https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/
Жаль, не посмотреть чем кончится... Опять закрутилась, зажужжала
машинка привычных рассуждений... У ямы есть дно, рано или поздно долетим.
Шестая часть суши. Ну ладно, пусть, теперь поменьше... Конец наш будет
страшен и показателен. Шахты и мобильные установки, придерживаемые "до
лучших времен", выдадут "на гора" продукт... Всеобщий "бэнц" с
пиротехническим эффектом. В лучшем случае Европейский Союз плюнет на
резолюции ООН и добрые джентльмены придут к нам с чудесами гуманизма,
демократии и пищевой промышленности. Хотя, нам чудеса, как слепому
слайдоскоп... Не парламент нужен, а терминатор. И ждали ведь, и звали, и
казалось вот она - стальная рука... Даже две руки. Но Гурова застрелили на
митинге недоумки, вообразившие себя Освальдами-Каплан, а Степцов не
потянул. Ущербный архитектор с замашками бесноватого прапорщика. Были и
еще... Никто не угодил, ломались, щеки надували, выбирали... Ублюдки!
Иного не заслужили.
Эти ублюдки иного не заслужили. Едва они допилили дерево, появился
Петрович с Сашком. Он мужиков давно заприметил. Холода, зима на носу, надо
чем-то топить... Мужики не пикнули, принялись распиливать бревно на части.
Все так же угрюмо и безразлично - маленькие заводные уродцы... С тупой
пилой работа шла вяло.
Сашок курил, да покрикивал, лениво матерясь - повышал
производительность труда. Петрович, укоризненно улыбаясь, по-отечески
одергивал несдержанного Сашка.
- Как машина?
- Хорошая машина, - неспешно покивал Петрович. - Ухоженная.
- Ты ее сюда подгони, дрова отвезешь.
- Зачем бензин жечь? - удивился он. - Добрые люди отнесут, уважат!
Кивнул на мужиков, задумчиво глянул на небо и протянул: - Темнеет скоро...
Пора идти, что ль? Девка, поди, заждалась.
Будто с внучкой на прогулку. Ответить я не успел, увидел Ярошина.
- Станислав... м-м-м... мне хотелось бы...
- Потом! - я отвернулся, но он схватил меня за рукав. Я едва не упал.
Скрипнул зубами, рука сама рванулась к карману за "Макаровым".
- Что?
- Вы соображаете, что творите? Это безобразие!..
- Бе-зо-бра-зие, - я покатал на языке полузабытое слово. - Кто же
это... безобразит?
- Ваши люди ограбили одного из жителей поселка, забрав его машину.
Когда он не подчинился, они вывели его во двор, облили бензи...
Я покосился на Петровича. Зараза! С шумом, с дымом - это мы можем,
это да! Виновато и грустно улыбаясь, Петрович пожал плечами.
- Ты уж меня прости... Может, что не так...
Мэр не слушал, нервно мял ладони, умываясь воздухом. Смертник. Они
были обречены - мэры, прибалтийские бургомистры, председатели
многочисленных Советов Запсиба, городские головы, старосты, старейшины,
старшины. Мальчики для битья требовались любой власти и любая власть била
в них как в бубен. Регулярная часть, вступая в местечко, назначала
представителя из гражданского населения. Изыскивали на месте, привозили в
обозе, в кузове, на броне. Когда военные отступали, мэра сменял
председатель или староста. Умирали они, как правило, смертью мучительной и
нехорошей, но желающие не переводились. Сребролюбцы, утописты по Марксу,
Пелевину и Крайнову, жаждущие воплотить планы мирового переустройства,
сумасшедшие калифы на полчаса, рвущиеся к призрачному трону, сексуальные
маньяки, уставшие от работы и сублимирующие свои разнообразные страсти...
- Я рассчитывал на честное сотрудничество, полагал, что буду
полезен... Помните наш разговор? Вы обещали разумное, хотя бы минимальное
соблюдение норм...
