судебной полиции, чтобы опросить персонал и постояльцев отеля. Левин допрашивала стюарда, судя по всему, из «Эр Франс». Брюс вдруг заметил, что молодой человек (довольно красивый, латиноамериканского типа) положил руку на плечо Левин и та отступила. Впрочем, недостаточно далеко для женщины, к которой прикоснулся незнакомец. Он направился к ним.
— Мартина, объясни же мне, что происходит! Она не ответила, повернулась к Брюсу, и ему показалось, что ее взгляд неуловимо изменился, привычное спокойствие куда-то ушло. Страх, нервы? Трудно сказать.
— Что происходит?
— Это Бертран Делькур, мой друг. Бертран, это мой начальник, майор Брюс.
Короткое рукопожатие, и Брюс понял, что стюарду не понравилось его появление на сцене. После недолгого колебания молодой человек заговорил, вроде бы шутливым тоном, но за ним явно скрывалась обида:
— Мартина не хочет мне сказать, что случилось.
— Она права, — ответил Брюс. — Говорить слишком рано.
— Увидимся, когда прилетишь из Токио, Бертран. Мне надо идти.
— Но, Мартина, подожди! Я не закончил.
— Что?
— Я тебе привезу книжку про девушек, из которых сделали фарш. Сказано — сделано.
Левин повернулась и молча ушла.
— Чао, — сказал Делькур в пространство, а потом тоже удалился.
«Чао! Девушки, из которых сделали фарш! Что еще?» — думал Брюс, глядя, как он идет вдоль очереди перед 12-м выходом на паспортный контроль.
— Забавный у тебя дружок.
— Ну, как сказать.
— Мне кое-что не нравится, Мартина.
Она выжидала, спокойно глядя ему в глаза. Ее серые глаза снова стали непроницаемыми. В Левин есть какой-то надлом.
— Мы уже два часа вместе занимаемся этим убийством, а ты не сказала мне, что твой дружок— стюард в «Эр Франс». Да еще работает на линии Париж — Токио и регулярно проходит через второй терминал.
— Ты думаешь, это мой дружок?
— Если нет, зачем он провоцировал тебя передо мной? Он вел себя как человек, увидевший потенциального соперника.
— Он сексуальный, но немного дурной.
— Ведь это ты говорила: «Я тут как незваный гость, но сделаю все, что в моих силах, чтобы принести пользу»?
— Это не подразумевало, что я должна жить как монашка.
—Я говорю не об этом. Ты прекрасно понимаешь.
— Алекс, я сплю со стюардом между его рейсами. Больше мне сказать нечего.
— Меня больше волнует вопрос времени.
— Ты хотел, чтобы я об этом рассказала тебе, когда ты позвонил сегодня утром?
— Ты наверняка спросила его, был ли он с ней знаком.
— Конечно, и он сказал, что нет.
— Надеюсь, ты не говорила с ним об убийстве.
— Я спросила, говорит ли ему что-нибудь имя Элоди Дожье, наземной стюардессы и сотрудницы службы объявлений аэропорта. Он выглядел искренне удивленным и хотел узнать, в чем дело. На этом все кончилось.
— Когда он возвращается?
— Через два дня.
Брюс кивнул и вернулся к разговору с начальницей Элоди. Мартина Левин молча слушала. Они узнали, что Элоди Дожье выбрали в службу объявлений не за особенный тембр, а потому, что она прошла курсы постановки голоса. Объявления по громкоговорителю были лишь частью ее обязанностей, в основном она отвечала на вопросы посетителей справочного бюро. Остальные коллеги Дожье ограничились формальными сведениями: у молодой стюардессы был ясный и нежный голос, совершенно не похожий на бархатистый тембр Изабель Кастро.
Вернувшись в отель, он узнал от Виктора Шеффера, что в «Шератоне» помнили Элоди Дожье, останавливавшуюся в отеле четыре или пять раз в течение месяца. Одну из сотрудниц удивило, что девушка брала комнату ненадолго— на два-три часа. По мнению Шеффера, Вокс и Элоди Дожье несколько раз встречались в отеле, прежде чем он решился на убийство. Наконец, Левин подала голос:
— Почему именно она? Ей стоило открыть рот, чтобы он убедился, что она не в его вкусе.
— Он не смог ее изнасиловать, — сказал Шеф-фер. — И все-таки он ее убил.
— Убрал опасного свидетеля, — предположил Брюс.
