Шеф посвятил этому и послеобеденное время, и тут на него снизошло озарение. Он взялся за телефон, вызвонил отдел объявлений и в конце концов установил, что в упомянутом отделе в свое время побывал ревизор и проверял документацию. Нет, фамилию ревизора, к сожалению, не запомнили.
– Спасибо, мне пока и этого достаточно, – поблагодарил шеф, после чего для верности связался с соответствующим ревизионным отделом, или как там называется эта структура, я неважно разбираюсь в ведомственном лабиринте финансового управления, и убедился, как, собственно, и ожидал, что в означенный день никаких ревизий или налоговых проверок редакции не проводилось.
Шеф и следующее утро посвятил продумыванию, все прикидывал, как ему подойти к Маусбайглю, то ли в лоб спросить его, то ли потерпеть, и в конце концов тоже решил поиграть в детектива. Доступа к документации отдела кадров он не имел, для этого его ранга было маловато. У большинства начальников ранга для этого маловато, и к лучшему, надо сказать. Но у него в ящике стола лежала фотография, на которой было запечатлено празднование Рождества в их отделе. В кадр попал и Маусбайгль, причем как раз в тот момент, когда надкусывал рождественский коржик с корицей. Кроме того, имелся и еще один снимок, сделанный на пикнике незадолго до Октоберфеста – октябрьского пивного праздника. И здесь красовался Маусбайгль, правда, уже с глиняной пивной кружкой в руках, а не с коржиком. Вооружившись этими двумя фото, шеф отправился в редакцию газеты, предъявил служебное удостоверение и, показав на фото Маусбайгля, поинтересовался у главного бухгалтера или кого там, уж не знаю, тот ли человек приходил к ним в означенный день с проверкой. Без долгих колебаний в Маусбайгле узнали «ревизора».
Но шеф не стал сразу загонять своего подчиненного в угол. Он предполагал, что дело может принять такую огласку, которая явно обернется ему во вред. Чиновник, если он не какой-нибудь бесстрашный одержимый, не будучи уверен в нужном ему исходе дела, предпочитает заблаговременно и на всякий случай переложить ответственность на другого, лучше на кого-нибудь повыше рангом. И подобная манера, надо сказать, свойственная не только немецкому чинуше, в послевоенные годы спасла от наказания очень многих кабинетных работников, удачно прикрывшихся щитом формулировки «Я всего лишь исполнял приказ».
Но я ухожу в сторону.
Шеф составил об имевшем место инциденте отчет, включив его в разряд «Персональное дело. Конфиденциально», и переслал его в вышестоящую финансовую инстанцию. Потом до него дошли неясные слухи, что, мол, дело отфутболили еще выше, и по прошествии некоторого времени шеф уже почти уверовал, что оно так и не спустится вниз для разбирательства, что, как вы понимаете, было бы ему только на руку. Однако вышло как раз наоборот – дело Маусбайгля шумно плюхнулось шефу на стол. И не просто, а с резолюцией: «Маусбайгля от исполнения служебных обязанностей отстранить ввиду превышения служебных полномочий».
Так и возникло дело против Маусбайгля, даровавшее последнему неограниченное количество свободного времени.
То ли по воле случая, то ли последовав чьему-либо совету, то ли по собственному разумению, точно сказать не могу, да это и не важно, в конце концов, но Маусбайгль взял себе в защитники одного из известнейших в то время адвокатов, а именно Германа Лукса. Лукс пусть и вполне заслуживает отдельного рассказа, был хоть и весьма известным адвокатом – и не только по причине высочайшей юридической квалификации, – но не носил в себе и следа тех, кого принято называть «гвоздем сезона» или «знаменитостью». В том, что это было либо счастливой случайностью, либо вернейшим выбором Маусбайгля, мы еще убедимся.
Ведь с этими так называемыми гвоздями сезона всегда одно и то же. Возможно, в американской юридической системе по-другому, но у нас я не знаю еще ни одного судьи, пусть даже самого что ни есть запуганного или глупого, который бы дрожал мелкой дрожью перед какой-нибудь очередной «знаменитостью» в адвокатской мантии. Временами наблюдается даже противоположный эффект. Если обвиняемый по уголовному делу или же одна из сторон на гражданском берет себе в защитники «знаменитость», то судья нередко даже против собственной воли настроен к клиентам «знаменитости» с известной долей предубежденности. Или, во всяком случае, вынужден преодолевать эту предубежденность.
Естественно, что существуют хорошие, не очень хорошие, слабые и очень слабые адвокаты. Это как в карточной игре: с плохими картами на руках не выиграть даже сверхопытному игроку, и наоборот – если у никудышного игрока все козыри, он обставит кого угодно. Собственно, задача адвоката реально оценить шансы подзащитного.
