Меня будто со всей силой ударили в живот. Он ведь говорил, что ему предстоит еще кое-что доделать. Так вот откуда Вера бесконечно таскала кофе! Меня охватило дикое желание напиться до чертиков и поцапаться с ними. Но нет, надо удержаться. До дома культуры на метро рукой подать, а если сегодня там собираются бросающие пить москвичи, то поспею в самое время.– А-а, Николай К. пришел! – Плотный мужчина с ледяными глазами восторженно похлопал меня по плечу, как только я вошел в конференц-зал. – Ну что поделывали? Как чувствуете себя?– Препаршиво. Настроение вконец испортилось. Если честно, я бы с удовольствием напился.– Я тоже. – И Людмила Т. лукаво стрельнула в меня глазами.– Мы все тоже, – зарокотал пожилой мужчина в тюбетейке. – Не обсудить ли нам эту проблему, Николай?– Тут обсуждать нечего. Если обсуждать хоть десять лет, дело с места не стронется.– А вы откуда знаете?– Да-да. А почему бы нам не попробовать?– А вам не страшно с нами?– Нечего мне бояться.– Конечно, обсудим, – мягко заметил пожилой мужчина. – Страхи надо преодолевать в открытую, с поднятым забралом.– А может, он еще не созрел, – неуверенно предположила Людмила.– А сами-то вы созрели? – подначил ее один из юнцов.– Нет, – прошептала она. – Я, наверное, никогда не решусь.– Могу рассказать о себе, – сказала пожилая женщина. – Не люблю я всякие противостояния и насилие Особенно не люблю себя насиловать.– Обуздывать свои желания – все равно что все время бередить рану, – отозвался кто-то еще. – Так она никогда не заживет.Больше мне не вытерпеть. Зря пришел. Сегодня мне слишком досталось. Я совсем было решил пуститься по течению, но тут меня охватило беспокойное желание – с ним я уже сталкивался. Посмотрел прямо в строгие, гипнотизирующие глаза, глядящие с настенного плаката. Под суровым аскетическим мужским лицом ярко-красными буквами было напечатано: ДИАНЕТИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ ИЗУЧЕНИЯ НАУК МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ЗИМНЯЯ СЕССИЯ ОБЪЯВЛЯЕТСЯ НАБОР В ГРУППЫ Плакат наводил тоску. Не успели мы свергнуть с пьедесталов статуи Ленина, как заменили их другими идолами. Рафик был прав – мало что изменилось в нашей жизни. Мы по-прежнему готовы обожествлять любого краснобая, который заявляет, что у него есть ответы на все вопросы. Да, мы приветствовали приход демократии, но это ведь тоже религия – своеобразная непогрешимая священная власть, указующая, что надлежит делать, а мы еще на нее молимся. Не сомневаюсь, что Хаббард, этот аскет с плаката, и иже с ним проведут не одно занятие с нашим дурачьем, помешавшимся на самосовершенствовании.– Надеюсь, вы извините меня, – сказал я, считая, что Александра и Вера приняли бы меня таким, какой я есть. Но не сам я. Я знаю себя, знаю, что не смогу перебороть свою натуру и стать кем-то другим.– Без страданий и боли путного ничего не добьешься, – назидательно поднял палец пожилой человек.– Как сказала бы моя бывшая жена, для этого-то Бог и ниспослал обезболивание. – И я направился к двери, не слушая призывов всей группы остаться.