Смертник. Он даже был мне симпатичен - представитель вымирающего рода
абстрактных гуманистов. Мягкий, спокойный человек - про таких раньше
говорили "порядочный". Последний уцелевший кирпич взорванного здания.
Был он медиком, "спинорезом" и уцелел. Вначале, конечно, не
разбирались - интеллигентов резали как бройлеров. Но первый угар прошел,
уцелевшие "умники", "очкарики", перекрасившись, попрятались по глухим
местам, оказалось, что без некоторых обойтись сложно. Сыпняк не щадил
никого, а массовые расстрелы зараженных помогали плохо. Уцелевших
"спинорезов" обласкивали и привечали всюду - от Норильска, до
Владикавказа.
- Я поверил вашим уверениям, согласился оставить клинику! Глупость
какая! Я в сто раз больше пользы тогда приносил!..
Смертник. Лучше бы тебе не лезть в эту кашу. "Клинику оставил"! Тоже
мне, Булгаков... Он был неплохим врачом, я знаю. Резал, обрабатывал ожоги,
колотые и рубленные раны, прописывал то, что можно было достать или
украсть, химичил в лаборатории... Какой винтик слетел с нарезки в твоей
голове? Переоценил авторитет, решил не размениваться на мелочи? Помогать,
так помогать... Тебя же и уговаривать не пришлось, сам явился.
Я уже прочел в нем дальнейшее и я знал, как поступлю. В варианте с
Гулько и Галей имелся единственный недостаток - невозможность придержать
Ирку до завтра. Первым взбрыкнет Гулько, вторым - Петрович. Мне не хватало
единственной ночи. Ярошин дал мне ее.
- Я отказываюсь работать с вами! Достаточно! Можете не считать меня
мэром, я ухожу!
Смертник. Предчувствие, с утра тянувшее кишки, исчезло и это было
лучшим признаком правоты. Ежевичный торт... Мэр не стоил крошечного
кусочка ежевичного торта. А теперь надо сыграть поубедительней.
- К сожалению, вы не уходите. Видимо, вы не отдаете себе отчет в том,
что сказали... - я говорил негромко и очень вежливо, с трудом подбирая
забытые слова. Петрович застыл, глядя дикими глазами.
- Мы не можем позволить себе вашей отставки - слишком сложная
ситуация на побережье. Непозволительная роскошь - демонстрировать нашу
слабость...
Я повернулся к Петровичу.
- Сейчас вы, Николай Петрович, возьмете его, проведете несколько раз
через поселок. Пусть увидит побольше народу, неплохо собрать толпу...
Расстреляете на пристани, далеко водить не надо. Тело не убирать.
Такого лица у Петровича я не видел никогда. Почтение. Восторг и
уважение. Раб. И зверство его от рабства. Последние три года у него было
все. Не хватало единственного - вождя. Теперь у него есть я и он уничтожит
любого, указанного мной. Завтра я укажу ему Гулько.
- Это мы сейчас, - зачастил Петрович. - Быстренько... Он сделал знак
Сашку и тот, словно ждал, с разворота ударил Ярошина в лицо. Брызнули в
стороны очки.
- Не калечить!
Я закурил, глядя как Сашок откачивает мэра. Прислушался к ощущениям.
Было хорошо, как после парной. Спокойно, чисто, пусто.
- А девочку? - заглянул в лицо Петрович.
- Оставите мне.
Петрович понимающе заулыбался, закивал и метнулся к Сашку -
поторапливать. Они подняли исходящего кровью Ярошина и погнали вниз, к
рынку. Смешно, всегда думал, что Голгофа - гора. Я смотрел им вслед, а в
голове, будто патроны в кармане, звенели, перекатываясь, две пустые, в
сущности, никчемные мысли: "Хоть кому-то ты, мэр, помог" и "Ну и все.
Все..."
