Генри Катнер
КОТЕЛ С НЕПРИЯТНОСТЯМИ

Лемюэла мы прозвали Горбун, потому что у него три ноги. Когда Лемюэл
подрос (как раз в войну Севера с Югом), он стал поджимать лишнюю ногу
внутрь штанов, чтобы никто ее не видел и зря язык не чесал. Ясное дело,
вид у него при этом был самый что ни на есть верблюжий, но ведь Лемюэл не
любитель форсить. Хорошо, что руки и ноги у него сгибаются не только в
локтях и коленях, но и еще в двух суставах, иначе поджатую ногу вечно
сводили бы судороги.
Мы не видели Лемюэла годков шестьдесят. Все Хогбены живут в Кентукки,
но он - в южной части гор, а мы - в северной. И, надо полагать, обошлось
бы без неприятностей, не будь Лемюэл таким безалаберным. Одно время мы уже
подумали - каша заваривается не на шутку. Нам, Хогбенам, доводилось
хлебнуть горя и раньше, до того как мы переехали в Пайпервилл: бывало,
люди все подглядывают за нами да подслушивают, норовят дознаться, с чего
это в округе собаки лаем исходят. До того дошло - совсем невозможно стало
летать. В конце концов дедуля рассудил, что пора смотать удочки,
перебраться южнее, к Лемюэлу.
Терпеть не могу путешествий. Последний раз, когда мы плыли в Америку,
меня аж наизнанку выворачивало. Летать - и то лучше. Но в семье верховодит
дедуля.
Он заставил нас нанять грузовик, чтобы переправить пожитки. Труднее
всего было втиснуть малыша: в нем-то самом весу кило сто сорок, не больше,
но цистерна уж больно здоровая. Зато с дедулей никаких хлопот: его просто
увязали в старую дерюгу и запихнули под сиденье. Всю работу пришлось
выполнять мне. Папуля насосался маисовой водки и совершенно обалдел. Знай
ходил на руках да песню горланил - "вверх тормашками весь мир".
Дядя вообще не пожелал ехать. Он забился под ясли в хлеву и сказал,
что соснет годков десять. Там мы его и оставили.
- Вечно они скачут! - все жаловался дядя. - И чего им на месте не
сидится? Пятисот лет не пройдет, как они опять - хлоп! Бродяги бесстыжие,
перелетные птицы! Ну и езжайте, скатертью дорога!
Ну и уехали.
Лемюэл, по прозванию Горбун, - наш родственник. Аккурат перед тем,
как мы поселились в Кентукки, там, говорят, пронесся ураган. Всем пришлось
засучить рукава и строить дом, один Лемюэл - ни в какую. Ужас до чего
никудышний. Так и улетел на юг. Каждый год или через год он ненадолго
просыпается, и мы тогда слышим его мысли, но остальное время он
бревно-бревном.
Решили пожить у него.
Сказано - сделано.
Видим, Лемюэл живет в заброшенной водяной мельнице, в горах
неподалеку от города Пайпервилл. Мельница обветшала, на честном слове
держится. На крыльце сидит Лемюэл. Когда-то он сел в кресло, но кресло под
ним давно уж развалилось. А он и не подумал проснуться и починить. Мы не
стали будить Лемюэла. Втащили малыша в дом, и дедуля с папулей начали
вносить бутылки с маисовой.
Мало-помалу устроились. Сперва было не ахти как удобно. Лемюэл,
непутевая душа, припасов в доме не держит. Он проснется ровно настолько,
чтоб загипнотизировать в лесу какого-нибудь енота, и, глядишь, тот уже
скачет, пришибленный, согласный стать обедом. Лемюэл питается енотами,
потому, что у них ловкие лапы, прямо как руки. Пусть меня поцарапают, если
этот лодырь Лем гипнозом не заставляет енотов разводить огонь и
зажариваться. До сих пор не пойму, как он их свежует? Есть люди, которым
лень делать самые немудреные вещи.
