И сейчас, как опытный психотерапевт, понимал, что лучшее средство отвлечь человека от грустных мыслей, растормошить, вывести из состояния аморфного безразличия к окружающему – это попробовать чуть-чуть поддразнить его, задеть, противореча ему и увлекая в спор.
Выпад с названием города возымел успех: Юля залилась краской и в первый раз подняла на Алексея глаза. Он ждал ее реакции, но она сделала паузу, видимо, сдерживаясь, и, взяв себя в руки, уже спокойно возразила ему:
– Слово Унгены вовсе не множественное число, а искаженное русифицированное название нашего города. По-молдавски оно звучит чуть смягченно – Унгень. И никакого множественного числа!
Обе учительницы согласно закивали.
Алексей не унимался:
– Простите, я понял мою ошибку. Видимо, название происходит от слова «унгула», что по-латыни означает «коготь» или «»копыто». Я прав? – Он незаметно для Юли подмигнул дамам.
Они мгновенно приняли игру и промолчали, хитро улыбнувшись.
Молодцы, старушки – сразу усекли, вот что значит настоящие педагоги, подумал Алексей.
Юля, как и следовало ожидать, распалившись, ответила с ноткой презрения в голосе:
– Вы, как врач, конечно, знаете латынь, но медицинская терминология здесь ни при чем…
– Если бы я хотел воспользоваться медицинской терминологией, я сказал бы «унгвентум», то есть мазь. Но это слово по смыслу никак не подходит, поэтому скорее коготь, так сказать городок с коготок, – перебил ее Алексей.
– А вот и нет! – совсем уж рассердилась Юля. – Если хотите знать, название Унгень произошло от слова «унгюл», то есть угол, потому что здесь река Прут делает поворот под углом. Кстати, и по-латыни «ангулюс» означает угол, и на итальянском «анголо» – тоже угол.
– Не сердитесь, Юлечка, я пошутил, хотел вас развеселить, а то глазки у вас грустные-грустные, – произнес Алексей, протягивая руку. – Мир? Я прощен?
Она улыбнулась:
– А я и не сердилась, – и тоже протянула руку.
Рукопожатие неожиданно оказалось уверенным и крепким, что никак не вязалось со всем обликом девушки и уж тем более с таким нежным, изысканным рисунком ее узкой, изящной кисти.
– Хотите, я покажу вам герб нашего города? – спросила она и, не дожидаясь ответа, раскрыла сумочку, извлекла оттуда ключ с брелоком, на котором был изображен эмалевый герб с латинской надписью. – «Virtus et aeternitas» – прочитала она вслух.
– Добродетель и вечность, – перевел Алексей. – Почему на гербе эти слова? – удивился он, – они как-то связаны с историей города или какими-то событиями?
– Не знаю, я никогда не задумывалась над этим. Может быть, здесь какая-то параллель с девизом Рима – «Вечный город»? – предположила Юля.
– Так сказать, желание маленького города приобщиться к славе Рима? – выдвинул свою версию Алексей.
– Возможно. Хотя мне в итальянской литературе ничего об этом не встречалось.
– А вы, Юля, знаете итальянский? – спросила пожилая дама.
– Да, я на курсы ходила, мне очень нравится итальянский язык. Я с детства мечтала об Италии, много читала об истории страны, об искусстве Возрождения, хотелось поездить по стране, походить по музеям, посмотреть все своими глазами и чтобы без гида, без переводчика… – Она вздохнула так горько, так обреченно, что у Алексея мурашки побежали по спине.
– Еще поедете… – проговорил он неуверенно, сам понимая, что сморозил глупость.
Действительно, слова его прозвучали, как утешение безнадежному больному, когда доктор с постным лицом уговаривает пациента не отчаиваться, надеяться на скорейшее выздоровление и лучшие времена, которые не заставят себя долго ждать и обязательно настанут, в то время как и он, и сам больной хорошо знают, что это всего лишь утешение.
Алексей с надеждой взглянул на своих попутчиц, как бы в поисках их поддержки.
– Почему бы и нет – у вас вся жизнь впереди, – в два голоса бросились они на подмогу Алексею.
Юля грустно улыбнулась и промолчала…
До самого прибытия в Кишинев беседа не прерывалась, перескакивая то на педагогические, то на медицинские темы. Юля оказалась настолько интересным человеком, что Алексей не выдержал и поинтересовался:
– Скажите, Юля, вы уже окончили школу?
Она искренне удивилась:
– Разве я произвожу впечатление второгодницы? Мне двадцать один год! А школу я окончила в семнадцать лет, – потом помолчала и грустно добавила: – Между прочим, с золотой медалью…
– А почему так грустно? Это же ваша победа, радоваться надо! – не удержалась учительница русской литературы.
– Потому что… – начала было Юля, но осеклась, заплакала и быстро вышла из купе.
– Я что-то не так сказал? – растерянно спросил Алексей, когда девушка закрыла за собой дверь.
