— спросила Джемма, прислушиваясь к бешеному биению сердца. Почему появление Бьянки так ее обеспокоило? А почему ее вообще беспокоит все что угодно, даже солнце, встающее, как всегда, на востоке? Она превратилась в комок обнаженных нервов — с того самого дня, когда осознала, что ее страсть к Фелипе по-прежнему жива. Она не знала, как прожила эти дни; они пролетели, словно в тумане, в беспрестанной работе и бесконечных попытках избежать встреч с ним. Ее тактика, кажется, сработала. До сих пор никто из семьи не беспокоил ее!
— Пришла посмотреть, как продвигается портрет. Дядя, похоже, в восторге, и я решила взглянуть на причину всей этой дурацкой шумихи. — Она всмотрелась в портрет, сморщив носик. — Правда, я ничего не смыслю в искусстве, так что мне трудно судить о его достоинствах.
— Ну и оставили бы это знатокам, — буркнула Джемма, доставая свои кисти для следующего сеанса. Агустин должен был прийти с минуты на минуту.
— Он выглядит почти по-человечески, — нарушила молчание Бьянка.
— Он такой и есть, — отозвалась Джемма из другого угла, где выбирала нужные краски.
— Полагаю, вы считаете, что знаете его, только потому, что общаетесь с ним так близко. Ошибаетесь. Никому не дано постичь Агустина: он волк-одиночка и всегда им останется.
— А может, он просто одинок, — возразила Джемма.
Бьянка пожала плечами. Она была одета в шорты и в светло-коричневую легкую блузку, сплошь отливающую золотистыми блестками. Рядом с ней Джемма, в своей старенькой рубашке, чувствовала себя просто нищенкой.
— Сам выбрал себе такое. Весь мир мог бы быть у его ног, но он решил похоронить себя здесь. Когда мы с Фелипе поженимся, то уедем отсюда. Я хочу жить в Нью-Йорке, где кипит настоящая жизнь.
Она намеренно подчеркнула слова о ее браке с Фелипе, и Джемма напряглась, ожидая, что за этим последует что-нибудь еще.
— Ну, а ты не хочешь спросить, что по этому поводу думает Фелипе? — Ее огромные, как блюдца, глаза светились невинностью, но Джемма все равно уловила в их глубине злобу.
— Меня не интересует, где вы проведете свою семейную жизнь, — удалось довольно спокойно произнести ей.
На долю секунды эти глаза сузились.
— Значит, ты его не любишь? — В голосе Бьянки прозвучало разочарование. Похоже, чтобы убить время, она была бы не против устроить небольшую травлю Джеммы. — Просто гналась за деньгами, не так ли?
— У меня своих достаточно, — отрезала Джемма.
— У женщины не может быть достаточно своих денег. — Бьянка визгливо расхохоталась.
Джемма уставилась на нее: неужели она выходит за Фелипе ради денег? Любопытство взяло верх.
— Вы любите его? — спросила она напрямик. Бьянка издала нервный смешок.
— Я ведь выхожу за него, какие еще могут быть вопросы?
Больше Джемме ничего не требовалось.
— Я правильно поняла: в этом предстоящем браке любовь — дело вовсе необязательное? Хочешь — люби, хочешь — нет, — произнесла она.
— Любовь тут ни при чем. Мы с Фелипе составим прекрасную пару.
— Ну конечно — так предписано Агустином.
— Агустин знает, что говорит! — неожиданно вспылила Бьянка. — Он устроил прекрасный брак.
— И выгодный — для вас.
— В наших кругах это обычное явление. — Бьянка улыбнулась. — Ты человек посторонний, так что шансы у тебя с самого начала были нулевые, хоть я и запаниковала, когда обнаружила, что ты с ним спишь. Но я это дело быстренько прикрыла, убедив Агустина вызвать нас в Нью-Йорк. Здорово, верно?
Джемму признание Бьянки даже не удивило. Изворотливость в этой семейке — фамильная черта. Значит, Бьянка умеет манипулировать Агустином? Умная девочка. Агустин представил все так, как будто идея вызвать их в Нью-Йорк принадлежала лично ему. Но вот что Джемму удивило, так это признание Бьянки, что она не любит Фелипе. В Лондоне Джемме показалось, что Бьянка смотрела на Фелипе с любовью и обожанием, а на самом деле, выходит, это была всего лишь маскировка, предпринятая из боязни потерять богатого жениха.
— Тебе лучше уйти, — обратилась к ней Джемма. — У нас сейчас очередной сеанс.
— Уже ухожу. У меня есть занятия повеселее, чем пребывание в этом кошмарном месте. Ты ведь скоро уезжаешь, не так ли? Фелипе будет доволен. Он больше не выносит самого твоего вида. Вот какую власть над ним имеет отец. — И она зашагала из студии, а Джемма уставилась ей в спину, впервые осознав, что Бьянка и ее кузина тоже. Близкая родня, без которой Джемма вполне могла бы обойтись.
Значит, Фелипе теперь не выносит даже ее вида, вспомнила она. Что ж, наверное, это так, однако с этим тяжело смириться.