Когда ему хочется пить, он насылает дождь себе на голову и открывает
рот. Позор, да и только.
Правда, никто из нас не обращал на Лемюэла внимания. Мамуля с ног
сбилась в хлопотах по хозяйству. Папуля, само собой, удрал с кувшином
маисовой, и вся работа свалилась на меня. Ее было немного. Главная беда -
нужна электроэнергия. На то, чтобы поддерживать жизнь малыша в цистерне,
току уходит прорва, да и дедуля жрет электричество, как свинья - помои.
Если бы Лемюэл сохранил воду в запруде, мы бы вообще забот не знали, но
ведь это же Лемюэл! Он преспокойно дал ручью высохнуть. Теперь по руслу
текла жалкая струйка.
Мамуля помогла мне смастерить в курятнике одну штуковину, и после
этого у нас электричества стало хоть отбавляй.
Неприятности начались с того, что в один прекрасный день по лесной
тропе к нам притопал костлявый коротышка и словно бы обомлел, увидев, как
мамуля стирает во дворе. Я тоже вышел во двор - любопытства ради.
- День выдался на славу, - сказала мамуля. - Хотите выпить, гостенек?
Он сказал, что ничего не имеет против, я принес полный ковш,
коротышка выпил маисовой, судорожно перевел дух и сказал, - мол, нет уж,
спасибо, больше не хочет, ни сейчас, ни потом, никогда в жизни. Сказал,
что есть уйма более дешевых способов надсадить себе глотку.
- Недавно приехали? - спросил он.
Мамуля сказала, что да, недавно, Лемюэл нам родственник. Коротышка
посмотрел на Лемюэла - тот все сидел на крыльце, закрыв глаза, - и сказал:
- По-вашему, он жив?
- Конечно, - ответила мамуля. - Полон жизни, как говорится.
- А мы-то думали, он давно покойник, - сказал коротышка. - Поэтому ни
разу не взимали с него избирательного налога. Я считаю, вам лучше и за
себя заплатить, если уж вы сюда въехали. Сколько вас тут?
- Примерно шестеро, - ответила мамуля.
- Все совершеннолетние?
- Да вот у нас папуля, Сонк, малыш...
- Лет-то сколько?
- Малышу уже годочков четыреста, верно, мамуля? - Сунулся было я, но
мамуля дала мне подзатыльник и велела помалкивать. Коротышка ткнул в меня
пальцем и сказал, что про меня-то и спрашивает. Черт, не мог я ему
ответить. Сбился со счета еще при Кромвеле. Кончилось тем, что коротышка
решил собрать налог со всех, кроме малыша.
- Не в деньгах счастье, - сказал он, записывая что-то в книжечку. -
Главное, в нашем городе голосовать надо по всем правилам. Против
избирательной машины не попрешь. В Пайпервилле босс только один, и зовут
его Илай Гэнди. С вас двадцать долларов.
Мамуля велела мне набрать денег, и я ушел на поиски. У дедули была
одна-единственная монетка, про которую он сказал, что это, во-первых,
динарий, а во-вторых, талисман: дедуля прибавил, что свистнул эту монетку
у какого-то Юлия где-то в Галлии. Папуля был пьян в стельку. У малыша
завалялись три доллара. Я обшарил карманы Лемюэла, но добыл там только два
яичка иволги.
Когда я вернулся к мамуле, она поскребла в затылке, но я ее успокоил:
- К утру сделаем, мамуля. Вы ведь примете золото, мистер?
Мамуля влепила мне затрещину.
Коротышка посмотрел как-то странно и сказал, что золото примет,
отчего бы и нет. Потом он ушел лесом и повстречал на тропе енота, который
нес охапку прутьев на растопку - как видно, Лемюэл проголодался. Коротышка
прибавил шагу.
Я стал искать металлический хлам, чтобы превратить его в золото.