На улице уже валил густой снег. Я прошел с полквартала, когда услышал позади себя скрип снега под чьими-то шагами. Повернув резко за угол, я заметил фигуру человека, закутанного в теплое пальто, в меховой шапке и теплых ботинках. Хлопья снега застилали мне глаза, но, скорей всего, это была женщина, сильно уставшая женщина. Вряд ли я ее знал. А этот брошенный в мою сторону ее безразличный взгляд на меня – может, мне просто показалось после тяжелого выматывающего дня? Или же за мной увязался «хвост», профессионально маскирующий слежку? Меня так и подмывало нырнуть в темный проулок и переждать, пока фигура не пройдет, но я так устал сегодня шарахаться и прятаться от каждой тени и шороха. До государственного винного магазина отсюда всего несколько кварталов. Если уж она будет там, когда я стану выходить, если это и впрямь «пасут» меня, то прятаться я не побегу, а подойду и предложу «раздавить» на пару бутылку «обезболивающего». 14 Я бегу по длинному узкому переулку. Кругом темно и тихо, видны только блеск стали и угрожающее движение преследователя. Я бегу, не останавливаясь, углубляясь в кромешную тьму. Высоченные стены внезапно сливаются в одну башню. Выхода нет. Я в ловушке. Заворачиваю за угол, преследователь рядом, заряжает пистолет и направляет его прямо мне в грудь. Нажимает на курок со зловещей мстительной ухмылкой. Оглушительный выстрел! Ослепительное сине-оранжевое пламя! Мелькает чье-то лицо. На голове сбита набок форменная фуражка.«Подонок! – кричит Рафик. – Сраный подонок! Ты же обещал, что не дашь мне умереть!»Жгучая боль раздирает все тело. Спотыкаясь, я ковыляю в темноте. Дверь! Да, передо мной дверь! Я неистово грохочу кулаками – она даже не шевелится. Я уже одной ногой к могиле. Руки изнемогают, но я продолжаю молотить в дверь.Еще один выстрел!Стуки усиливаются.Я дико завопил. Тело у меня мокрое от пота, язык одеревенел. Голову будто медленно зажимают в тисках.Широко раскрыв глаза, я уставился в свою дверь. Там кто-то стучится. Еле живой сползаю с постели, поддав ногой пустую водочную бутылку, и она волчком покатилась мимо двери. Я уже преодолел полпути, но услышал, что замок открывают ключом.Вера. Увидев меня, она в ужасе отпрянула назад. Затем ее глаза засверкали от гнева.– Кто это у тебя там, черт побери? – строго спросила она, закрывая за собой дверь.– Кто есть ху? – невинным голосом переспросил я, чувствуя, что голова просто раскалывается.– Там вон! – рявкнула Вера, ткнув пальцем на альков с кроватью.Я покосился на кровать в нише, пытаясь сообразить, что же там может быть. Батюшки светы! На сбитых простынях лежала какая-то баба. Да еще голая! Ноги по-пьяному бесстыже раскинуты, груди по-наглому торчат, одна рука свесилась с края кровати, другая закинута за голову.– Не знаю кто, – не прокашлявшись, проскрипел я, содрогаясь при виде разбросанной вокруг одежды и еще одной пустой бутылки водки. – Вчера вечером… да, да… эта была женщина… она, она это… шла за мной. Я подумал, что она… того, следит. Но она не того, она…– Так ты, выходит, подцепил ее прямо на улице?– Ага. Постой, постой. Нет. Не помню. – Заикаясь, я подошел поближе к нише, чтобы лучше видеть. Вроде что-то знакомое, точно, что-то чертовски знакомое, вот только не припомню. Черт возьми, как же ее звать-то?А-а! Вспомнил! Да это же Людмила Т. Она пошевелилась, подняла руку – к ее локтю прилипла этикетка от лимонной водки – и со стоном рухнула с кровати.– Да нет, Вера, она вовсе не с улицы, – сказал я, думая, что этим смягчу ее гнев. – Она из общества бросающих пить москвичей. Да, да. Она точно оттуда.– Ты же пошел туда, чтоб излечиться от пьянства! – завизжала Вера, дергая занавес, чтобы закрыть нишу. – А вовсе не для того, чтобы таскать оттуда всяких проституток.– Вот как? Да уж не тех, кто живет в роскошных дачах?– Что ты там бормочешь, идиот чертов?– Да ладно тебе, Вер. Сам вас видел. Он что, наконец-то стал начальником? Так, что ли?– Начальником? Кто? Ты имеешь в виду Шевченко?