Вот и мой черед подошел. Рано или поздно очередь доходит до каждого и
ты принимаешь на свою шкуру, считанное прежде голой теорией. Теоретики, мы
знали это отлично, сочувственно качая головами, читали в газетах,
наблюдали в стеклах экранов. И про Вьетнам слышали, и Афган был. Вот она -
настоящая перестройка, перестройка психики. "Начни с себя". И кончи с
собой... Я останусь здесь навсегда. Я хочу остаться. Прошлое исчезло,
будущее отпало. Старый Стас умер, новый не родится. Люди мира и люди
войны... Мое вечное сегодня - война, злой дождь, трупы в канавах и горящая
солярка.
Финиш... Не щадя ботинок, без дороги поднялся наверх, к штабу. Костик
сидел у рации, связи не...
А забавно, старые интеллигентские штучки дают себя знать. Красивости,
монологи, "умру, не рожусь"... Придумка, лилейные мучения. Клеймо
"очкарика". Кем был Ерш? Баллоны на ЗИЛе катал. И что поменялось? Ничего.
Жить стало лучше, жить стало веселее. Проще. "Прихожу раз со смены, вижу -
она с соседом в койке и фуфырь пустой на столе. Я ей как заеду в лоб! Что
ж ты, тварь, говорю, я ж его к выходным припас!"
Финиш... Петруха оказался на кухне. Две бутылки из-под "Пепси",
заткнутые деревяшками, мутные, полные до краев...
Наивные были! Вздыхали "Быдло!", "Homo sovieticus!", диспуты в
газетах. Ни черта не представляли. Сто раз скажи "дерьмо", дышать труднее
не станет. "Не знаешь ты мужика, барин, не знаешь. А мужик, он..." Откуда
это? Постой в очереди за водкой, внимательно вглядись, вглядись в лица.
Особенно, стоящих в первых рядах. Заверни в пивную, если найдешь, поцеди
разливного дрянца из баночки, послушай зверьков...
Финиш... Последняя чистая рубашка, стиранная еще в Симферополе.
Умыться. Остатки пасты из тюбика ножом, на палец и по деснам, по деснам...
Можно начинать. Зубами ее не подцепишь, внутрь надо протал...
А как задергались, побежали по норам, как заплакали, когда посыпались
маски и под ними рожи, рожи, рожи... Слов не понимают, на губах пена, а
глаза-то, глаза! И уж страшнее не бывает, когда глянешь в зеркало, а
там...
Все... Безвкусная она какая-то, не берет. Проводы. Так мы провожали
Очкарика, Рыжего, Зяму - всех не упомнишь. И с каждым разом все меньше
требовалось стаканов. А сегодня я пью из горла. Один. Счастливо, Стас!
- Здорово! - я поскоблил ложечкой днище кастрюли. Крема не было. -
Класс! Ты чего туда добавила? Мяты?
- Зубной пасты, - серьезно отозвалась Ирка. - "Aquafresh". Знаешь,
есть такая, полосочками... Лапы прочь!
Я спешно отдернул руку от стоявшего на столе торта, и заныл: -
Немножко, с краешка хоте-е-е-ел!.. Чуть-чуть попробовать. Жалко, да?
- Не ной! - нахмурилась Ирка. - Нельзя!
Что она всегда умела делать - это торты. Ноздреватый, чуть влажный
бисквит, перемежающийся слоями ежевики. Розовый, закатный крем, а поверху
великолепная россыпь ягод...
- Ладно-ладно... - она не сдержалась, засмеялась, подошла и уселась
на колени. - Прекращай! Ребеночек... Вино поставил?
- За окном. Не спеши, пусть похолоднее...
- А вот этим мы займемся потом... - она выскользнула из рук. - Нечего
рожи корчить, успеется! Доставай вино, неси на стол. Торт тоже. Я сейчас.
Она вышла, а я перетащил все в большую комнату, достал клеенку, вынул
из стенки чистые майонезные баночки, открыл, разлил и стал ждать. У
соседей гремела музыка и рубили мебель. "Ламбада".