На другой день нас упрятали в тюрьму. Мы-то, конечно, все знали
заранее, но ничего не могли поделать. У нас одна линия: не задирать нос и
не привлекать к себе лишнего внимания.
То же самое наказал нам дедуля и на этот раз. Мы все поднялись на
чердак (все, кроме малыша и Лемюэла, который никогда не почешется), и я
уставился в угол, на паутину, чтобы не смотреть на дедулю. От его вида у
меня мороз по коже.
- Ну их, холуев зловонных, не стоит мараться, - сказал дедуля. -
Лучше уж в тюрьму, там безопасно. Дни инквизиции навеки миновали.
- Нельзя ли спрятать ту штуковину, что в курятнике?
Мамуля меня стукнула, чтобы не лез, когда старшие разговаривают.
- Не поможет, - сказала она. - Сегодня утром приходили из Пайпервилла
соглядатаи, видели ее.
- Прорыли вы погреб под домом? - спросил дедуля. - Вот и ладно.
Укройте там меня с малышом. - он опять сбился на старомодную речь. -
Поистине досадно прожить столь долгие годы и вдруг попасть впросак,
осрамиться перед гнусными олухами. Надлежало бы им глотки перерезать. Да
нет же, Сонк, ведь это я для красного словца. Не станем привлекать к себе
внимания. Мы и без того найдем выход.
Выход нашелся сам. Всех нас выволокли (кроме дедули с малышом, они к
тому времени уже сидели в погребе). Отвезли в Пайпервилл и упрятали в
каталажку. Лемюэл так и не проснулся. Пришлось тянуть его за ноги.
Что до папули, то он не протрезвел. У него свой коронный номер. Он
выпьет маисовой, а потом, я так понимаю, алкоголь попадает к нему в кровь
и превращается в сахар или еще во что-то. Волшебство, не иначе. Папуля
старался мне растолковать, но до меня туго доходило. Спиртное идет в
желудок: как может оно попасть оттуда в кровь и превратиться в сахар?
Просто глупость. А если нет, так колдовство. Но я-то к другому клоню:
папуля уверяет, будто обучил своих друзей, которых звать ферменты (не
иначе как иностранцы, судя по фамилии), превращать сахар обратно в
алкоголь и потому умеет оставаться пьяным сколько душе угодно. Но все
равно он предпочитает свежую маисовую, если только подвернется. Я-то не
выношу колдовских фокусов, мне от них страшно делается.
Ввели меня в комнату, где народу было порядочно, и приказали сесть на
стул. Стали сыпать вопросами. Я прикинулся дурачком. Сказал, что ничего не
знаю.
- Да не может этого быть! - заявил кто-то. - Не сами же они
соорудили... Неотесанные увальни-горцы! Но, несомненно, в курятнике у них
урановый котел!
Чепуха какая.
Я все прикидывался дурачком. Немного погодя отвели меня в камеру. Она
кишела клопами. Я выпустил из глаз что-то вроде лучей и поубивал всех
клопов - на удивление занюханному человечку со светло-рыжими баками,
который спал на верхней койке: я и не заметил, как он проснулся, а когда
заметил, было уже поздно.
- На своем веку в каких только чудных тюрьмах я не перебывал, -
сказал занюханный человечек, часто-часто помаргивая, - каких только
необыкновенных соседей по камере не перевидал, но ни разу еще не встречал
человека, в котором заподозрил бы дьявола. Я Армбрестер, Хорек Армбрестер,
упекли за бродяжничество. А тебя в чем упрекают, друг? В том, что скупал
души по взвинченным ценам?
Я ответил, что рад познакомиться. Нельзя было не восхититься его
речью. Просто страсть какой образованный был.
- Мистер Армбрестер, - сказал я, - понятия не имею, за что сижу. Нас
сюда привезли ни с того ни с сего - папулю, мамулю и Лемюэла. Лемюэл,
правда, все еще спит, а папуля пьян.
