Scan Ustas, OCR Miledi, Spelcheck Марина
«Чаплин С.Тонкий шов»: Известия (Библиотека журнала «Иностранная литература»); М.:; 1983
Аннотация
Известный английский писатель рассказывает о жизни шахтеров графства Дарем – угольного края Великобритании. Рисунки Нормана Корниша, сделанные с натуры, дополняют рассказы.
Сид Чаплин
Бродяга
В конце Садовой улицы мальчик свернул и по тропинке сбежал к ограде. Сначала он высмотрел едва различимую дорожку, упиравшуюся на том конце широкого луга в приступочек у изгороди, потом перевел взгляд на быка, мирно щипавшего густую сочную траву у прудика. За той изгородью, напротив, высился террикон, и отец, наверное, уже взбирался на него; а здесь, в сотне ярдов, топчет густую траву бык, который считает этот луг своим владением и, конечно, погонит мальчика, если он ступит на дорожку. Оставался окольный путь – мимо кооператива и брошенной вентиляционной шахты, но тогда он рисковал разминуться с отцом. Он глубоко вздохнул и решил бросить вызов быку, черному, как ночь, с блестящей шкурой, под которой рябились мышцы, крутоголовому, распустившему с губ слюну. Про рога он постарался вообще не думать. Поднырнув под ржавую проволоку, туго натянутую между столбами, он ступил во владения быка, он даже успел поймать божью коровку на счастье.
Он прошел половину пути, когда, не глядя, почувствовал, что бык поднял голову и с интересом рассматривает его. Это очень трудно – не глядеть в ту сторону, но еще труднее идти ровным шагом, как его учили. Он изо всех сил старался держать взглядом желтые пятна лютиков, росших из травы готовыми букетами, и начинавшиеся за ними лопухи, буйствовавшие уже до самой изгороди. Все-таки он не выдержал и украдкой глянул через плечо. А там вот что: опустив голову, бык переступал с ноги на ногу и всхрапывал. Этот бычий сап он услышал даже сквозь грохот собственного сердца и на минуту оцепенел от ужаса. И тут донесся голос отца:
– Иди спокойно, сынок, и, ради Христа, не оглядывайся.
До отца была сотня миль, с ним там кто-то еще. Даже издалека он разглядел отцово лицо, черное от угольной пыли и блестевшее от пота. Отец сорвал с головы кепку и вышел на луг. Радость захлестнула мальчика. Он сделал шаг и пошел медленно. Но почему-то отец уходил в сторону от него, и он в растерянности остановился.
– Иди прямо к приступку, – крикнул отец. – Только медленно! Медленно! А сам, размахивая кепкой, побежал.
– Эй! – крикнул он быку. – Сюда, ко мне! – и потряс своим большим красным платком. Мальчика подмывало кинуться к отцу, но там был бык, и он с острым чувством стыда понял, что больше всего на свете боится этого быка, что этот страх пересилил даже любовь к отцу.
Через лопухи к нему бежал незнакомый человек. Казалось, он никогда не добежит до него. Мальчик навсегда запомнит, какая странная тишина вдруг повисла над полем. На весь мир бухало его сердце, к нему мчался кто-то высокий, в лохмотьях, по ногам больно хлестала высокая трава, где-то далеко кричал отец, отвлекая быка, и вот уже высокий незнакомец подхватывает его на руки. Сверху он успел еще раз увидеть отца: тот несся быстрее ветра – под самым носом у быка. Потом его, словно тючок, перевалили через изгородь и, оттолкнувшись о приступок, следом легко перемахнул через ограду незнакомец.
– Порядок, – тяжело дыша, сказал он. – Он его обморочил. Отец махал им уже с дороги, а бык бесновался за оградой от нерастраченной ярости и обиды.
Вытирая платком лицо, к ним на террикон тяжело взошел отец.
– Быстро у тебя голова работает, – сказал незнакомец.
– Приходится, – буркнул отец. – Бестолочь! Тебе сколько раз говорили!
– Прости, пап.
К счастью, отец отвлекся на незнакомца.
– Один бог знает, что бы мы без тебя делали.
