— Ну-ну. Я не собираюсь умирать так рано. Я удивился реакции Кида. Думал, если он принимал участие в ритуале до сих пор, так это потому, что собирался идти до конца. Я сам уже начал продумывать сценарий своей смерти, после того как съем отравленную баранью ногу. Это было бы что-то, несомненно, включающее мою коллекцию пуговиц или мои вина «Сент-Эстеф». Может быть, фотография Мары. Да. Вероника Роберта не могла не присутствовать в аллегорической композиции, когда меня найдут мертвым. Возможно, рядом с запиской, трактатом, романом самоубийцы.
Лусидио пришел официальный и элегантный как всегда. Сказал, что думал приготовить что-то вроде фестиваля суфле для ужина Чиаго. Три суфле подряд и без закуски, ничего больше. Я подтвердил, что Педро обожает суфле. Лусидио промолчал. Обговорив детали ужина, Шоколадный Кид воспользовался моментом, чтобы вытащить из Лусидио информацию, задавая вопросы предельно осторожные, чтобы не дай бог его не напугать.
— Когда проходили собрания товарищества фугу в Кусимото?
— В конце года — ответил Лусидио.
— Хочешь сказать, в будущем году тебя может с нами не быть?.. — пошутил Чиаго.
Лусидио остался серьезен.
— В будущем году мне уже нечего будет здесь делать.
«Он уже нас всех убьет», — подумал я. А после того, как от нас избавятся, что станут делать он и Самуэл? Пойдут, взявшись за руки, навстречу восходящему солнцу, как братья по ордену чешуи рыбы-гермафродита? Или Самуэл просто нанял Лусидио для этой работы? Или работа включает в себя убийство самого Самуэла, который, по алфавитному порядку, должен идти следующим после Педро? Не исключено, что это была композиция, подготовленная Самуэлом для собственного самоубийства. До него — вся компания. Прежде чем убить себя — убить всех, у кого могут остаться воспоминания о нем. Убить себя самого и свою посмертную славу. Абсолютное самоубийство.
Подготовка Педро к будущему идеального бизнесмена подразумевала уроки по истории искусства и музыки. И прежде чем он стал встречаться с нами в баре «Албери», он был неплохим исполнителем средневековой музыки на флейте. Педро принес флейту на ужин Чиаго.
Не ту, на которой играл в детстве и которую дона Нина так и не смогла найти, а новую, точно такую же, купленную два дня назад. Он репетировал оба дня, пытаясь вспомнить, как это делается.
Да, он сыграет концерт на флейте перед ужином, перед суфле. Играть на флейте — единственное, что он хорошо делал в жизни. Он разорил предприятия, переданные ему отцом, разрушил свой брак с Мариньей, но гордился двумя вещами — своими суфле и своей флейтой.
Когда я открыл дверь, Педро произнес все это, ухватив меня за рубашку. Он был в тройке, на пиджаке — фальшивые награды. Значки, знаки футбольных команд, медали отца, даже крышки от бутылок, прикрепленные к лацкану. И от него несло перегаром как никогда.
— Ангельское касание, понимаешь? Ангельское касание. Вот что говорила моя учительница игры на флейте. У тебя — ангельское касание. И это при первом вздохе, который я сделал на флейте. Я помню это до сих пор.
Я попытался освободить рубашку.
— Входи, Педро.
Но он меня не отпускал.
— Мне пришлось обмануть всех дома. Они не хотели меня выпускать. Возможно даже, Мара придет. Чтобы спасти меня. Маринья. Она снова появилась, Грязюка. Моя Маринья вернулась.
— Давай войдем, Педро.
— Слушай, Грязюка. Я хочу, чтобы ты произнес речь на моих похоронах. Ладно? Это должен быть ты. Я уже обо всем договорился. Маринья знает, что делать. Я хочу, чтобы ты был там, Даниэл!
— Ладно, ладно. Давай войдем. Все уже здесь.
Теперь вся компания умещалась в моем кабинете. Самуэл, Чиаго, Педро и я. «Клуб поджарки» — как поджарка. Тех, за кого мы выпивали, было больше, чем тех, кто выпивал. К счастью, Педро забыл про флейту, и мы избежали концерта. Он немного успокоился. Но когда мы, приглашенные Лусидио, перешли к столу, Педро настоял на том, чтобы сказать официально несколько слов перед едой.
Он рассказал, что долгое время давал деньги Пауло на его общественные дела, чего мы не знали. Даже дал денег на вооруженную геррилью. Жаль, Пауло здесь не было, чтобы это подтвердить. Пауло называл его говенным реакционером, но это для маскировки. И именно он дал работу Пауло, когда тот не был переизбран.
— Слушайте, — воскликнул Педро, будто эта мысль только что пришла ему в голову, — думаю, что наши предприятия разорились, потому что я дал денег левым.
Мы все знали, что Педро активно поддерживал репрессии и дал работу Пауло только потому, что его попросил об этом брат Пауло, служивший в политической полиции. Но для Педро это был час истины, так зачем портить его правдой? «Клуб поджарки» защищает своих. Несите суфле.