Все это, разумеется, частности, я неисправим, все время только и норовлю отклониться от темы. Но все обстоит именно так, и коллега Шицер меня поддержит.
– Непременно, – отозвался доктор Шицер, – и я помню этого заметного адвоката по фамилии Лукс, заметного и в смысле физических данных. В свое время он был моим пациентом.
Я, разумеется, не могу перелистывать страницы. То есть могла бы, но после этого на страницах книг остаются противные царапины от моих когтей, и поступай я так, думаю, будущим читателям не доставило бы особой радости считывать с исполосованных когтями страниц.
Таким образом, приходится довольствоваться тем, что есть. И читать через плечо. Если кто-нибудь из моих добрых домашних духов усаживается в кресло с книгой, я устраиваюсь поудобнее у него за спиной и спокойно читаю вместе с ним. К счастью, мне, как всем представителям нашей кошачьей породы, на зрение жаловаться не приходится, посему я в состоянии различить даже мельчайший шрифт с почтительного расстояния. И читаю я быстрее человека. Кошки вообще во всем обгоняют человека – и в жизни, но это так, к слову. Пока человек переворачивает страницу, я успеваю прочесть парочку предложений. Иногда раздражает, если дочитаешь до последнего слова, а оно перенесено на следующую страницу. Вот и жди, пока он наконец перевернет ее.
Правда, мне не дано выбирать для себя чтиво. Я пыталась, призвав на помощь когти, вытаскивать книги и намеренно ронять их на пол, чтобы тем самым заявить о своем желании прочесть ту или иную вещь.
– Не пойму, что стряслось с этой кошкой? Всегда такая аккуратная, никогда ничего не разобьет, но вот взяла в привычку сбрасывать книги на пол. Что на сей раз? Эгон Фридель «История культуры Египта и Древнего Востока»!
Еще бы меня это не заинтересовало! Древний Египет. Но вы опять поставили книгу на место, так и не уловив моего намека. И вообще обращаетесь со мной, как с каким-то несмышленым домашним животным. К сожалению, вам знакомо то самое дело с ударом в затылок…
Оставим это. Таким образом, я всегда вынуждена ориентироваться на выбор других, и поскольку читаю далеко не всегда, а только от случая к случаю, потому что иногда мне просто опостылевает читать, это приводит к полуобразованности.
Писать было бы для меня куда труднее, чем читать, – окунать свои милые коготки в чернила, фу! Можно было бы, конечно, молотить лапами по клавишам пишмашинки, но как вставить в нее лист бумаги? Остается компьютер. Но и он имеет принтер, а с ним та же проблема… И прежде всего: а стоит ли вообще этим заниматься? Оправданны ли, так сказать, затраты энергии? Будучи не обделенной чувством самодостаточности и уверенности в себе кошкой, я не сомневаюсь, что мои произведения нашли бы достаточно широкую читательскую аудиторию. Но насколько широкую? И самое главное, как долго ее увлекали бы мои книги? И кого увлекали бы в первую очередь?
Вот сидит пожилой человек, очень пожилой, от него так и разит старостью, нет, не разит, конечно, скорее, попахивает. Как он ни старается выглядеть моложе, ухоженнее, старость неумолима. Вот он сидит глубокой ночью с моей книжкой в руке. Он пригасил все лампы в зале, все, кроме одной, свет ее падает ему на лысину и на разворот книги. Он читает не очень внимательно и читает не потому, что его так уж заинтересовала моя книга, он читает потому, что страдает бессонницей. Говорю вам: он сидит в зале. Это довольно любопытное помещение большого и старинного дома, зал с рядами окон, в каждом ряду по четыре окна, но все окна только по одну сторону зала, ряд над рядом. Верхний ряд немыслимо сложно поддерживать в чистоте. Впрочем, это уже не тревожит нашего старичка. В зале холодно. Но и этого он не замечает. Он уже продрог изнутри, поэтому и не замечает холода. На нем жилет из темно-серой шерсти, под ней красноватая рубашка. (Мысленно я пытаюсь вообразить себе красный цвет и зеленый, точнее, воссоздать их в воображении.) Он сидит, сгорбившись над столом, а на столе раскрытая книга. Он не берет книгу в руки, предпочитает класть на стол и склониться над ней, сложив руки между колен, едва не касаясь длинной бородой книжных страниц. Он долго вчитывается в эти страницы. Видно, что он устал. Ему, наверное, приходится перечитывать каждую фразу по нескольку раз, чтобы вникнуть в смысл. Это сложная книга. Старик устал, но сон все равно не идет. Я уже сказала, что книг не пишу, но если бы писала, то непременно тяжелые, сложные книги. Мне очень не нравится, вернее, не понравилось бы, если бы кто-нибудь из моих читателей угадал, кем написана книга. Или…
Или? А может, как раз легче угадать автора именно по сложной книге?
