Даже когда появился Мэттью, эта его уверенность сохранялась.Мартин опустил голову над своим забытым пивом, стараясь не дать себя ослепить чувству обиды и оскорбленного самолюбия. Он особенно тщательно стал припоминать мельчайшие детали их прошлой жизни.Помнится, Мэттью объявился в середине лета, как раз накануне их свадьбы. Мартин никогда не видел его, но подруга Энни Луиза и другие друзья говорили о нем.Мартин помнил, что он узнал о том, что происходит, но ничего не предпринимал, а просто ждал, когда она вернется. Он даже спросил ее тогда: «Мне нужно беспокоиться по этому поводу?». И она ответила «Нет». Его тогдашняя уверенность в том, что она вернется сейчас казалась просто невозможной. Как он тогда был уверен в том, что во всем и всегда прав!А ведь уже тем летом он мог ее потерять!Задолго до этих дней.Несмотря на шум и суету пивной, Мартин чувствовал, что все его чувства: и слух, и зрение – необыкновенно обострились.Они с Энни не были статичными, устоявшимися людьми ни в той кофейне, в Сохо, ни в день их свадьбы, ни в день взрыва супермаркета. Они оба продолжали изменяться как вместе, так и каждый сам по себе. Как оказалось, они не слишком крепкая семейная пара. Как не пытался убедить себя в этом и жену Мартин в тот несчастный вечер на встрече с друзьями. И они оба, наверное, виноваты в том, что позабыли все, что их объединяло. Они привыкли видеть друг друга каждый день, словно фотографию из семейного альбома: Мартин и Энни, или папа и мама Томаса и Бена. И стоило только покинуть устоявшиеся границы мира, в котором они жили, как все их связи сразу порвались.Чем была занята Энни, как она жила, когда он работал и был сосредоточен на своих проблемах? Он никогда прежде не задумывался об этом, и, получая от нее все, что ему требовалось, даже не пытался присмотреться к ней поближе. И только накануне Рождества, когда он уже почти потерял ее, Мартин, наконец, понял, как много Энни делала для их дома и для него самого, с какой любовью и нежностью отдавала себя ему и детям. Оказывается, он слишком многого не замечал. Да, как не горько в этом признаваться, он действительно настолько привык, что Энни, его жена, мать его детей, хозяйка его дома, всегда рядом, всегда неизменна, что словно забыл о существовании ее личного внутреннего мира.Ну, а сама Энни? Каждый вечер выслушивая его рассказы о прошедшем дне, так ли уж глубоко она вникала в их смысл? Так ли уж интересны они ей были? Посвятив свою жизнь ему и детям, всегда ли она отдавала себе отчет что и он, Мартин, немало делает для благополучия семьи? А может и она перестала понимать его, и не относится уже с должным вниманием к его проблемам?– Может быть, – сказал он себе.Но если так, раз они оба виноваты в том, что не проявили внимания друг к другу, то выходит, что он был не прав все последние недели после той страшной катастрофы, возлагая вину за случившееся в их семье на эту самую катастрофу. Взрыв оказался просто страшным, бессмысленным катализатором, и только.Музыкальный автомат в углу пивной зверски гремел и эти волны оглушительных звуков, казалось, затопили его…Если бы не Стив, был бы кто-то другой, раньше или позже. В шуме переполненного бара, среди гомона посетителей, Мартин продолжал разматывать цепь своих размышлений. Ну что ж, теперь это произошло. Подумай об этом… «Теперь, когда моя жена влюбилась в кого-то другого, что я могу сделать?».Когда Мартин понял, что напрасно он пытался обвинить тот самый взрыв, его гнев и раздражение против Стива исчезли. Нет никакого смысла в том, чтобы пытаться найти своего соперника, бороться с ним, как он уже было решил сделать.«Встретиться, чтобы сказать… Что?».Мартин чуть не улыбнулся, представив себе эту картину.«Верни мне Энни!»Он еще долго сидел неподвижно, наконец, поднял кружку и осушил ее.Сделать ничего нельзя. Оставалось только ждать и, ожидая, показать Энни, что он любит ее, желает ее, нуждается в ней. Наконец, он встал, голова гудела от музыки, тело бьио напряжено. Пора было идти домой.Мартин проехал знакомой дорогой, остановил машину у ворот. В нижних комнатах горел свет, и сквозь задернутые шторы в спальне Бена наверху, пробивалось мерцание ночника. Дом выглядел как обычно, и от этого острее было желание вернуть старое, доброе время. Он поклялся себе, что, если когда-нибудь они вернутся, он будет беречь эти дни семейного счастья, сделает их яркими, незабываемыми и никогда – никогда не позволит им ускользнуть.Мартин прошел по дорожке и вошел в парадную дверь. Энни сидела в круге света на стареньком диване. Мартин видел пушистое облако ее волос, мягкий овал лица и шитье, лежащее у нее на коленях.