Кошкин Алексей
Люди и те, кто против них
Алексей Кошкин
ЛЮДИ И ТЕ, КТО ПРОТИВ НИХ
Повесть-сказка
ОН ПОЙДЕТ ОДИН
Начинался летний вечер, жара спадала. Недалекие заводские трубы окутывали горизонт фисташковым дымом. Из-за насыпи пришли теплые ветры и заставили деревья заворчать. За пустым розовым бараком затарахтел двигатель. Потом на минуту включилось размазанное расстоянием радио. Кажется, за деревьями начинался холм, на котором жили.
Люди искали дорогу. Они оказались на улице, не слишком обремененной высокими домами и деревьями. Ближний ее конец упирался в ворота на роликах, другим она целилась в железнодорожный переезд.
- Я бы назвал ее улицей Излишнего Цинизма, - сказал Пол, подойдя к воротам. - Она напоминает человеческую жизнь. Я прослеживаю свои ассоциации от роликов, на которых открываются ворота, до тех рельсов, вдоль которых мы шли - и вон они, в конце улицы, видите? Машина, выезжающая за ворота - это новорожденный, сначала она едет медленно и пыхтит, но вот у этого дома набирает скорость, потом проносится мимо следующего - самого красивого здесь, это человеческая юность; за юностью следует зрелость, и - первый светофор. А после светофора машина катится под горку, все быстрее, пока ее не встречает поезд. Смерть той же породы, что и рождение - во всяком случае, физиологическая ее часть; это колеса роликов и паровоза.
- Тогда это улица Жизни и Смерти, - предложил Илья.
- Как высокопарно! - рассердился Пол. - И я не закончил. Ну и что, что я сравнил ворота с рождением? Вы обратите внимание на это вмешательство деятельности чертей в человеческую жизнь. Да оно бросается в глаза сразу, как посмотришь на эту улицу, то есть жизнь! Это вмешательство и называется цинизм, то есть, цинизм, как помеха мировосприятию и общению людей. То есть помеха жизни и развитию, движению автомобиля по дороге.
- Что здесь цинизм, на этой улице? Уж не тротуар ли с пешеходами?
- Кучи мусора на дороге! Чудовищные выбоины через каждые два метра! Ровная дорога была бы лучше, не правда ли? И эта черная пыль, наполовину дым, или газ? Трудно смотреть вперед - я не вижу, какой сигнал зажегся на светофоре! Жизнь была бы лучше без цинизма.
- Светофор не работает... Почему же вы назвали цинизм "излишним"?
- О, эти два слова неразрывны. На мой взгляд, цинизм всегда лишний в мировосприятии.
Илья покачал головой.
- Вы все-таки легкомысленный человек, Пол, и очень открытый. Вам будет тяжело.
- Если послушаюсь вас - да, наверное, - весело ответил тот. - А я привык, что мне легко. Человека давят только тяжелые мысли. Лучше я буду игрушечным автомобильчиком, чем многотонной фурой. Кстати, фура быстрее доедет до тех рельсов, чем игрушка.
Илья хотел что-то сказать, но в это время обстановка на улице изменилась.
Все это время за воротами, откуда Пол вытолкнул своего новорожденного, грубо и агрессивно лаяла собака. Никто не обращал внимания, пока не стала кричать женщина, истошно и глубоко. Происходило что-то, удивившее улицу, которая через минуту стала людной и озабоченной. Любопытные носы, уши и глаза опасливо потянулись к воротам.
- Что случилось? - спрашивали все.
- Укусила...
- Ой, крови-то сколько...
- Мне ничего не видно...
- Помогите кто-нибудь.
- А как поможешь? Ворота не откроешь, она озверела.
- Да что случилось-то?
Кто-то, грязно ругаясь, сказал:
- Да вахтерша привела сестру чаек попить, а сторожевой пес бросился на сестру и изорвал. Что с дуры взять!
- Вы умеете оказывать первую помощь? Тогда можете быть полезны, заметил Пол.
Илья проворчал:
- Нет ни бинтов, ни обезболивающего, ни антисептика. Носилок тоже нет. И как попасть за
ворота? Я не справлюсь с собакой.
- Щас менты приедут, - сообщил кто-то, не оборачиваясь.
Огромная овчарка тыкалась мордой в зарешеченные отверстия в воротах; она исходила бешенством и другими болезнями и грызла стальные пруты. А невидимая женщина все просила о помощи, исступленно и с надрывом.
Приехала милицейская машина. Она привезла молодых режиссеров, которые, получив от расступившейся толпы молчаливые авансы, без паузы принялись ставить эту драму - на троих. У одного была рация, второй нес бутылку минералки, а третий держался позади, стеснялся и вытирал со лба трудовой пот. Который нес минералку, сказал:
- Ворота открывать нельзя.
- Да поняли все уже... - буркнул кто-то.
Милиционер, видимо, ободрился этим пониманием своей пьесы и продолжил:
- Где хозяин склада? Когда он приедет? Надо ему позвонить. Нет, застрелить ее я не могу. Что еще за стрельба? Кино насмотрелись, про крутых американцев? У меня все патроны сосчитаны. Выдают под расписку. Что я в управлении скажу? Подумают - продал... Ну, так и быть. Санёк, свяжись с управлением, спроси, можно один выстрел сделать?