Джемма вошла в распахнутые двойные двери кабинета. С тех пор как она начала работать над портретом, они редко закрывались. На каждый сеанс Агустин приходил по тропинке из своего кабинета, и Джемма догадывалась, что так им и было задумано: он бы работал в кабинете, ее мама в студии, они были бы все время рядом, не мешая при этом друг другу. Что же их разделило, этих двоих влюбленных? Джемма была уверена, что Агустин искренне любил ее маму… Но в кабинет она пришла не к Агустину; тот сейчас нянчится с орхидеями, а здесь работает Фелипе.
— Агустин велел попросить у тебя несколько фотографий нефтяных вышек. — Ее голос звучал ровно, сдержанно, но ей пришлось перед визитом немало потрудиться ради этого. Она практически не видела Фелипе с того дня, когда он сорвал с нее полотенце, чтобы явить свету ее падение. Вернувшись в Англию, ей, наверное, придется обратиться к психиатрам. Она потеряла ощущение реального мира, живет в мире фантазий, как сказал однажды Фелипе. Она все еще любит его, разве это не умопомешательство?
Фелипе поднял на нее глаза от компьютера и нахмурился.
— На кой они ему понадобились?
— Для фона. Он настаивает, чтобы на заднем плане его портрета была нефтяная вышка. Поскольку я их в глаза не видела, кроме как по телевизору, то решила изучить по фотографиям.
Фелипе пожал плечами.
— А где их искать, он случайно не сказал?
— В сейфе, — отозвалась Джемма. Они беседуют почти как нормальные люди!
— Вот, возьми, их здесь целая куча. Сама разберешься. — Фелипе отошел от сейфа, чудовищного старомодного сооружения, которое выглядело как голубая мечта взломщика. Он вручил ей пачку, пальцы их встретились, и атмосфера в комнате вдруг сгустилась, словно перед грозой.
Он чуть усмехнулся.
— От этого нет спасения, не правда ли? Джемма подняла на него затуманенные страданием глаза. Одно-единственное прикосновение — и от этой искры пламя охватывает их огненным кольцом! Но она отрицательно покачала головой.
— Не знаю, о чем ты говоришь…
— Нет, знаешь. Я не понимаю, зачем ты притворяешься. Мне казалось, что наша ночь…
— Замолчи! — крикнула Джемма. — Если ты придаешь той ночи какой-то особый смысл, то выбрось это из головы!.. — Она не в силах была выдержать напоминаний об их любви, такой совершенной, такой чувственной, такой интимной… Закрыв глаза, она покачала головой, а потом сказала:
— Она ничего не значила, Фелипе, ничего не значила…
В тот же миг он оказался рядом с ней, стиснул ее руки. Она в ужасе замерла.
— Нет, значила, черт побери! — взревел он. — Мы отдавались нашей любви без остатка, а теперь ты твердишь свое чертово «ничего не значила»?!
— Да кого ты пытаешься одурачить! — взорвалась в ответ Джемма. — Нечего выдумывать неизвестно что из всего лишь проявленной нами слабости. Ты использовал меня, Фелипе, а потом столкнул с Бьянкой — точно так же, как в Лондоне!
— Бьянка сама решила ускорить свой приезд. Когда ты здесь появилась, мне противно было даже и думать о ней. Я пытался заставить Агустина избавиться от нее, но он отказался. Она, в конце концов, член нашей семьи. Агустин сам организовал ее встречу в Каракасе, ко мне это не имело никакого отношения. Бьянка не нужна мне, никогда не была нужна. Я знал, что говорил, когда сказал, что ты — вся моя жизнь.
Джемма беспомощно смотрела на него. Так вот о ком он говорил по телефону с Агустином! Она ему почти что поверила. О Боже, она ему верит… но…
— Все изменилось с тех пор, — едва слышно произнесла она, опуская глаза. — Все закончилось. Я тысячу раз повторила, но ты не хочешь это признать.
Мучительно долгую минуту он держал ее руки в своих. Оба молчали, но Джемма не сомневалась, что мозг его работает так же лихорадочно, как и ее собственный. С большим трудом она добилась своего и заставила его поверить в завершение их романа. А сама она верит? Но ей хотя бы удалось сохранить свой ужасный секрет, не нанести ему смертельной раны. Эту страшную правду она унесет с собой в могилу.
Наконец он отпустил ее.
— Верни мне снимки, когда они тебе будут не нужны, — чужим, холодным тоном произнес он.
Джемма медленно направилась в студию, механически прижимая к груди пачку фотографий и чувствуя, как ледяное безмолвие проникает в ее тело, в ее душу. Она должна быть в восторге. Все кончено. Она свободна. Совершенно свободна — если не считать стыда и вины, которые останутся с ней навсегда.
Она налила себе сока и уселась на кушетку, чтобы разобраться с фотографиями. Снимков оказалось много, большинство из них представляли интерес только для специалистов-нефтяников. Тем не менее она разглядывала их внимательно, чтобы хоть чем-то отвлечь мысли от Фелипе.