Вера уже приготовилась к водопаду возмущенных восклицаний, как вдруг кто-то постучал в дверь. Несколько негромких, но четких и настойчивых стуков.Вера резко распахнула дверь – в коридоре стояла привлекательная женщина в расклешенном книзу пальто. Глаза у Веры сузились и загорелись от гнева «Еще одна баба!» – так и читалось в них.– Ну все, Николай! Все кончено! – громко сказала она и, выхватив из-под руки скатанную в трубку газету, зло швырнула ее в мою сторону.Газета просвистела мимо моего уха и шлепнулась о стену повыше кухонного шкафчика. Развернувшись кругом, Вера выскочила из комнаты, бросив напоследок незнакомке, остолбеневшей в дверях:– Теперь твоя очередь, дорогуша!– Вера, Верочка! Подожди! – закричал я, ковыляя вслед за ней в коридор, и тут только до меня дошло, что я же совершенно голый. Резко ударив по тормозам, задним ходом я попятился в комнату, стыдливо прикрывая ладонями свои мужские прелести.Женщина одарила меня насмешливой улыбкой. Она была высокой и приятной на вид дамой, с крупными чертами лица – цимес, как бывало говорил мой отец. Мне показалось, что где-то я ее уже видел.– Николай, если не ошибаюсь? – неуверенно спросила она, вздрогнув: дверь в подъезде громыхнула так, что стекла задрожали. – Николай Катков, верно?Оцепенев от смущения, я молча кивнул, тщетно припоминая, кто же она, и быстро проскочил в комнату.Пока искал там штаны, она тактично молчала, а потом представилась, и я услышал сильный акцент:– Габриэль Скотто, я специальный агент из министерства финансов Соединенных Штатов. – Она показала жетон агента.– Какое совпадение! Только избавился от агента КГБ, как тут же американцы с жетонами стучатся в дверь.– Думаю, они не стучат.– Они и разрешения войти не спрашивают.– Не можем ли мы поговорить несколько минут?– Если это нужно, пожалуйста, – ответил я по-английски. – Но нам, пожалуй, лучше коверкать ваш язык, чем мой.– Пожалуй, так лучше, – согласилась она, а я вспомнил, что такой же говор был у одной туристки из Куинза, что в Нью-Йорке. – Наше бюро заинтересовалось вашим очерком. Там считают, что тема, о которой вы пишете, может быть связана с одной интересующей их проблемой.– В самом деле? – искренне заинтересовался я, не представляя, что может быть общего у министерства финансов США с делягами с черного рынка орденов и медалей. – И ради этого вы примчались из Вашингтона?– Конечно же, нет. Меня пригласили сюда провести семинар, ну а сослуживцы добавили свою просьбу.– А-а, семинар в Главном управлении милиции, – перебил я, вспомнив наконец, кто она. – Специалист по обмену информацией.– Да, это я.– А я-то ломал голову, где видел вас прежде. Между прочим, вы понапрасну тратите время. Единственное, что российский мент ценит больше своего пистолета, – это свою осведомленность. Обмен информацией – да он и слова такого не знает.– Спасибо за предупреждение, – поблагодарила она и смущенно улыбнулась. – Извините, а раньше мы нигде не встречались?– Приходилось сталкиваться.Нахмурив брови, она попыталась припомнить.– Развенчание мифа о могуществе прессы… – напомнил я.– …и других ложных представлений, – закончила она, бросив на меня сердитый взгляд. – Так вы, стало быть, тот самый журналист, который привык к беспорядку.– Привык всегда добиваться правды.– Тогда извините. Не признала вас без нагрудничка.– С радостью одолжу его вам.– Зачем же?– Мне показалось, вы собираетесь съесть свои слова.– Послушайте, господин Катков, я с трудом доволокла сюда свою задницу, а…– А я разглядел у вас кое-что получше, агент Скот-то. Уж поверьте мне.