Под неодобрительный гул толпы Санёк связался.
- Ну, я говорил, что не разрешат? - обернулся к толпе милиционер и сделал глоток из бутылки. - Будем ждать, пока собака уснет или устанет. Эй, Леха! Поди сюда и наперди в нее газом!
Скромный милиционер надвинул фуражку на затылок, вытер пот и подошел к воротам. Раздалось шипение баллончика, и прозрачное облако окутало морду собаки, отчаянно пытавшейся добраться до Лехи. Это не возымело эффекта. К несчастью, сквозняком из окошечка газ снесло на толпу любопытных; сразу зачихали, закашляли, заматерились. Леха невозмутимо отошел назад и вытер пот.
Снова раздался протяжный крик о помощи. Потом секунд пять мучительной тишины, и снова хриплый лай.
- Какие еще нужны доказательства, что ваша теория неверна? вполголоса произнес Пол.
- А сейчас вы о чем? Снова о цинизме? Так это ваша теория, не моя.
- О, цинизм - чертовское качество личности... но я о другом. Помните, я утверждал, что не во всех странах и городах имеет место то печальное обстоятельство, из-за которого мы здесь, но эта местность целиком подвержена этой заразе? Вы тогда сыпали возражениями, что город - сущность организованная, и хотя бы власть обязана обладать высокими качествами, не характерными основной массе населения? Вот моя теория: то, из-за чего мы здесь, не распределяется равномерно, а сосредоточенно в пределах одной местности, одного или нескольких человеческих сообществ. И именно власть изначально подвержена этому.
- Постойте, постойте! Я тогда не сказал - высокими свойствами. Я употребил слово "особые", намекая на непохожесть организатора на организуемых. При этом он не обязан обладать большей нравственностью, знаниями, провиденциальностью стремлений, высотой духа. Ему достаточно большей силы и решительности и общей гуманности, из которых складывается его авторитет. Ну, и немного харизмы... Но я не имел ввиду какой-то конкретный город, тем более этот. Так, простые рассуждения...
Пол хихикнул.
- Ну, тогда я вас не вполне понял... Нет, вы посмотрите на них! Эти доблестные гвардейцы с минералкой не обладают никаким преимуществом перед остальными. Сила, решительность? С их-то пронумерованными патронами? Гуманность? Не смешно, а просто нелепо. Этому их полковники не учили. Вы посмотрите на эту власть. Как она беспомощна и дырява!.. Эй, вы, черти! внезапно придя в ярость, крикнул он милиционерам. - Да вызовите вы "скорую помощь", не ждите, пока откроются ворота. Помрет ведь!.. А что о харизме... Вы знаете, если нас приведут в дом, где будут одни уроды, мы обязательно начнем искать наименее противного нашему взгляду, или хотя бы самого маленького. Если некуда будет смотреть, мы будем смотреть на него, и, обреченные жить в доме уродов, будем стремиться к нему в компанию. Так, во всяком случае, поступили бы нормальные люди, с неизвращенным вкусом и воспитанием... Конечно, - спохватился он, - подразумевается, что все уроды обладают абсолютно равными характерами и жизненным опытом.
- Можно еще закрыть глаза, - предложил Илья.
- Многие здесь так и делают. Но нам их не отыскать, потому что человека заметно - говоря условно и с излишней поэзией, быть может - по блеску его глаз.
Ворота стали открываться только через полчаса, когда стих собачий лай. Напряжение в толпе моментально возросло. Сначала непонятно было, куда делась собака, но потом увидели - она все-таки забежала в клетку. Сторожиха, видимо, подкралась и заперла ее. Это была маленькая толстая старуха, красная и зареванная. Открыв ворота, старуха набросилась на милиционеров.
- Кастраты! - завопила она. - Беспомощные кастраты! Чего вы приехали глазеть? Так это я сама могу. Сестра умирает, а эти козлы тут считают свои патроны! Да-да, все слышала! Надо было выпустить на вас собаку, небось, тогда не стали бы звонить своему главному кастрату!
Милиционер ловко вывернул ей руку и успокоил.
Своим методом.
И, наконец, дождались врачей. К тому времени Илья перевязал раненую женщину кусками полотенца и гладил ее по голове, успокаивая. Милиционеры пили минералку и курили. Толпа понемногу расходилась. Когда раненую клали в машину, милиционер с минералкой сказал:
- Поехали, еще купим сигарет.
- А старуху так оставим? - спросил Санек. - Она нас козлами назвала.
- Да поехали! - позвал Леха. - Охота вам возиться с ней... Скоро серия "Ментов" пойдет - можем не успеть.
Люди уходили прочь, сначала через дворы, мимо двухэтажек с отведенными под мокрое белье ржавыми балконами; через двор сгоревшего детского сада они вышли на пустырь и отыскали тропинку, которая сужалась с каждым шагом.