Ностальгический вечер. Давно так не сидели. "И когда еще сядем - вот
вопрос", - ухмыльнулся внутренний голос. Ну и пусть! Сегодня я хотел так -
за закрытыми шторами, за крепкими стенами, при ярком электричестве, без
предчувствий гражданской войны, без голода и страха. Я буду есть торт и
вам его у меня не отнять.
В дверь постучали. Ирка. Накрашенная, причесанная, довольная собой и
зеркалом. Котенок. Наверное, платье новое...
- Входите, мисс!
Но она не вошла, постучала снова.
- Заходи!
И опять стук.
- Эй!
Все громче и громче... Захотел встать, не смог. Ноги вмерзли в
паркет, лед до колен... Почему? Топил же! А за дверью уже гремело,
грохотало и исходили криком незнакомые голоса. С кровью и мясом выдрал
ноги из трясущегося пола. Но погас свет и оказалось, что я лежу в серой
тоске дождливого утра, глядя как открывается дверь.
Не в платье она была, в рваных джинсах, моем дождевике, с автоматом в
руках. Бестолковый сон! Повернувшись на бок, я закрыл глаза и, натянув на
голову одеяло, увидел то, что было на самом деле - яркий свет, вино и
красивое платье. Я успел еще улыбнуться, прежде чем взорвавшийся торт
ударил в лицо, залепив глаза алыми ежевичными брызгами...
Все оказалось выверено до мелочей. Пилот "вертушки" ювелирно усадил
машину между двух скал, в километре от передовых постов. Даже не пившие и
не спавшие не успели разобраться. Пулеметные гнезда закидали гранатами.
Цели были известны, группы знали свои задачи и к приходу катеров работа
закончилась. Горел и рвался склад, полыхал, укутанный бесполезной
маскировочной сетью танк и черные фигурки перебежками двигались по склону.
Треск огня сливался с выстрелами и криком.
Осечки не случилось - разведка сработала четко, как обычно. Бой
кончился, командир десанта постепенно приходил в себя. С лица сошло
выражение озверелой сосредоточенности, он уже мог говорить связно. Не
выпуская из рук десантный "Тифлис", пытался что-то нашарить в карманах.
Ирина протянула пачку сигарет, но он только покачал головой, бурча под
нос. Вдруг радостно улыбнулся, достал из кармана конфету и, сорвав зубами
обертку, закинул в рот.
- По времени ты хорошо уложился, молодец, - Ирина стояла у окна и
смотрела вниз. Десантники "подчищали" поселок, догорала солярка, вдали
постреливали.
- Вам спасибо, - невнятно выдавил командир. - Все точки указали, не
то бы пришлось поковыряться...
- Ясновиденье...
- Как? - не понял он.
- Это называется ясновиденьем. Телепатия...
- А-а-а! Ну, конечно! - до развала командир успел закончить два курса
института и некоторые термины еще помнил, хотя и с трудом. - Ваш дар...
- Прекрати! - отмахнулась Ирина. - Дрянь, дешевка... Вот был
настоящий профессионал!
Она кивнула в сторону кровати, на скрюченное, прикрытое лохмотьями
одеяла тела. Командир недоверчиво фыркнул. Кровать, шкаф, стена - все было
изрезано пулями. Чувствовалось, стреляли много, не особенно целясь.
- Он сильно сдал. Хотя, был момент, когда я начала сомневаться...
Командир десанта еще раз взглянул на забрызганную кровью стену,
подумал, что смерть во сне, в сущности не так уж и плоха, усмехнулся и
спросил:
- А не боялись, что он вас как агента?.. Выведет?
- Едва ли. Я ведь его давно знала. Он всегда был таким... романтиком.
Командир согласно покивал и опять подумал, что не проснуться - просто
отлично. Гарантия от неприятных сюрпризов.