— Такой одержимый убийца не оставит свой «автограф» без всякой цели, — сказала Левин. — Судя по всему, он постоянно метит в тебя, Алекс. Следовательно, у него нет никаких причин радикально менять все остальное. Может быть, все-таки осталась кассета.
— Он мог решить, что бесполезно оставлять ее в горле, если оно не отвечало его требованиям.
— Так где же она? — спросил Шеффер.
— Может, он ее оставил себе, — предположил Брюс.
— Или спрятал, — добавила Левин. — Чтобы продолжить игру.
Их разговор прервало появление необычно серьезного Саньяка. Он объяснил, что приехал в «Шератон» по просьбе Дельмона. Эксперт рассказал ему, чем это убийство отличалось от предыдущих.
— Не сочтите за хвастовство, — сказал психолог примирительным тоном, — но вполне вероятно, появление Мартины ускорило события.
— То, что вы говорите, ужасно, — вмешалась Левин. — Как будто бы я косвенно спровоцировала смерть этой женщины.
— Я не это хотел сказать.
— А что? — спросила Левин, впервые теряя выдержку.
У Брюса зазвонил мобильный. Он отошел, чтобы ответить на звонок. Голос Фреда Геджа звучал хрипло, что казалось вполне естественным для человека, проведшего часть ночи в машине без отопления, перебирая воспоминания, не менее мучительные, чем спазмы в желудке.
— Алекс, ты удивишься.
— С тобой я ничему не удивлюсь.
— Я провел ночь под окнами Тессы.
Часть ночи, мысленно поправил Брюс. Фред Гедж ждал реакции, но ее не последовало. Он вытерпел несколько секунд, потом продолжил:
— Угадай, кто выходил от нее часов в семь утра.
— Во всяком случае, не я.
— Я бы предпочел тебя, старина.
— А это был?…
— Ален Саньяк собственной персоной. Со счастливым видом человека, оттрахавшего весь свет. Начиная с майора Александра Брюса.
15
Они ехали по окружной. Дорога тонула в сером дожде. Уже было больше десяти часов, но Брюс не выключал ближний свет. Он предложил Саньяку сигарету, и оба молча курили. Это очень помогало заглушить едва уловимый аромат духов Тессы, витавший в салоне и слегка мешавшийся с другим запахом— майору он напоминал туалетную воду «Аби Руж». В свое время ею пользовался Гедж. Саньяк раздавил окурок в пепельнице и снова заговорил о деле. Шеффер поделился с ним соображениями о кибернетике. Капитан чувствовал, что Левин выбита из колеи, хотя и не мог объяснить себе причину этого, и, чтобы вернуть ей уверенность в себе, даже расщедрился на сдержанные похвалы, рассказав, что это именно ей пришла в голову идея о голосе как о свидетеле нашего биологического состояния. Психиатр назвал предположение гениальным. Затем он долго распространялся на эту тему и упивался собственными догадками, в восторге от того, что его слушателю некуда деваться.
Этот голос, плотский с первого крика до последнего вздоха, голос, на протяжении всего нашего существования подверженный влиянию наших гормонов, голос, определяющий половую принадлежность, — неужели наступит день, когда можно будет синтезировать его и передать роботу? Да, безусловно, Левин заработала очко, предположив, что именно голос станет связью между нашим прошлым и будущим состояниями, что в нем сконцентрируется наша сентиментальная привязанность к давно минувшему. Но как записать множество вариантов голоса, служащих векторами наших эмоций? И что делать со всеми этими эмоциями, когда они реинкарнируются в наших телах андроидов?
— Мне кажется, эта тема вас волнует, Ален, — сказал Брюс.
Он сразу же почувствовал, какое удовольствие доставил своему попутчику, впервые назвав его по имени. Саньяк должен был утвердиться в своем превосходстве. Что делать с эмоциями? Да играть с ними, черт побери!
— Вспомните, Алекс. Я говорил вам, что текст Вокса становится все более и более изысканным. Я почувствовал глубину его психики. Если бы этот тип не скатился в мерзость, он мог бы стать первоклассным актером. Вам не кажется?
— В своем жанре он и так артист.
— Вы не хотите признаваться, Алекс, но я чувствую, что это приключение захватило и вас. Оно держит вас тут и тут.
Брюс повернул голову: психиатр указывал на свой живот и на голову. Потом снова сосредоточился на дороге. Только что они поднялись до Курнев. Брюс поддерживал беседу с Саньяком до стадиона «Стад де Франс». После длинного туннеля, пересекавшего промзону Сен-Дени-Ла Плен, он сбавил скорость и повернул на проспект Кладбища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29