- Так научишься испытывать жалость к чужим! И можно не ставить себя на место этой обозленной сторожихи или ее сестры, достаточно лишь чувствовать их рядом и умом понимать их страх перед собственным бессилием, - говорил Илья. - Их жизнь - не прямая улица, а темная галерея дворов, по которым машина едва пройдет, сдирая краску с кузова, а бессилие приходит, когда отказало рулевое управление... Кстати, человеческую жизнь напоминает любая улица. А мы сейчас вдалеке от улиц. И я хочу все-таки получить от вас ответ...
Его спутник не обратил внимания на последнюю фразу. Он произнес с горячностью:
- Жалость - это чувство в тебе и для тебя. Иногда она нужна и другим, но в основном она для того, чтобы не чувствовать себя чертом. Батюшки, мне его жалко, значит какой же я хороший человек! Но она должна помогать тебе приобретать позитивный опыт.
Люди ушли от голосов и шума автомобилей и остановились между заводским забором, над которым жужжали насекомые, и уже знакомой им железнодорожной линией, которая сделала петлю и повернула к югу.
- И снова вокруг только запустение, - говорил Илья. - Тупик жизни. Чем-то напоминает нашу родину. И хотя солнце согревает нас, и зацвела железнодорожная насыпь, не отпускает это знакомое ощущение пустоты и холода.
- Нам теперь все будет напоминать дом, - ответил Пол. - Он у нас в мыслях постоянно, слишком долго мы прожили среди людей, в относительной безопасности. И невелика вероятность нашего скорого возвращения... Кстати, куда мы зашли? Я уже перестал ориентироваться...
- Тогда я осмотрюсь, - сказал Илья. - Не ходите за мной, вдвоем мы запутаемся в зарослях.
Он продрался сквозь кусты без запаха, увивавшиеся вслед заржавелым рельсам, и оказался на насыпи. Машинально отряхивая от репьев ветровку и брюки, он с любопытством оглядел незнакомую местность. На другом берегу моря серых гаражей, давно ослепленные солнцем, поднимались многоэтажки. В пучину неба скатывался черный стеклянный небоскреб. Плавал смог. Да, подумал он, для Пола все это скупо и необычно. Много живых существ, и никого не видно.
- Нет дороги, - громко сказал он и спустился в лопухи. В лопухах покачнулся, потеряв равновесие, и удивленно вскрикнул. Пол подошел ближе.
А в лопухах лежало тело. Это был пожилой черт, одетый в измазанный цеховой халат, ноги протянулись в темноту лопухов, а седые волосы были измазаны прошлогодней грязью.
Люди растерянно стояли над ним. Потом Илья резко задернул завесу маленьких придорожных джунглей, обошел Пола и выбрался на дорогу.
- Что за чертов город, - вполголоса сказал он.
Да, это был город чертей, как и все остальные города. Правду говорил их наставник в далеком северном убежище. Черти захватили людские города и теперь они правят и убивают друг друга. И люди, оказавшиеся в этом городе, уже отчаялись отыскать себе подобных. И произошло это сейчас, в момент неожиданной встречи с врагом, убитым своими же собратьями и брошенным на железнодорожной насыпи.
Пол щелкнул пальцами.
- Илья! Я вспомнил любопытную картину. Я хочу рассказать вам именно сейчас, и не позже. Однажды, бродя по городу без вас, я зашел в зоомагазин. Мне нравятся животные, нравится смотреть на них; а там, в клетках канарейки, хомячки, морские свинки, обезьянка. Рядом со мной у прилавка стояли какие-то черти. Богатые и пьяные. Им тоже нравилось смотреть на животных. Они покупали хомячков и бросали обезьянке. Смотрели, как она откручивает им головы. А продавщица суетилась и подсовывала новых хомячков: "Купите этого! Смотрите, какой милый... А этот? Он ей тоже понравится". Все добродушно смеялись...
- Жлобы и хамы резвятся, - угрюмо сказал Илья. - Но они существовали всегда! И не только в этом городе и в этой стране.
- Но резвиться они начали именно сейчас! Это их город, их страна... Знаете, что я вам скажу? Я понимаю, вы нарочно привели меня в это безлюдное место, и сейчас ждете от меня ответа. Я говорю вам - нет! Все-таки нет, Илья. Я не согласен покинуть ваше воображение и встать сейчас рядом с вами. Я еще не готов... Вы обиделись? Не надо... Это не моя страна, она кажется мне слишком чужой. Куда я денусь? Слишком много чертей. Может, потом... Идите один, я решил остаться в вашем воображении.
- В моем воображении, да?.. - хмыкнул Илья. - Хорошо! Я пойду один. Но вам все равно придется несладко. Будет холодно и темно - я постараюсь найти испытание вашему оптимизму и легкомыслию. Не бойтесь - не все опасности падут на вашу голову. Есть у меня еще кое-кто, помимо вас. Кое-кто решает важную задачу, думая, что решает ее для себя. Но та задача - моя. А вы - вы будете лишь помощник.
Пол кивнул.
- Только не забудьте дать мне свободу, я ничто без свободы. Хотя бы внутреннюю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17