1 2 3 4 5 6 7 8
машинка привычных рассуждений... У ямы есть дно, рано или поздно долетим.
Шестая часть суши. Ну ладно, пусть, теперь поменьше... Конец наш будет
страшен и показателен. Шахты и мобильные установки, придерживаемые "до
лучших времен", выдадут "на гора" продукт... Всеобщий "бэнц" с
пиротехническим эффектом. В лучшем случае Европейский Союз плюнет на
резолюции ООН и добрые джентльмены придут к нам с чудесами гуманизма,
демократии и пищевой промышленности. Хотя, нам чудеса, как слепому
слайдоскоп... Не парламент нужен, а терминатор. И ждали ведь, и звали, и
казалось вот она - стальная рука... Даже две руки. Но Гурова застрелили на
митинге недоумки, вообразившие себя Освальдами-Каплан, а Степцов не
потянул. Ущербный архитектор с замашками бесноватого прапорщика. Были и
еще... Никто не угодил, ломались, щеки надували, выбирали... Ублюдки!
Иного не заслужили.
Эти ублюдки иного не заслужили. Едва они допилили дерево, появился
Петрович с Сашком. Он мужиков давно заприметил. Холода, зима на носу, надо
чем-то топить... Мужики не пикнули, принялись распиливать бревно на части.
Все так же угрюмо и безразлично - маленькие заводные уродцы... С тупой
пилой работа шла вяло.
Сашок курил, да покрикивал, лениво матерясь - повышал
производительность труда. Петрович, укоризненно улыбаясь, по-отечески
одергивал несдержанного Сашка.
- Как машина?
- Хорошая машина, - неспешно покивал Петрович. - Ухоженная.
- Ты ее сюда подгони, дрова отвезешь.
- Зачем бензин жечь? - удивился он. - Добрые люди отнесут, уважат!
Кивнул на мужиков, задумчиво глянул на небо и протянул: - Темнеет скоро...
Пора идти, что ль? Девка, поди, заждалась.
Будто с внучкой на прогулку. Ответить я не успел, увидел Ярошина.
- Станислав... м-м-м... мне хотелось бы...
- Потом! - я отвернулся, но он схватил меня за рукав. Я едва не упал.
Скрипнул зубами, рука сама рванулась к карману за "Макаровым".
- Что?
- Вы соображаете, что творите? Это безобразие!..
- Бе-зо-бра-зие, - я покатал на языке полузабытое слово. - Кто же
это... безобразит?
- Ваши люди ограбили одного из жителей поселка, забрав его машину.
Когда он не подчинился, они вывели его во двор, облили бензи...
Я покосился на Петровича. Зараза! С шумом, с дымом - это мы можем,
это да! Виновато и грустно улыбаясь, Петрович пожал плечами.
- Ты уж меня прости... Может, что не так...
Мэр не слушал, нервно мял ладони, умываясь воздухом. Смертник. Они
были обречены - мэры, прибалтийские бургомистры, председатели
многочисленных Советов Запсиба, городские головы, старосты, старейшины,
старшины. Мальчики для битья требовались любой власти и любая власть била
в них как в бубен. Регулярная часть, вступая в местечко, назначала
представителя из гражданского населения. Изыскивали на месте, привозили в
обозе, в кузове, на броне. Когда военные отступали, мэра сменял
председатель или староста. Умирали они, как правило, смертью мучительной и
нехорошей, но желающие не переводились. Сребролюбцы, утописты по Марксу,
Пелевину и Крайнову, жаждущие воплотить планы мирового переустройства,
сумасшедшие калифы на полчаса, рвущиеся к призрачному трону, сексуальные
маньяки, уставшие от работы и сублимирующие свои разнообразные страсти...
- Я рассчитывал на честное сотрудничество, полагал, что буду
полезен... Помните наш разговор? Вы обещали разумное, хотя бы минимальное
соблюдение норм...