– Да то же самое и делали бы. Он бы шел себе и шел потихоньку, как было сказано.
Его взгляд остановился на туго сжатом кулачке.
– Прости за любопытство: что у тебя там, малец?
– Глупость какая-нибудь. Он, словно барахольщик, подбирает что попало.
А мальчик только сейчас вспомнил о своем трофее и разжал кулак.
– Черт побери, это божья коровка!
– Что я тебе говорил?
– Отпусти ее.
– Может, она принесет мне счастье.
Он взял букашку и посадил себе на руку. Коровка выпустила прозрачные крылышки и улетела. Потом откуда-то вывернулась и снова села ему на руку.
– Видал, малец? Значит, денек у меня будет удачный.
Он осторожно перенес букашку на травинку. Потом поднялся с земли и сверху посмотрел на отца с сыном. Хотя одет он был в страшную рванину, стоял он прямо как господь бог.
– Мне пора.
У мальчика мучительно сжалось сердце.
– Куда ты сейчас? – спросил отец.
– В Барни, там и переночую.
– Может, перекусишь с нами? Сытый желудок веселее носить.
Незнакомец помотал головой.
– Я не любитель ловить людей на добром слове. И время поджимает.
– Говори что хочешь, но мы тебя голодным не отпустим. И давай не спорить.
Незнакомец еще раз взглянул на отца.
– Я серьезно говорю.
– От куска хлеба с сыром, я, конечно, не откажусь, – уступил тот, – и от луковички, если не жалко.
– Разоримся и на луковичку. У тебя какая специальность?
– Слесарь, токарь. Только это когда было, еще до войны. Женился – и сразу в окопы. А когда вернулся, определили стажером и через год с месяцем уволили.
– Героев мы уважаем.
– На жизнь никаких денег не хватало. Пришлось выметаться, а жену отправить к родным. С тех пор мотаюсь без работы.
– Беда, что и говорить.
– Главное – никак не могу войну из себя вытравить. Я ведь на Марне был и на Сомме.
– Аэропланы, танки, наблюдательные шары, – оживился мальчик. – Вы их видели?
– Если на Сомме, то там одна грязь и слякоть. Там некогда было глазеть по сторонам, приходилось все время смотреть под ноги. Нас больше утопло, чем погибло от пуль.
– А воздушные бои были? – спросил мальчик. Раскинув руки, он загудел, как шмель, обежал вокруг и спикировал на землю.
– Не до аэропланов нам было, – покачал головой незнакомец.
– Беги и скажи матери, что я иду, – велел отец и извиняющимся тоном пояснил незнакомцу:– В голове одни глупости. Не вылезает из книг.
– Слов таких нет – рассказать, что там было.
В конце улицы они остановились у здания клуба.
– Погоди минутку. От пинты пива, я полагаю, ты не откажешься?
Миновав швейцара, он канул в шумные недра и вскоре появился с большой запотевшей кружкой.
– Забыл спросить: против горького пива не возражаешь? Осторожно, благоговейно слизнул незнакомец пену, сползавшую по стенке, и, закрыв глаза, посмаковал.
– Спаси и сохрани вас господь, – сказал он. Он по-другому это сказал, отметил про себя мальчик, чем говорит мистер Уиллис в воскресной школе, когда дает благословение. Зато незнакомец сказал это от души.
Мальчик был еще на середине рассказа, когда в дом вошли отец и его спутник.
– Что нового? – спросила мать опасным голосом, который ее сын хорошо изучил.
– Это мистер Форсайт, – представил отец своего спутника. – Он ищет работу.
– Неужели? – спросила она.
– Я пригласил его закусить с нами, – сказал отец, аккуратно опуская кружку на большой обеденный стол.
– Еще ничего не готово. И на такую ораву не хватит.
Подхватив свою кепку, незнакомец двинулся к двери.
– Я, пожалуй…
– Ты, пожалуйста, садись, – сказал отец тоже опасным голосом. Он отобрал у незнакомца его кепку и повесил ее на гвоздик за дверью. – Намажь, мать, ему пару кусков хлеба.