– Нет, нет, что вы! Это я по своей учительской привычке влезла некстати в разговор.
– Мне кажется, у девочки случилась какая-то беда, это я еще на платформе заметил, поэтому и решил как-то отвлечь ее и разговорить.
– Да-а-а… недаром говорят: чужая душа – потемки…
Юля вернулась, и все тактично заговорили о том, что скоро Кишинев, надо собирать вещи.
– Юлечка, а вас кто-нибудь встречает? – спросил Алексей.
– Нет.
– Как же вы доберетесь? Давайте, я помогу вам. Меня должен встретить старинный друг на машине, мы можем подвести вас, куда скажете.
– Спасибо вам большое за готовность помочь, но я еду дальше, в Москву. Так что мне нужно просто пересесть на поезд Кишинев – Москва.
– Тогда я помогу перетащить ваши чемоданы, – тоном, не допускающим возражений, заявил Алексей, полез в боковой кармашек своей дорожной сумки, извлек карточку и протянул Юле. – Вот, возьмите мою визитку. Здесь служебный и домашний телефоны. Лучше звонить на домашний – в клинике меня сложно поймать. Не стесняйтесь, звоните, если нужна будет помощь.
– Спасибо, – ответила Юля, рассматривая визитку и пряча ее в сумочку. – Надеюсь, она мне не понадобится: я не собираюсь болеть.
– Потрясающе! Ну причем тут болезнь? – рассердился Алексей. – Мало ли какие проблемы могут возникнуть у новичка в чужом городе, да еще в таком сумасшедшем, как Москва!
– Откуда вы знаете, что я впервые еду в Москву? Я же вам этого не говорила.
– А это секрет?
– Нет, конечно, просто интересно.
– Юлечка, у вас это на лице написано, – улыбнулся Алексей.
– Как? – растерялась она и провела ладонью по щеке, словно хотела стереть невидимую информацию.
Этот трогательный жест рассмешил всех.
– Нет, правда, почему вы догадались? – совсем как маленький ребенок, спросила Юля.
Алексей взглянул на часы, улыбнулся:
– Об этом, и еще о многом, что я успел прочитать на вашем лице, расскажу в Москве, когда вы мне позвоните. Надеюсь, в Москве-то вас встретят?
– Не уверена, – растерянно замялась девушка, но тут же спохватилась и, боясь показаться беспомощной, добавила: – У меня есть адрес. Возьму такси – довезут.
– Погодите, вы хотя бы представляете, куда вам надо ехать? – забеспокоился Алексей. – Покажите-ка мне этот адрес.
Юля извлекла из сумочки листок, протянула Алексею.
Он взглянул и ахнул:
– О Господи! Это же ближний свет – улица Знаменские Садки! Бутово, конечная станция линии метро.
– Ну если вы знаете, где это, то таксисты и подавно знают, – уже совсем уверенно заключила она.
– Ничего не поделаешь, придется довериться им, но только не хватайте первого попавшегося – вокзальные таксисты жуткие рвачи. Лучше сдайте вещи в камеру хранения, а сами пройдите чуть в сторону от вокзала и там уж ловите машину. Не спешите, внимательно разглядите водителя. Желательно, чтобы это был немолодой мужчина, а еще лучше – женщина. Ну да ладно, ничего не поделаешь. Пора на выход. Где ваш багаж, синьорина?
Антонина Ивановна взглянула на часы – пора бы уже «несушке» появиться. Обычно она приходила не позже двух, а сейчас уже четвертый час…Что могло случиться?
Вера Ильинична, работник районного центра социальной службы, почти десять лет дважды в неделю приходила сюда, в семью академика Пастухова, а после его смерти – к Антонине Ивановне, покупала и приносила продукты, очень пунктуально выполняя все заказы. За это время она ни разу не подвела, не опоздала, покупала со строгим отбором все свежее и лучшего качества, иногда даже проявляла инициативу и неожиданно извлекала из своей необъятной сумки что-нибудь вкусненькое, приобретенное на свое усмотрение, старалась порадовать свою подопечную. Сделать ей приятное. Антонина Ивановна в шутку называла ее «несушкой» – она ведь носит продукты, – а Вера Ильинична, милая, интеллигентная женщина, не обижалась. «Слава Богу, – говорила Антонина Ивановна, – у вас, Веруся, чувство юмора не в рудиментарном состоянии, как нынче наблюдается у большинства народонаселения».
Бывали дни, когда «несушка» выполняла дополнительные поручения: сходить в сберкассу, оплатить счета, отправить письмо или записать на прием к врачу. Но сегодня поручений не было, а если бы кто-нибудь из десяти ее подопечных попросил куда-то сходить, она обязательно предупредила бы.
Антонина Ивановна дважды звонила на ее сотовый, но никто не отвечал.
Наверняка с Верусей что-то произошло…
Неожиданный звонок в дверь прервал тревожные мысли Антонины Ивановны. Она посмотрела в глазок – на площадке стоял молодой человек, сосед с верхнего этажа, поддерживая обмякшее тело Веры Ильиничны, – и резким движением распахнула дверь.