Смертник. Он даже был мне симпатичен - представитель вымирающего рода
абстрактных гуманистов. Мягкий, спокойный человек - про таких раньше
говорили "порядочный". Последний уцелевший кирпич взорванного здания.
Был он медиком, "спинорезом" и уцелел. Вначале, конечно, не
разбирались - интеллигентов резали как бройлеров. Но первый угар прошел,
уцелевшие "умники", "очкарики", перекрасившись, попрятались по глухим
местам, оказалось, что без некоторых обойтись сложно. Сыпняк не щадил
никого, а массовые расстрелы зараженных помогали плохо. Уцелевших
"спинорезов" обласкивали и привечали всюду - от Норильска, до
Владикавказа.
- Я поверил вашим уверениям, согласился оставить клинику! Глупость
какая! Я в сто раз больше пользы тогда приносил!..
Смертник. Лучше бы тебе не лезть в эту кашу. "Клинику оставил"! Тоже
мне, Булгаков... Он был неплохим врачом, я знаю. Резал, обрабатывал ожоги,
колотые и рубленные раны, прописывал то, что можно было достать или
украсть, химичил в лаборатории... Какой винтик слетел с нарезки в твоей
голове? Переоценил авторитет, решил не размениваться на мелочи? Помогать,
так помогать... Тебя же и уговаривать не пришлось, сам явился.
Я уже прочел в нем дальнейшее и я знал, как поступлю. В варианте с
Гулько и Галей имелся единственный недостаток - невозможность придержать
Ирку до завтра. Первым взбрыкнет Гулько, вторым - Петрович. Мне не хватало
единственной ночи. Ярошин дал мне ее.
- Я отказываюсь работать с вами! Достаточно! Можете не считать меня
мэром, я ухожу!
Смертник. Предчувствие, с утра тянувшее кишки, исчезло и это было
лучшим признаком правоты. Ежевичный торт... Мэр не стоил крошечного
кусочка ежевичного торта. А теперь надо сыграть поубедительней.
- К сожалению, вы не уходите. Видимо, вы не отдаете себе отчет в том,
что сказали... - я говорил негромко и очень вежливо, с трудом подбирая
забытые слова. Петрович застыл, глядя дикими глазами.
- Мы не можем позволить себе вашей отставки - слишком сложная
ситуация на побережье. Непозволительная роскошь - демонстрировать нашу
слабость...
Я повернулся к Петровичу.
- Сейчас вы, Николай Петрович, возьмете его, проведете несколько раз
через поселок. Пусть увидит побольше народу, неплохо собрать толпу...
Расстреляете на пристани, далеко водить не надо. Тело не убирать.
Такого лица у Петровича я не видел никогда. Почтение. Восторг и
уважение. Раб. И зверство его от рабства. Последние три года у него было
все. Не хватало единственного - вождя. Теперь у него есть я и он уничтожит
любого, указанного мной. Завтра я укажу ему Гулько.
- Это мы сейчас, - зачастил Петрович. - Быстренько... Он сделал знак
Сашку и тот, словно ждал, с разворота ударил Ярошина в лицо. Брызнули в
стороны очки.
- Не калечить!
Я закурил, глядя как Сашок откачивает мэра. Прислушался к ощущениям.
Было хорошо, как после парной. Спокойно, чисто, пусто.
- А девочку? - заглянул в лицо Петрович.
- Оставите мне.
Петрович понимающе заулыбался, закивал и метнулся к Сашку -
поторапливать. Они подняли исходящего кровью Ярошина и погнали вниз, к
рынку. Смешно, всегда думал, что Голгофа - гора. Я смотрел им вслед, а в
голове, будто патроны в кармане, звенели, перекатываясь, две пустые, в
сущности, никчемные мысли: "Хоть кому-то ты, мэр, помог" и "Ну и все.
Все..."