Они посмотрели друг на друга, не говоря ни слова, потому что не могли придумать, что сказать. Энни встала, медленно прошлась через всю комнату, выключила телевизор, а Мартин все стоял в дверях и смотрел на нее.– Будешь ужинать? – спросила она без всякой интонации в голосе. – Боюсь, что все остыло.– Неважно, принеси сюда, хорошо!Спустя минуту она вошла, держа в руках поднос со стоявшей на ней едой. Мартин взял тарелки и принялся за ужин.Через некоторое время он произнес:– Нам нужно поговорить, Энни.Она сидела в другом конце комнаты напротив него, склонив голову и сжав руки.– Да, я тоже так думаю, – прошептала она. Мартин секунду колебался, с чего начать.– Скажи мне, что произошло?Она взглянула на него со странным, почти молящим выражением.– Ты же знаешь, что… – Она покачала головой.– Нет, Энни. Я хочу, чтобы ты сама сказала мне.Она закрыла лицо ладонями. Мартин хотел попросить ее: «Не делай этого, дай мне видеть твое лицо», но промолчал и продолжал ждать.Наконец, Энни произнесла:– Мы были семейной парой ты и я. Мы жили с нашими детьми. И не было в нашей жизни ничего особенного, не так ли? Ничего необычного или экстраординарного, просто жили, как все. Вот ведь так и было, правда?Мартин кивнул:– Да! – и тихо добавил – Жили… и можем жить лучше, чем сейчас.Она посмотрела на него долгим взглядом, кивнула, а потом добавила:– Но вот произошел этот несчастный случай.Мартин увидел, как Энни повела плечами в недоумении, словно то несчастье было чем-то таким, что она пыталась и не могла понять.– Расскажи мне об этом, Энни. Ты никогда не говорила, что это для тебя значило, что ты чувствовала тогда.Энни посмотрела на него, но, Мартину показалось, что она совсем его не видит, и потом сказала:– Я не знаю, что тебе сказать, не знаю, как описать то, что было. Темно, страшно, ужасающий грохот… а потом мертвая тишина. Я не могла пошевелиться, во рту вкус крови и пыль, и грязь на зубах и языке, и боль, боль во всем теле.Боль и ужас. Об этом трудно говорить. Она опять передернула плечами.– Ты боялась?Энни подумала о Тибби. Мать вернулась из хосписа к своему мужу и розам. Но была уже слишком слаба, чтобы заниматься любимым делом.«Она увидела как ты стала взрослой, она увидела своих внуков».Да, а что у нее было еще?– Я боялась. И… ненавидела тоже. Думаю, это была ненависть. И еще было чувство, что все оборвалось так быстро! Было горько, что мне не дали… дожить до конца. Завершить то, что я делала.Мартин окинул взглядом комнату. Рядом с камином стояла проволочная корзина с игрушками Бена, на каминной полке. Среди безделушек из китайского фарфора, свечей и приглашений на детские утренники, – кувшин с нарциссами.– Ты хотела завершить то, что делала здесь? Да, Энни?– Да, выполнить долг матери и жены.Эти слова, сказанные вслух от многократного употребления казались поблекшими и пустыми.– У нас ведь все было нормально, правда? – спросила Энни. – И нам, всем четверым, было хорошо, да?Всем четверым? Всегда ли? И вновь Мартин вспомнил годы их совместной жизни, и вновь страх потерять все холодной дрожью пробежал по его телу.Он смотрел на жену, сидящую напротив него, и чувствовал, как гнев и раздражение последних дней вновь охватывают его.– Да, было, – сказал он. – И, может быть, будет опять, Энни, когда все это забудется.Как только Мартин произнес эти слова, в ту же секунду он понял, что сказал не то и не так. Он резко повернулся на стуле, нож загремел в тарелке. Мартин посмотрел на стол и увидел, что еда, к которой он едва притронулся, давно остыла. Он резко отодвинул тарелку. Энни все еще держала школьный свитер Томаса, и клубок шерстяных ниток скатился на ковер и лежал рядом с ее креслом.– Я не смогу забыть, – слова ее падали как капли ледяной воды.– Энни, – он с трудом старался говорить спокойно, – ты сможешь… если только сама захочешь. Случилось ужасная нелепая вещь. Единственное, что тебе сейчас остается сделать, поблагодарить судьбу, и забыть обо всем остальном.– Если бы только это было так просто, – прошептала Энни, – если бы…Мартин молчал, чувствуя, как кровь стучит у него в висках. Наступил самый ответственный момент, и он еще может надеяться, что все как-то уладится.Энни продолжала все тем же тихим голосом, глядя на детский свитер у себя на коленях:– Я думаю, что без Стива я бы не выжила. Стив заставил меня продержаться. Он заставил меня поверить, что мы выберемся. Я не очень смелая, ты это знаешь. Он заставил меня стать храброй…– Как? – слова застряли у Мартина в горле. Он тоже помнил тот день. Дикий холод перед разрушенным фасадом, коридоры полицейского участка, прокуренный воздух штабного вагончика и жесткая твердость штукатурки, когда он бросал ее вместе со спасателями.