Виталий КАПЛАН
УСАТЫЙ-ПОЛОСАТЫЙ


Да, этот год не то, что прошлый. Осени тогда, можно сказать, и не
было, нежаркое, но светлое и прозрачное лето задержалось чуть ли не до
середины октября. В бирюзовом, чуть подернутом легкими облачками небе
висело, поигрывая блестками, солнце, точно свеженький, едва лишь с
монетного двора, пятак, а слабый ветер не спеша тащил вдоль тротуара сухие
разноцветные листья, и те шелестели, словно страницы какой-то хорошей
книги.
В общем, было время. А сейчас и не поймешь, какое время года,
сплошная гниль. Еще в августе небо затянули сморщенные седые облака,
зарядили дожди - и до сих пор истекают злостью. Не то, чтобы ливни с
грозами - это бы еще куда ни шло - нет, мелкие, серенькие, нудные словно
лекция по теоретической методологии. Промокло все - и земля и небо, и
время, и пространство. Иногда казалось, что нынешняя слякоть необратима,
что вечно будут гнить по краям тротуаров съежившиеся листья, и не
избавиться уже от наглой уличной грязи, что так и норовит заляпать брюки,
и уж разумеется, все окна в городе навсегда иссечены мутными тягучими
струйками.
Одним словом, грязь, грязь и ничего, кроме грязи. Особенно здесь.
Театр начинается с вешалки, а город, очевидно, с вокзала. Считается, что
сей славный град - один из очагов мировой культуры, да видно, смыло ее,
культуру, дождями. По перрону без сапог и не пройдешь, а в залах ожидания,
что убирай, что не убирай, все одно и то же тоскливое болото, коричневая
жижа хлюпает под ногами, и прямо в ней сидят люди - кресел, само собой, на
всех не хватает. И прямо сюда, в подозрительного вида лужи, кучами
навалены рюкзаки, узлы, чемоданы. Народу уже все до фонаря, грязь - не
грязь, лишь бы уехать в конце концов. Хотя и там, куда они стремятся,
наверняка не чище.
Ну, и как положено, перестройка. Перестраивают старенький, повидавший
всякие виды вокзал, кругом разворотили что только можно, а также и чего
нельзя, половину труб закопали, другую еще год согласовывать будут. Точно
исполинские жирафьи шеи, возносятся краны, ползают деловитые
жуки-бульдозеры, выпирают жесткими ребрами стальные конструкции, больше
всего смахивающие на допотопных динозавров. И всему этому зоопарку,
похоже, не предвидится конца.
Но со стороны глянешь - кипит работа, бурлит и пенится. Трещат
ослепительно-голубые огни электросварки, бригада работает под девизом
"Гори оно все синим пламенем!". Где-то вдали, за отстойными путями, ухает,
словно исполинская жаба, бетономешалка. А может, какая-нибудь
камнедробилка. Слышна веселая песнь отбойных молотков - очередной раз
ломают асфальт. Оркестр электропил ежедневно выдает авангардистские
симфонии. Веселая жизнь, что и говорить.

Сергей взглянул на часы. Не слабо, уже без десяти четыре. Да, пора
отставить лирические медитации и мчаться на дежурство. Хотя нет, мчаться -
это излишество. Можно пойти и не спеша. Не горит. Минутой раньше, минутой
позже - для Инспекции все одним цветом.
Да и вообще тамошняя работа - сплошная малина. И не напрягаешься
особенно, и со скуки мух не давишь. Случаются занятные моменты. Кстати, и
времени не слишком много отнимает - дежурства дважды в неделю по четыре
часа. Чем плохо? А ведь считается как общественная нагрузка, а также
комсомольская. Если надо слинять с какой-нибудь дряни типа овощной базы
или демонстрации по поводу нерушимого единства - так нет проблем.
Ссылаешься на производственную необходимость - и привет. А проверять никто
не станет - все в запарке и отключке, всем некогда. Да и лень. Зато в
личный комплексный план можно записать, что в поте лица своего, невзирая
на объективные и субъективные, вкалываешь в Инспекции, а стало быть, чист
сердцем перед факультетским бюро. Пустячок, а приятно. Экономишь и время,
и нервы.
...Сегодня четверг. Это хорошо. Это значит, под крышей дежурить.
Никакой особой работенки не предвидится, стало быть, можно заняться
окаянным конспектом, добить Анти-Дюринга в пух и прах. Развлечение не из
лучших, но иначе зимой ВВС и разговаривать о зачете не станет. ВВС, она же
Василиса Вениаминовна Серебрянская, сухонькая бабка-доцент, ржавый осколок
давно ушедшей эпохи. Уж скорее бы отправилась она в дальний путь по
описанному доктором Моуди пресловутому туннелю, на свиданку с Корифеем,
Вождем и Учителем. Проводили бы с оркестром - и всему факультету стало бы
легче на сердце. Но где уж там. Старуха, несмотря на свои почти
трехзначные годы, крепка словно атомный авианосец. Видно, ставит рекорд
долгожительства. Она еще и с тех конспекты спросит, кто сейчас в кубики
играется и манную кашу по стенкам размазывает.
Надо будет все-таки сделать финт ушами. Не размахиваться же, в самом
деле, на тридцать страниц, как ласково рекомендовала бабка на недавнем
семинаре. Однако и без того почти все дежурство на это дело угробишь. А
ведь прискорбно. С матанализом бы посидеть, коллоквиум не за горами, да и
томик Стругацких неплохо бы дочитать. Леха дал всего на неделю, потому что
сам неизвестно у кого выцыганил. И тут же пустил по кругу. А ведь ему,
бедолаге, и возвращать.