Вот и мой черед подошел. Рано или поздно очередь доходит до каждого и
ты принимаешь на свою шкуру, считанное прежде голой теорией. Теоретики, мы
знали это отлично, сочувственно качая головами, читали в газетах,
наблюдали в стеклах экранов. И про Вьетнам слышали, и Афган был. Вот она -
настоящая перестройка, перестройка психики. "Начни с себя". И кончи с
собой... Я останусь здесь навсегда. Я хочу остаться. Прошлое исчезло,
будущее отпало. Старый Стас умер, новый не родится. Люди мира и люди
войны... Мое вечное сегодня - война, злой дождь, трупы в канавах и горящая
солярка.
Финиш... Не щадя ботинок, без дороги поднялся наверх, к штабу. Костик
сидел у рации, связи не...
А забавно, старые интеллигентские штучки дают себя знать. Красивости,
монологи, "умру, не рожусь"... Придумка, лилейные мучения. Клеймо
"очкарика". Кем был Ерш? Баллоны на ЗИЛе катал. И что поменялось? Ничего.
Жить стало лучше, жить стало веселее. Проще. "Прихожу раз со смены, вижу -
она с соседом в койке и фуфырь пустой на столе. Я ей как заеду в лоб! Что
ж ты, тварь, говорю, я ж его к выходным припас!"
Финиш... Петруха оказался на кухне. Две бутылки из-под "Пепси",
заткнутые деревяшками, мутные, полные до краев...
Наивные были! Вздыхали "Быдло!", "Homo sovieticus!", диспуты в
газетах. Ни черта не представляли. Сто раз скажи "дерьмо", дышать труднее
не станет. "Не знаешь ты мужика, барин, не знаешь. А мужик, он..." Откуда
это? Постой в очереди за водкой, внимательно вглядись, вглядись в лица.
Особенно, стоящих в первых рядах. Заверни в пивную, если найдешь, поцеди
разливного дрянца из баночки, послушай зверьков...
Финиш... Последняя чистая рубашка, стиранная еще в Симферополе.
Умыться. Остатки пасты из тюбика ножом, на палец и по деснам, по деснам...
Можно начинать. Зубами ее не подцепишь, внутрь надо протал...
А как задергались, побежали по норам, как заплакали, когда посыпались
маски и под ними рожи, рожи, рожи... Слов не понимают, на губах пена, а
глаза-то, глаза! И уж страшнее не бывает, когда глянешь в зеркало, а
там...
Все... Безвкусная она какая-то, не берет. Проводы. Так мы провожали
Очкарика, Рыжего, Зяму - всех не упомнишь. И с каждым разом все меньше
требовалось стаканов. А сегодня я пью из горла. Один. Счастливо, Стас!
- Здорово! - я поскоблил ложечкой днище кастрюли. Крема не было. -
Класс! Ты чего туда добавила? Мяты?
- Зубной пасты, - серьезно отозвалась Ирка. - "Aquafresh". Знаешь,
есть такая, полосочками... Лапы прочь!
Я спешно отдернул руку от стоявшего на столе торта, и заныл: -
Немножко, с краешка хоте-е-е-ел!.. Чуть-чуть попробовать. Жалко, да?
- Не ной! - нахмурилась Ирка. - Нельзя!
Что она всегда умела делать - это торты. Ноздреватый, чуть влажный
бисквит, перемежающийся слоями ежевики. Розовый, закатный крем, а поверху
великолепная россыпь ягод...
- Ладно-ладно... - она не сдержалась, засмеялась, подошла и уселась
на колени. - Прекращай! Ребеночек... Вино поставил?
- За окном. Не спеши, пусть похолоднее...
- А вот этим мы займемся потом... - она выскользнула из рук. - Нечего
рожи корчить, успеется! Доставай вино, неси на стол. Торт тоже. Я сейчас.
Она вышла, а я перетащил все в большую комнату, достал клеенку, вынул
из стенки чистые майонезные баночки, открыл, разлил и стал ждать. У
соседей гремела музыка и рубили мебель. "Ламбада".