– Неси ее в комнату! Быстро! Вон туда, – распорядилась она, не задавая лишних вопросов, и сама пошла вперед, указывая на широкую тахту.
– Лифт был занят… я пошел пешком… – начал рассказывать сосед.
Антонина Ивановна прервала его:
– Потом, Володя, потом… Укладывай ее. Осторожно… придерживай… я сама… Вот так… Веруся, вы меня слышите?
– Да… – прошептала женщина.
– Я вызову «Скорую», – сказал Володя, но Антонина Ивановна остановила его.
– Погоди. Теперь рассказывай, что случилось.
– Я сам толком не знаю. Она лежала на площадке вашего этажа без сознания. Я узнал ее – видел прежде, когда она заходила к вам, вот и решил…
– Правильно решил, молодец, спасибо тебе большое. Если не очень торопишься, помоги мне.
– Да, конечно…
К счастью, Антонину Ивановну хорошо знали в доме. Она много лет, можно сказать, всю жизнь проработала операционной сестрой в клинике и только в шестьдесят лет ушла. Но пока были силы, продолжала работать в поликлинике, что располагалась в соседнем доме. Кажется, не было ни одного человека в округе, кто хотя бы раз не обратился к ней за помощью или с просьбой. Если в поликлинике работала другая смена – приходили домой, знали, что Тоня – так обращались к ней пожилые люди, знакомые с ней еще с младых ногтей, – не откажет: посоветует, посмотрит, перевяжет, сделает укол, измерит давление… Да мало ли чем может помочь такая опытная хирургическая сестра, которая была не только женой академика Пастухова, но почти всю жизнь проработала вместе с ним. Правда, некоторые досужие соседи сплетничали, что у Ивана Алексеевича была и другая, настоящая жена, от которой и родился Алексей-солнышко, красивый, как принц из волшебной сказки, за что и получил свое прозвище «солнышко». Одного не могли понять сплетники – отчего это Алексей живет с отцом и неродной матерью, которую называет мама Тоня. Но кому какое дело до чужой жизни…
Вскоре после смерти мужа Антонина сломала ногу. На ровном месте. Дома. На ею же самой натертом до зеркального блеска паркете – терпеть не могла лаковое покрытие, сама натирала специальной мастикой старинный паркет, категорически отказавшись менять полы, когда ЖЭК производил эти работы во всем доме.
После операции она уже не вернулась на работу, ходила с палочкой, пользовалась помощью социального работника, перестала выезжать на дачу, пуская туда на лето дачников, дни проводила в чтении. «Нет худа без добра, – говорила она своим подругам, – наконец я могу засесть за книги, а то ведь все времени не хватало. У меня столько непрочитанного накопилось, нужно наверстывать».
Внимательно осмотрев Веру Ильиничну, она пришла к заключению, что у нее ушиб головы, сотрясение мозга и небольшие ссадины. Бедная женщина кое-как сумела рассказать, что в парадном на нее напал какой-то парень, ударил по голове и выхватил мобильник, который вместе с очками висел на шее на шнурочке. Она кричала, но никто не вышел. С огромным трудом вошла в лифт, поднялась на седьмой этаж, вышла на площадку, а дальше ничего не помнит. Так и пролежала, пока ее не обнаружил Володя.
– Что будем делать, Антонина Ивановна? – спросил Володя.
– Будем лечить.
– Вы сказали – сотрясение мозга… Наверно, надо в больницу?
– Не надо, – категорически заявила она. Ей нужен постельный режим, уход и инъекции, которые я сделаю получше, чем в больнице. Дома у нее никого нет – все на даче, я знаю. А мне навещать ее не с руки, вернее, не с ноги.
– Может, все-таки лучше в больницу, Антонина Ивановна? Там постоянное наблюдение, уход… – попробовал возразить Володя.
– Не смеши меня, мальчик! Может, ты знаешь такую больницу, где существует постоянное наблюдение? И о каком уходе ты тут мне толкуешь? Лучше присядь на пару минут, пока я составлю список всего необходимого, с которым тебе придется сбегать в аптеку. Не возражаешь?
– Слушаюсь и повинуюсь, – улыбнулся Володя, мысленно восторгаясь решительностью и собранностью старой женщины.
– Вот и прекрасно.
Она села записывать названия лекарств, а Вера Ильинична слабым голосом стала протестовать, говоря, что лучше дозвониться дочери на дачу, не брать на себя обузу и все в таком же роде.
– Веруся, помолчите, пожалуйста, вы сбиваете меня, я могу пропустить что-нибудь. И вообще, сейчас вам нужно лежать и желательно не разговаривать. – Потом протянула листок Володе. – Обязательно купи капельницы с физраствором с запасом, чтобы не бегать лишний раз в аптеку.
– Да вы не волнуйтесь, Антонина Ивановна, я буду заходить к вам, все, что нужно, вы записывайте и звоните мне.
1 2 3 4 5 6