– Ну ладно, ладно, хватит, – раздраженно проговорила она. – Мы будем еще битый час препираться друг с другом или займемся делом? Что скажете на это?Я и рта не успел открыть, как послышался стон – он доносился из ниши, закрытой занавеской.Глаза агента Скотто широко распахнулись от удивления и с любопытством уставились на занавеску.– Кто у вас там?Я сконфуженно пожал плечами.– Толком даже сказать не могу, мы знакомы всего ничего.– Кажется, я начинаю кое-что понимать. Та, которая ушла, была ваша подружка?– Была, да сплыла, – мрачно ответил я.– Я уже наелась подобными развлечениями, – доверительно призналась она с некоторой долей сочувствия, – когда трахаются сразу втроем, да еще в разных вариантах: и вдвоем с напарницей, и в одиночку с двумя партнерами.Мне подумалось, что у специального агента Скотто разыгралось сильное вожделение, и она не прочь порезвиться; от этого она стала мне ближе, но Людмила Т. снова застонала.– Давайте будем оскорблять друг друга где-нибудь в другом месте, – предложила Скотто. – Но вот беда – где? Из-за нынешних холодов места, где я проживаю в Америке, стали похожи на загородное имение.– А где вы выросли? В Куинзе?– В Бенсонхерсте. Это в Бруклине. А вы говорите так, будто долго жили в Лондоне.– По правде говоря, я из России никуда не выезжал. Но когда я был маленький, родители наняли для меня учителя. Помнится, он был родом из Довера. Не все же проживающие у нас англичане шпионы, вы лучше меня это знаете. А вы любите имения?– Да не особенно.– Сейчас узреете одно такое. Подождите несколько минут.Я проскользнул за занавеску, Людмила даже не шелохнулась. Я набросил на нее одеяло, затем быстренько ополоснулся холодной водой и стал одеваться. Когда я надевал ботинки, сидя на краю кровати, она слегка пошевелилась.– Привет, – шепнула она, еще не раскрывая глаз.– Привет. Ну как ты?Она слегка улыбнулась и качнула головой.– Я ненадолго отлучусь. Хозяйничай сама. В шкафчике есть немного кофе.– Кофе? – переспросила она, светлея лицом.– Свари на двоих.Чмокнув ее в щеку, я вышел из-за занавески и принялся искать куртку. Агент Скотто увидела ее на полу за креслом и кинула мне.– А вы не шлифуете свой язык? – поинтересовалась она, когда мы покидали квартиру.– Хотел заняться. Да каждый раз, когда появлялись деньги, тратил их на кофе и сигареты.– И еще кое на что, – уточнила Скотто, перешагивая через пустые водочные бутылки.За ночь ветер переменил направление, разогнал смог вместе со снегом и очистил небо, ненадолго оставив хрустальные блестки, преобразившие Люблино.– Ну так вот, агент Скотто, – начал я разговор, когда мы пошли пешком. – Какие же дела у московского черного рынка наград с вашим министерством финансов?– Наград? О чем это вы? – озадаченно удивилась она.– О моем очерке. «Независимая газета» напечатала очерк, где я пишу о дельцах с черного рынка орденов и медалей.– Никогда не читала его. Мне прислали из Вашингтона факс с указанием прояснить кое-чего насчет одного человека по фамилии Воронцов. Его вроде убили, чтобы он не поднимал шума по поводу скандального дела с приватизацией.У меня даже челюсть отвисла.– А как ваши люди прознали про это?– Очень просто: перехватили радиосообщение вашего информационного агентства.– ИТАР?– Мы называем его РИТА.Как ни пиши, это Информационное телеграфное агентство России, раньше оно называлось ТАСС.– Дело довольно запутанное. Сообщение о нем нигде не печаталось – его зарубили… – И тут вдруг концы сошлись с концами, до меня дошло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52