- Мне тоже хочется напиться допьяна, - сообщил мистер Армбрестер. -
Тогда меня бы не удивляло, что ты повис в воздухе между полом и потолком.
Я засмущался. Вряд ли кому охота, чтобы его застукали за такими
делами. Со мной это случилось по рассеянности, но чувствовал я себя
круглым идиотом. Пришлось извиниться.
- Ничего, - сказал мистер Армбрестер, переваливаясь на живот и
почесывая баки. - Я этого давно жду. Жизнь я прожил в общем и целом
весело. А такой способ сойти с ума не хуже всякого другого. Так за что
тебя, говоришь, арестовали?
- Сказали, что у нас урановый котел стоит, - ответил я. - Спорим, у
нас такого нет. Чугунный, я знаю, есть, сам в нем воду кипятил. А
уранового сроду на огонь не ставил.
- Ставил бы, так запомнил бы, - отозвался он. - Скорее всего, тут
какая-то политическая махинация. Через неделю выборы. На них собирается
выступить партия реформ, а старикашка Гэнди хочет раздавить ее, прежде чем
она сделает первый шаг.
- Что ж, пора домой, - сказал я.
- А где вы живете?
Я ему объяснил, и он задумался.
- Интересно. На реке, значит? То есть на ручье? На Медведице?
- Это даже не ручей, - уточнил я.
Мистер Армбрестер засмеялся.
- Гэнди величал его рекой Большой Медведицы, до того как построил
недалеко от вас Гэнди-плотину. В том ручье нет воды уже полвека, но лет
десять назад старикашка Гэнди получил ассигнования - один бог знает на
какую сумму. Выстроил плотину только благодаря тому, что ручей назвал
рекой.
- А зачем ему это было надо? - спросил я.
- Знаешь, сколько шальных денег можно выколотить из постройки
плотины? Но против Гэнди не попрешь, по-моему. Если у человека собственная
газета, он сам диктует условия. Ого! Сюда кто-то идет.
Вошел человек с ключами и увел мистера Армбрестера. Спустя еще
несколько часов пришел кто-то другой и выпустил меня. Отвел в другую
комнату, очень ярко освещенную. Там был мистер Армбрестер, были мамуля с
папулей и Лемюэлом и еще какие-то дюжие ребята с револьверами. Был там и
тощий сухонький тип с лысым черепом и змеиными глазками. Все плясали под
его дудку и величали его мистером Гэнди.
- Парнишка - обыкновенный деревенский увалень, - сказал мистер
Армбрестер, когда я вошел. - Если он и угодил в какую-то историю, то
случайно.
Ему дали по шее и велели закрыться. Он закрылся. Мистер Гэнди сидел в
сторонке и кивал с довольно подлым видом. У него был дурной глаз.
- Послушай, мальчик, - сказал он мне. - Кого ты выгораживаешь? Кто
сделал урановый котел в вашем сарае? Говори правду, или тебе не
поздоровится.
Я только посмотрел на него, да так, что кто-то стукнул меня по
макушке. Чепуха. Ударом по черепу Хогбенов не проймешь. Помню, наши враги
Адамсы схватили меня и давай дубасить по голове, пока не выбились из сил,
- даже не пикнули, когда я побросал их в цистерну.
Мистер Армбрестер подал голос.
- Вот что, мистер Гэнди, - сказал он. - Я понимаю, будет большая
сенсация, если вы узнаете, кто сделал урановый котел, но ведь вас и без
того переизберут. А может быть, это вообще не урановый котел.
- Кто его сделал, я знаю, - заявил мистер Гэнди. - Ученые-ренегаты.
Или беглые военные преступники нацисты. И я намерен их найти!
- Ого, - сказал мистер Армбрестер. - Понял вашу идею. Такая сенсация
взволнует всю страну, не так ли? Вы сможете выставить свою кандидатуру на
пост губернатора, или в сенат, или.
1 2 3