Поздно рассуждать. Это сложная книга. Старик вынужден дважды или трижды перечитывать фразы, чтобы понять их смысл, как я уже говорила, вот такая сложная эта книга.
Для него я и пишу. Хотелось бы мне знать, как его зовут…
* * *
– Адвокату Маусбайгля изначально было ясно, что карты у него на руках – плохие, во всяком случае, хорошими их назвать было трудно. То, что Маусбайгль воспользовался своим служебным положением для проведения частного, никем не санкционированного расследования, отрицать было нельзя. Во время процесса в зале сидело множество угрожающе неприметных господ в безликих тройках, без сомнения, наблюдатели из ведомства, где трудился Маусбайгль, из более высоких инстанций и из министерства. Адвокат Лукс делал ставку на скромный набор козырей, имевшихся в его распоряжении: на до сих пор безупречную репутацию Маусбайгля, на то, что он предпринял упомянутое расследование, исходя не из корыстных интересов, полученных сведений нигде не разгласил, за исключением имени объявителя, таким образом, тайна налогообложения была сохранена.
Могу я, друзья мои, сделать вам одно признание? В то время это дело захватило меня настолько, что я, в целом не вникая особо в суть его, явился в зал заседаний и уселся рядом с господами в неброских одеждах. Я знал судью, это был мой коллега по учебе, с которым мы были на ты. Он слегка удивленно отметил мое присутствие, когда я, стараясь не шуметь и не привлекать внимания, осторожно пробирался к своему месту уже после начала заседания – я вынужден был опоздать по не зависящим от меня причинам. Незаметно сделав ему знак, я дал судье понять, что нахожусь здесь не по службе.
Я ждал момента, когда адвокат Лукс разыграет свой единственный козырь, по-настоящему эффективный. Но он отчего-то медлил. Завершилось приобщение к делу доказательств, прокурор выступил с довольно худосочной речью, но тут поднялся Лукс и, выпрямившись во весь свой могучий рост, произнес сжатую и убедительную речь, в которой сначала шло перечисление уже упоминавшегося; затем он, чуть склонив величавую с коротенькой бородкой голову, поправил мантию и высказал следующее: «Высокий суд, и на данном этапе процесса, как Высокому суду, несомненно, известно… – Лукс вообще питал слабость к подчеркнуто-старомодным оборотам речи, – могут иметь место ходатайства о допущении доказательств. Я долго раздумывал и раздумываю сейчас, стоит ли выдвигать подобное ходатайство. Как известно Высокому суду, господину прокурору, а также… – тут в его голосе мелькнули оттенки напыщенности, – господам, присутствующим в зале, за этим проступком, несомненно, совершенным нашим обвиняемым, скрывается мне неизвестное, однако предположительно весьма значимое по своей важности обстоятельство. И прояснение упомянутого обстоятельства могло послужить для обвиняемого оправдательным мотивом пусть не в формально-юридическом, но в моральном аспекте, если не оправдать его окончательно. Вследствие этого я предъявляю суду ходатайство о допросе федерального канцлера в качестве свидетеля, а также…»
И так далее, и тому подобное.
Лукс зачитал весь тщательно подготовленный им список свидетелей: министры, члены правительства, все пофамильно, с указанием должностей и служебных адресов в Бонне, и в самом конце прозвучали фамилия и титул «фрау доктор Файгенблатт», имя и настоящая фамилия неизвестны. Место работы: Федеральная служба информации. Пуллах.
Зал зароптал, ряды неприметных господ содрогнулись, испуская жесткое и недоброе излучение.
Естественно, адвокат Лукс всерьез не рассчитывал, что его ходатайство будет с ходу удовлетворено, однако добился желаемого: судья сначала объявил перерыв, а потом и вовсе отложил судебное заседание. Это означало, что хотя Маусбайгль по-прежнему оставался отстранен от исполнения служебных обязанностей, неизбежно грозившее ему дисциплинарное взыскание находилось в полной зависимости от результата судебного разбирательства, то есть на тот момент вынесено быть не могло, и он и далее получал полагавшееся ему согласно штатному расписанию жалованье и располагал достаточным временем для продолжения совместно с герром Перном предпринятого ими частного расследования.
Следует упомянуть, что второго процесса над Маусбайглем так и не последовало. Дело решили завершить по-другому. Несколько недель спустя документы дела вернулись в прокуратуру с запросом: а нельзя ли «вследствие совокупности обстоятельств, могущих служить оправданием обвиняемому», – тут явно прослеживалась ссылка на речь на процессе адвоката Лукса, которая произвела фурор, – «счесть целесообразным приостановить разбирательство дела ввиду незначительности вины согл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48