С некоторых фотографий, совсем старинных, с ретушью сепией, на Джемму смотрели незнакомые лица — по-видимому, предки семьи де Навас. Джемма слабо улыбнулась. С его-то богатством Агустин де Навас мог бы приобрести для семейных фотографий приличный альбом. Она отложила несколько нужных ей снимков в сторону и вдруг побелела как мел.
Она медленно поднялась и, тяжело ступая, пошла к окну, к свету. Это был снимок ее матери. Юная, счастливая, прекрасная Исобель Вильерс. Она смеялась и излучала такую любовь, что Джемма невольно прижала кончики пальцев к губам, с которых готов был сорваться стон.
— Что это там у вас? — (Джемма резко обернулась, пытаясь спрятать снимок за спину.) — Дайте мне, Джемма, — мягко настаивал Агустин.
Она протянула ему снимок дрожащими пальцами. Он взял его и вгляделся с мукой в глазах. Прошло немало времени, прежде чем он заговорил.
— Где вы это взяли?
— В… в пачке фотографий, которую Фелипе достал из сейфа.
Агустин бросил на снимок последний взгляд, а потом разорвал его надвое. Крик протеста сорвался с помертвевших губ Джеммы, и Агустин обратил на нее тяжелый взгляд.
Джемма с ужасом смотрела на него.
— Зачем… зачем вы это сделали? — Без этого вопроса ее протестующий крик наверняка вызвал бы в нем подозрения. Джемма постаралась загладить эту ошибку. — Это… это же та женщина, для которой вы построили студию, верно? Та женщина, которую вы любили? — Совсем недавно она и мечтать не могла о подобной откровенности с ним.
Он что-то прошептал почти беззвучно, усаживаясь на свое место в кресле, и Джемма заметила, что он все еще сжимает в руках половинки фотографии ее мамы.
Джемма взяла палитру и в ужасе обнаружила, что у нее дрожат пальцы. Поступок Агустина потряс ее до глубины души, и ей хотелось узнать, почему он это сделал. Может ли она спросить у него? Она решила, что их дружба послужит ей оправданием.
— Мне бы хотелось узнать о ней, — отважилась она, мечтая, чтобы дрожь в пальцах прошла и она смогла приступить к работе.
Агустин улыбнулся.
— Ох уж эти женщины, обожают посплетничать. Вы в самом деле хотите услышать мою историю?
Джемма кивнула — на большее у нее не хватило сил. Слова застряли в горле.
— Я познакомился с ней в Англии, полюбил, думал, что и она полюбила меня…
Она любила и любит до сих пор, про себя сказала Джемма.
— Меня неожиданно вызвали домой, и я думал, что она меня дождется, но нет. Она вышла замуж, родила ребенка, прелестную дочку.
Пальцы Джеммы стиснули кисть, а сердце заколотилось так громко, что даже он должен был услышать. Откуда он узнал, что мама вышла замуж и родила дочь?
— Вы вернулись к ней? — Если и так, то, наверное, слишком поздно — точно так же, как и Фелипе опоздал со своим звонком на целую неделю.
— Не очень скоро, — продолжал Агустин. — Вернувшись в Венесуэлу, я нашел отца умирающим, а компанию на грани краха. Пока я был в Европе, отец нашел для меня жену — из семьи, чье состояние могло вытащить нашу компанию из кризиса. Я согласился, учитывая его тяжелую болезнь, но сам надеялся решить проблемы до его смерти и до краха компании — с тем чтобы мне не пришлось на ней жениться. — Он тяжело вздохнул. — Время летело, недели складывались в месяцы, а я только и делал, что сражался за судьбу компании и мечтал о любимой женщине, которая ждет моего возвращения. Как только отцу стало немного лучше, я улетел в Англию. Исобель исчезла. Я нанял детективов, чтобы ее отыскали.
— И им это удалось? — шепнула Джемма, борясь со слезами, так как ее сердце разрывалось от боли за своих родителей.
— Да, они ее нашли, — быстро отозвался Агустин. — Замужем. Она не теряла даром времени, тут же нашла нового возлюбленного и родила от него ребенка. Меня душила ярость, но все же я отправился в Суррей — по тому адресу, который мне сообщили. И я увидел ее, она играла в саду со своей очаровательной дочерью и вся светилась счастьем, как умеете только вы, англичанки. Я смотрел на них из машины, но не рискнул заговорить с ней: в тот миг я понял, что у нас все равно ничего бы не вышло. Ее любовь оказалась недостаточно сильной, раз она не дождалась меня.
— Может быть, вам стоило позвонить или написать ей после отъезда в Венесуэлу, чтобы она знала, что у вас случилось, — задумчиво произнесла Джемма. Она не сомневалась, что ее мама дождалась бы своего возлюбленного, если бы хоть что-то знала о тех бедах, которые свалились на него, — точно так же, как и она, Джемма, дождалась бы Фелипе, если бы он сразу же позвонил ей из Нью-Йорка. Но в случае с Фелипе нужно благодарить Бога за то, что звонок опоздал.
— Я писал… — (В ответ на это Джемма вскинула голову.) — Но не получил в ответ ни слова, хотя наша любовь казалась мне такой огромной…
— Она могла и не получить этого письма! — вырвалось у Джеммы. Наверняка так и было: мама не получила письма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21