– Мы разговаривали… Мы могли дотянуться друг до друга только кончиками пальцев. Мы дергали друг друга за руки и разговаривали. Иногда мне казалось, что я уже не говорю, а просто думаю, но думаю вслух, потому что он все равно слышал меня. И я тоже слышала его. Когда думаешь, что все равно умрешь, неважно, о чем говорить, ведь так?– О чем же вы говорили?– Мы рассказывали друг другу о нашей жизни. Все важное и не очень…Снова наступило молчание. Мартин мысленно представил свою жену там, под обломками. Он видел ее тяжело раненую, с рукой, протянутой незнакомцу, слышал ее голос, ее шепот в темноте, когда она рассказывала Стиву о всех больших и маленьких событиях своей жизни, только ему!– Ты думала обо мне, Энни? – раздраженное нетерпение собственного вопроса поразило его и он огорченно отметил про себя: – Всегда мы вот так торопимся.Энни сняла с коленей рукоделие, подошла к нему и опустилась перед ним на колени на ковер.– Конечно…Мартин ничего не сказал.– … Я рассказала ему о тебе, и детях. Мне было невыносимо думать, что наша жизнь должна вот так жестоко и насильственно оборваться.Он осторожно протянул свою руку и нежно коснулся ее волос. Они еще не отросли и их короткие концы напомнили ему, как неосторожно, почти грубо, их отрезали тогда, сразу же после катастрофы.– … Я рассказала ему о том, как мы встретились, и обо всем, что произошло после. Обычные вещи. Дом, и сад, и все, что мы делали и создали вместе.«СОЗДАЛИ…ДЕЛАЛИ».– И он тебе рассказывал о том же?– Да. Не очень веселые вещи.– А после? – осторожно спросил Мартин, – его рука все также перебирала ее волосы. Он посмотрел на лицо жены и увидел, что она плачет. Слезы катились в уголках ее глаз и одна за другой стекали по щекам. – В самом конце… Ты знаешь, казалось, что это уже совсем конец… всему. Он стал для меня более важным и нужным человеком, чем кто-либо в целом мире. Он стал так близок мне, что я… Я уже не знала, где кончаюсь я и начинается он.Рука Мартина на ее волосах еле заметно вздрогнула. Он заглядывал в провал там, в развалинах, и видел при свете прожекторов, как Стив все еще лежал, вытянув руку по направлению и тому месту, где перед этим была Энни. Мартин почувствовал во рту горький привкус обиды и заговорил, стараясь быть спокойным и убедительным.– Но потом ведь вас спасли. И все закончилось. – Если не считать, конечно, того, что это совсем не кончилось. Он ведь сидел о женой в машине «скорой помощи» и помнит, как она открыла глаза и посмотрела на него с недоумением и разочарованием.Когда Энни промолчала, Мартин решил притвориться непонимающим, чтобы заставить жену рассказать обо всем, хотя и знал, что ему не будет легче от ее откровенности.– Я понимаю. После всего, что пришлось вынести, легче вдвоем делить испытанный ужас и шок пережитого. Никто, кроме него, не мог бы понять, каково вам пришлось там, под обломками здания. И, конечно, потом вы поддерживали друг друга, покалечились. Вы были опорой друг другу.Энни подняла голову, посмотрела в лицо мужу.– О, нет! – воскликнула она. В ее глазах все еще стояли слезы, но сами они сияли чистым светом.– Совсем не то! Наоборот, это была радость. Настоящее счастье от того, что живешь, понимаешь?Мартин попытался вспомнить все эти дни. Он был занят с сыновьями, водил их гулять и все время волновался за жену. У него не было возможности радоваться. Первый светлый луч надежды появился, когда врачи сказали ему, что Энни будет жить. Он тогда навестил Стива, потому что считал, что и Стив должен об этом узнать. Это был самый канун Рождества. Мартин вспомнил, что уже тогда он почувствовал что-то неладное. Боль и страх потери охватили его с удвоенной силой.– О, да! – прошептал он так тихо, что Энни едва услышала, что он говорит. – Думаю, что я понимаю это.«НАДО СКАЗАТЬ ЕМУ ПРАВДУ, – подумала Энни. – СЕЙЧАС, КОГДА МЫ И ТАК ДАЛЕКО ЗАШЛИ».– Все выглядело так прекрасно. Все вокруг было таким новым, дорогим и особенным. Стив чувствовал то же самое. Я думаю, что такое единодушие во взглядах и настроениях у нас со Стивом случилось еще и потому, что… что мы… Что мы полюбили друг друга.Итак, Мартин услышал наконец, как она произнесла эти слова.И сразу вся его решительность терпеть, ждать и надеяться оказалась бесполезной. Он уже с трудом сдерживал слепой, отчаянный гнев на «этих двоих». Мартин подумал о Томасе и Бенджи, спящих наверху, и о том, что будут значить для них несколько таких простых и страшных слов Энни. Он и сам не мог представить, как будет жить без жены, без ее любви.– Энни… – простонал он, – ты понимаешь, что говоришь? Ты знаешь, какое горе нам все это принесет?Не имея больше сил, чтобы дальше сдерживаться, Мартин вскочил на ноги, со всей силы грохнул кулаком по столу и сбросил на пол поднос с едой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49