– Я вообще-то спешу. Мне еще надо приткнуться в какую-нибудь ночлежку в Барни.
– В ночлежку! – фыркнула мать, клочком газеты застилая тумбочку у окна.
– Может, лучше скатерть?
– Не валяй дурака, – сказала она и унеслась на кухню. Отец взял кружку и перенес ее на тумбочку.
– Присаживайся, – пригласил он.
– Может, не надо?
– Наплюй. Бери кружку. В горле-то небось пересохло. Ты прости: она хоть и брехливая, зато не кусается. Сердце у нее доброе, она только снаружи такая.
– Это видно.
– Нет, правда, она хорошая баба. Но что-то в его голосе заставило мальчика пожалеть отца. Мать стремительно вошла в комнату и поставила перед незнакомцем тарелку с хлебом и маленьким куском сыра.
– Это что такое? – темнея лицом, спросил отец. – Это что за отруби? Тогда сыру дай по-человечески.
– Я сделала на свой вкус. А хлеб домашний.
Но даже мальчик видел: что-то не так. Каждый кусок незнакомец проглатывал через силу, а потом тщательно прополаскивал рот пивом.
– Как, ничего?
– Роскошно.
– Ну, если тут все, то я пойду к себе на кухню.
– Ему еще нужна луковица. Выбери покрупнее, из наших. Ты с уксусом ешь?
– Нет, безо всего.

Вызывающе вздернув подбородок, мать вышла из комнаты. Ждали ее молча. Она принесла луковицу, нож, соль и перец.
– Благодарю, – со старомодной учтивостью сказал незнакомец.
– На здоровье.
С помощью луковицы проглоченный хлеб с маслом утолкался вроде бы окончательно. Незнакомец быстро завершил свой обед. Потом встал. Почему-то он казался смущенным.
– Спасибо, хозяин. Спасибо, хозяйка. Очень вам признателен. Мне пора.
И он ушел.
– Неплохая компания, – сказала мать. – С бродягами связался.
– Человек за тебя проливал кровь, погибал.
Смешно, подумал мальчик. Ведь он живой, этот человек. Как он мог проливать кровь и даже погибать?
– А мне плевать. Все они одинаковые, шантрапа чертова. Если бы они в самом деле хотели работать, они бы давно пристроились к месту.
– Он вроде меня. У него хорошая специальность. Он бы из кожи вон лез, если бы ему дали работу.
– Скажи спасибо, что я за тобой приглядываю. Тебя же любой вокруг пальца обведет, любой. Я его сразу раскусила. Я знаю, как обращаться с этой публикой.
Отец внимательно посмотрел на нее и ушел на кухню. Вернувшись, он кинул на стол распечатанную пачку маргарина.
– К примеру, кормить их маргарином, да?
– А что тут такого? – Она смело выдержала его взгляд. – Я ему хорошо намазала.
– Эх, мать! Ты хоть понимаешь, что ты сделала?
Еще слова не отзвучали, а мальчик зажмурился и молча заклинал отца не продолжать. Он знал, чем обязан незнакомцу и что должен был сказать отец, но он молился, чтобы тот не выдавал его. С матерью шутки плохи, она на расправу крутая.
– Я-то понимаю, я из ума еще не выжила! Надо быть слепым, чтобы не увидеть, какой это фрукт. Рвань и бездельник.
– Ну, нам лучше знать. Правда, шпингалет?
У мальчика сильнее, чем там, на поле, заколотилось сердце. Во рту у него пересохло, язык прилип к гортани. Он заглянул в глубокую, кисло пахнущую кружку.
– Смотри, пап! Тут еще осталось пиво. Хочешь, я догоню его?
Отец взглянул на него невидящими глазами.
– Нет, сынок, не надо. Это так, опивки. Не бери в голову. Наморщив нос, мать держала кружку в вытянутой руке.
– Вымыть надо поскорее, а потом сбегаешь и отдашь швейцару.
После мойки кружка сверкала, словно хрустальная. Когда он ее отдавал, на ней не было ни пятнышка от пива, которое так кисло пахнет. А вот лицо того бродяги никогда не сотрется из его памяти.

1