Ностальгический вечер. Давно так не сидели. "И когда еще сядем - вот
вопрос", - ухмыльнулся внутренний голос. Ну и пусть! Сегодня я хотел так -
за закрытыми шторами, за крепкими стенами, при ярком электричестве, без
предчувствий гражданской войны, без голода и страха. Я буду есть торт и
вам его у меня не отнять.
В дверь постучали. Ирка. Накрашенная, причесанная, довольная собой и
зеркалом. Котенок. Наверное, платье новое...
- Входите, мисс!
Но она не вошла, постучала снова.
- Заходи!
И опять стук.
- Эй!
Все громче и громче... Захотел встать, не смог. Ноги вмерзли в
паркет, лед до колен... Почему? Топил же! А за дверью уже гремело,
грохотало и исходили криком незнакомые голоса. С кровью и мясом выдрал
ноги из трясущегося пола. Но погас свет и оказалось, что я лежу в серой
тоске дождливого утра, глядя как открывается дверь.
Не в платье она была, в рваных джинсах, моем дождевике, с автоматом в
руках. Бестолковый сон! Повернувшись на бок, я закрыл глаза и, натянув на
голову одеяло, увидел то, что было на самом деле - яркий свет, вино и
красивое платье. Я успел еще улыбнуться, прежде чем взорвавшийся торт
ударил в лицо, залепив глаза алыми ежевичными брызгами...
Все оказалось выверено до мелочей. Пилот "вертушки" ювелирно усадил
машину между двух скал, в километре от передовых постов. Даже не пившие и
не спавшие не успели разобраться. Пулеметные гнезда закидали гранатами.
Цели были известны, группы знали свои задачи и к приходу катеров работа
закончилась. Горел и рвался склад, полыхал, укутанный бесполезной
маскировочной сетью танк и черные фигурки перебежками двигались по склону.
Треск огня сливался с выстрелами и криком.
Осечки не случилось - разведка сработала четко, как обычно. Бой
кончился, командир десанта постепенно приходил в себя. С лица сошло
выражение озверелой сосредоточенности, он уже мог говорить связно. Не
выпуская из рук десантный "Тифлис", пытался что-то нашарить в карманах.
Ирина протянула пачку сигарет, но он только покачал головой, бурча под
нос. Вдруг радостно улыбнулся, достал из кармана конфету и, сорвав зубами
обертку, закинул в рот.
- По времени ты хорошо уложился, молодец, - Ирина стояла у окна и
смотрела вниз. Десантники "подчищали" поселок, догорала солярка, вдали
постреливали.
- Вам спасибо, - невнятно выдавил командир. - Все точки указали, не
то бы пришлось поковыряться...
- Ясновиденье...
- Как? - не понял он.
- Это называется ясновиденьем. Телепатия...
- А-а-а! Ну, конечно! - до развала командир успел закончить два курса
института и некоторые термины еще помнил, хотя и с трудом. - Ваш дар...
- Прекрати! - отмахнулась Ирина. - Дрянь, дешевка... Вот был
настоящий профессионал!
Она кивнула в сторону кровати, на скрюченное, прикрытое лохмотьями
одеяла тела. Командир недоверчиво фыркнул. Кровать, шкаф, стена - все было
изрезано пулями. Чувствовалось, стреляли много, не особенно целясь.
- Он сильно сдал. Хотя, был момент, когда я начала сомневаться...
Командир десанта еще раз взглянул на забрызганную кровью стену,
подумал, что смерть во сне, в сущности не так уж и плоха, усмехнулся и
спросил:
- А не боялись, что он вас как агента?.. Выведет?
- Едва ли. Я ведь его давно знала. Он всегда был таким... романтиком.
Командир согласно покивал и опять подумал, что не проснуться - просто
отлично. Гарантия от неприятных сюрпризов.
1 2 3 4 5 6 7 8