Лусидио не пришлось предлагать то немногое, что осталось от суфле на кухне. Педро, который ел суфле одно за другим с растущим энтузиазмом, выкрикивая: «Лучше, чем мои! Лучше, чем мои!», не дождался ритуального предложения последней порции. Сказал:
— Еще, я хочу еще. — И добавил: — Человек потому и человек, что хочет еще!
И Лусидио принес из кухни последнюю порцию. Педро проглотил ее одним махом.
В то время как Педро производил вслух инвентаризацию лучших воспоминаний своей жизни и сообщал, что самые большие радости он испытал в компании своих собак (заметьте, в первую очередь собак, потом Мариньи), Самуэл произнес после коньяка, пристально глядя на Лусидио:
— Алхимия нужды преображает навес из веток в золотой шатер.
Третий акт, вторая сцена.
Но если Самуэл и Лусидио сообщники в нашем церемониальном уничтожении, как объяснить ненависть во взгляде Самуэла?
Глава 9. «КЛУБ МУХ»
— Филоктетис, — сказал Самуэл. В часовню, где отпевали Педро, нам не позволил войти брат Пауло, бывший агент ДОПСа, ныне улыбчивый пенсионер. Он попросил нас уважать боль семьи.
— Вы — нет, — произнес он, улыбаясь.
В открытую дверь часовни мы видели около раскрытого гроба дону Нину, которая отгоняла воображаемых мух от сына и время от времени поправляла волос или разглаживала галстук покойного.
Самуэл, Чиаго и я были как Филоктетис, раненый воин, чья рана воняла и никто не хотел терпеть его рядом. Мы пахли смертью. Из странных мы превратились в гротескных. Наше место было на острове Филоктетисова убежища, подальше от нормальных людей. Даже Мара вошла в часовню, не взглянув в нашу сторону.
Ни одно из указаний Педро по его похоронам не было исполнено, и на мою речь на краю могилы наложено вето по единодушному сговору семьи, особенно доны Нины, которая помнила меня как нездорового мальчика, чья близость к гробу, конечно, была бы опасна для покойника. Грязюка — нет!
Педро явился с ужина поздно и не вошел в дом. Он отправился к конуре в глубине двора.
Решил умереть между своими собаками. Был найден мертвым в обнимку с боксером по кличке Чемпион и облизываемый другим — по кличке Джексон.
Самуэл, Чиаго и я пошли гулять по кладбищу. Самуэл выглядел еще более мрачным. Казалось, на каждых похоронах он стареет на несколько лет. В предыдущую ночь мы решили, что перед нами возникла дилемма: было начало августа и не осталось ни одного члена «Клуба поджарки», чтобы отвечать за ужин. Чиаго даже предложил закрыть сезон и упразднить «Клуб поджарки», но мы с Самуэлом не согласились. Педро уже считал себя покойником и промолчал.
Никто не произнес этого вслух, но казалось несправедливым закончить это нечто, не важно, что это было, таким способом. Несправедливо по отношению к умершим. Вот тогда Лусидио и предложил, что он будет отвечать за ужин. Он приготовит блины. Ужин из одних блинов. За его счет, в подарок, как взнос. Так мы и договорились, что сентябрьский ужин в моей квартире будет дан Лусидио в честь «Клуба поджарки», его мертвых и выживших, и будет простым ужином из блинов.
— Если порядок алфавитный, следующий — ты, Самуэл, — произнес Чиаго на кладбище.
— Я не так уж люблю блины, — отозвался Самуэл.
— Я тоже, — буркнул я.
— И я, — напомнил Чиаго.
Никто не попросит больше блинов. Ужин в сентябре состоится, но никто не попросит добавки, и поэтому возможность похорон в сентябре будет невелика.
В конце дня, пока Педро отпевали в часовне, Самуэл, Чиаго и я, отринутые, слонялись по тополевым аллеям кладбища, волоча за собой молчание, становившееся все тяжелее. Даже я, не умеющий молчать, ничего не говорил, и было видно, что Шоколадный Кид сдерживается, чтобы не задать Самуэлу вопросы, которые он хотел задать. Десяток раз он открывал рот, чтобы заговорить, но не посмел. В конце концов заговорил сам Самуэл, после того как постоял перед украшавшей один из мавзолеев статуей ангела с мечом в руке.
— В различных культурах, — начал Самуэл, словно разговаривал сам собой, — существует фигура Священного Палача. Это необходимый убийца, который сопровождает свою работу определенным ритуалом и остается порой не понят. Почти всегда он изгнан, его деяния понимают, только когда он становится мифом. Сам Каин, подлец по Библии, со временем превращается в уважаемую фигуру. Каин — патриарх, основатель городов…
Я подумал, что он оправдывается, и рискнул:
— Священный Палач сам себя назначает на эту должность или его роль определяется кем-то другим?
— Никто его не назначает. История его определяет. Или необходимость.
— Но кто решает, что нужен ритуал? В нашем случае?
— Что значит, в нашем случае? Мы остановились.
— В нашем случае, Самуэл.
Чиаго не удержался. Наш одержимый Шоколадный Кид должен был перейти к практике.
— Вы с Лусидио были знакомы раньше, правда, Самуэл?
Самуэл промолчал. Потом кивнул. И добавил:
— Слегка.
— Он — Священный Палач. А ты кто?
Это спросил я. Самуэл грустно покачал головой. Снова зашагал, и мы следом за ним. Он произнес не обернувшись:
— Вы ничего не понимаете.
Мы вернулись к часовне, когда процессия двинулась. Мы пошли за ней, держа дистанцию изгоев. Я заметил Жизелу, которая от меня отвернулась. И сеньора Спектора, который снова стал подавать мне семафорные сигналы, которые я трактовал как объявление скорого визита. Мы оставались вдалеке, пока Педро клали в семейный склеп, рядом с отцом, безо всяких речей. Мара поддерживала дону Нину, та казалась спокойной. Ее Педриньо в конце концов был освобожден от всех зараз. Только когда небольшая толпа начала расходиться, Самуэл, стоявший со мной рядом, вновь заговорил;
— В нашем случае я — казненный.
Мы приехали на похороны на машине Чиаго. У меня нет автомобиля. Мне никогда не разрешали водить. С детства у меня склонность к катастрофам. Это мой единственный очевидный талант. На обратном пути с кладбища Чиаго предложил:
— Не знаю, как вы, но я считаю, мы должны покончить с этой забавой.
Мы с Самуэлом промолчали. Чиаго продолжил:
— Ладно. Давайте устроим наш последний ужин. Съедим блины и покончим с этой историей? А?
Мы продолжали молчать. Самуэл — на переднем сиденье, рядом с Кидом, я — сзади.
— И я думаю, мы должны донести на Лусидио, прежде чем это сделает кто-то другой. Жизела не сидит сложа руки. Она твердит, что будет расследовать смерть Абеля, подаст в суд. В любой момент Лусидио могут арестовать и, кто его знает, нас заодно, как сообщников. И еще…
— Wanton boys, — произнес я.
Самуэл повернулся ко мне:
— Wanton boys. Откуда это?
— Шекспир. «Король Лир».
— Вы меня не слушаете, черт возьми! — взорвался Кид.
Вот она — цитата. Я купил пакет «Короля Лира» в торговом центре на следующий день. Мой английский язык еще хуже моей памяти, и было непросто найти все цитаты, услышанные мной от Лусидио и Самуэла. Но wanton boys — вот они. Акт четвертый, сцена первая. «As flies to wanton boys are we to the gods; they kill us for their sport» — как мухам, дети в шутку, нам боги любят крылья обрывать. Рамос говорил мне о своих wanton boys, одном — в Бразилии, другом — в Париже. Бразильский — Самуэл, абсолютный wanton boy, в этом никто не сомневается. Парижский, должно быть, Лусидио.
Лусидио, возможно, закончил курс кулинарии, оплаченный Рамосом, который привил обоим вкус к «Шекспиру и соусам» и, возможно, заставил выучить наизусть всего «Короля Лира». Что, если судить по Образчику, который я наблюдал, не являлось несомненным доказательством любви.
В версии, которую я купил в торговом центре, сноски, объясняющие непонятные слова, занимают большую часть страницы. Объяснения больше текста! Все эти месяцы Лусидио и Самуэл вели турнир цитат из «Короля Лира». Что бы ни происходило, оно происходило между Лусидио и Самуэлем. Это не имело отношения к нам, нашему наказанию или нашему искуплению. «Я — казненный», — сказал Самуэл. Мы были всего лишь мухами. Мы умирали как мухи.
Отец привел в исполнение свою угрозу и прекратил выплачивать мне содержание. В банк ничего не поступает. Ливия не даст умереть с голоду, но я должен придумать способ заработать деньги на покупку моих орехов. Я ничего не умею делать. Однажды я придумал писать специализированные книги по кулинарии. Один путеводитель только по возбуждающим сексуальное желание блюдам, другой — только о красных блюдах, или белых, или коричневых. Книга рецептов экзотической кухни разных стран мира, блюда из собак, обезьян, муравьев, саранчи. Рассказы о пище, приготовленной или потребленной в странных ситуациях, например, яйца, поджаренные на асфальте, трехметровая в диаметре пицца или желе, слизанное с пупка. Вряд ли существует рынок сбыта для моих рассказов о сиамских лесбиянках, тем более теперь, когда они вошли в фазу финального ужаса с существующей без сна Зенайде, принужденной к вечному бодрствованию, чтобы не быть укушенной сестрой-вампиром, и Зулмирой, развлекающейся бесконечным бредом о человечестве, аппетите, одержимости и смерти. Ливия считает, что я должен писать для детей, раз уж до сих пор не повзрослел. Я подумываю о том, как переделать рассказы о сиамских лесбиянках для детской аудитории.
Чиаго пришел на блинный ужин в хорошем настроении:
— Давайте договоримся, что сегодня никто никого не травит. А?
Лусидио был на кухне. Самуэл потонул в кожаном кресле у меня в кабинете. Открыв дверь Чиаго, я вернулся в кресло напротив, откуда вот уже минут пятнадцать я наблюдал за мрачным молчащим Самуэлем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12