Инспекция располагалась в круглой, построенной чуть ли не в
позапрошлом веке трехэтажной башне. Сие творение неизвестного зодчего явно
косило под средневековье - узкие, забранные решетками окна-бойницы,
чугунная винтовая лестница, ступени которой звенят под ногами, точно
тяжелые колокола. Всем, кто впервые сюда попадал, казалось, будто случился
сдвиг во времени. Столетий этак на семь. Вот-вот покажется на горизонте
хищная орда, почернеет воздух от разом пущенных стрел, затрубит боевой рог
- и начнется... "Наш Замок", называли свое здание сотрудники Инспекции.
Впрочем, _н_а_ш_и_м_ замок был, мягко говоря, не совсем. Им отвели лишь
три комнатки на втором этаже. Самая крупная - это центральная, там в
основном и кипит работа, а также чай в электрическом самоваре - любят
сотрудники совершать "пищеварительные паузы". Ну и, понятное дело, здесь
же заседает за своим столом шеф - а именно Семен Митрофанович Чачин, седой
багроволицый ветеран всех войн, начиная, видимо, с Куликовской битвы. Он
неописуемо толст, он страдает всеми открытыми, а также и неоткрытыми
болезнями, он тяжело дышит и ходит с черной палкой. Но ни о какой пенсии
не может быть и речи, Семен Митрофанович намерен отойти в небытие прямо
тут, на боевом посту, куда его, как он полагает, поставила партия. Хотя
вероятнее, все закончится в районной больнице, в компании тараканов и
пьяных санитарок.
Комната справа - это архив. Там пребывают бронированные шкафы с
никому не нужными материалами, пустой, словно студенческая голова после
экзамена, сейф, две ободранные тумбочки, а главное - общественный
холодильник. В общественном холодильнике, в отличии от сейфа, всегда
что-нибудь да найдется, народ в Инспекции дружный, пищеварительные паузы,
посиделки и специально организованные застолья сменяют друг друга с
непреложностью кремлевских часов. И больше здесь, в хранилище, ничего нет,
за исключением Железного Феликса, чей портрет за треснувшим стеклом особо
полюбился местным тараканам. В свое время Феликс висел в главной комнате,
но потом в силу каких-то политических соображений был замещен Ильичом и
отправлен сюда, на заслуженный отдых.
А вот каморка слева - КПЗ. На окнах имеет место изящная, почти
декоративная решетка, на двери с внутренней стороны нет ручки. Интерьер
завершается диваном с выпирающими пружинами, а также столиком, который на
всякий случай привинчен к полу. Сюда сажают задержанных, и здесь они
загорают до отправки в приемник-распределитель. Иногда загорают подолгу -
своего транспорта Инспекции не положено, а казенного вечно приходится
ждать.

- А, Усатый-Полосатый, здорово, - не вылезая из-за стола, пробасил
старший лейтенант Кондрашев и, перегнувшись через край, протянул ладонь.
Они поздоровались - как всегда, по методу "кто кого пережмет". И вновь
получилась боевая ничья.
Нельзя сказать, чтобы Сергей так уж крепко дружил с Кондрашевым,
все-таки они люди из разных миров, но очень даже приятельствовал. Да и
старше Сашка был всего лишь на пять лет - не столь и много. Именно с его
легкой руки и прилипло к Сергею прозвище "Усатый-Полосатый". Еще с прошлой
осени, когда тот впервые появился в Инспекции. Усатый - это из-за длинных,
а-ля гайдамацких усов, которые он отпустил сразу же после армии. А
Полосатым - из-за фамилии Полосухин. Раньше Сергея обозначали по-всякому:
и Полусухим, и Крепленным, и даже Вермутом. Сергей, понятное дело, не
обижался, но и восторгов особых не испытывал. А вот Сашкино изобретение
неожиданно пришлось ему по вкусу.
- Здорово, дедушка Кондратий, - откликнулся Сергей, ставя сумку на
черный кожаный диван. - Что новенького в наших Палестинах? Жизнь бьет
ключом, и все по голове?
- В Багдаде все спокойно, мой халиф, - плотоядно усмехнулся Сашка,
скаля тридцать два абсолютно здоровых зуба, - Сема своей необъятной
задницей прочно сидит на биллютне, это тебе, полагаю, известно, а вот чего
ты не знаешь, так это насчет вторника. Вызывал меня на ковер дяденька
Бугров, и весьма неделикатно вставлял клизму в положенное место.
- Это с какой еще радости?
- А работаем плохо, - жизнерадостно пояснил Кондрашев, похоже, не
особо расстроенный подобной мелочью жизни. - В сентябре на пятнадцать
процентов меньше задержаний, чем в августе. Стало быть, на столько же
процентов хуже бездельничаем. Так, наш родимый, и выразился. Это раз. Сема
с дружинниками поскандалил, они теперь не хотят с нами в совместное
патрулирование ходить - это факт номер два. Ну, и мелочевка разная, вроде
несвоевременно сданных бумаг.
Сергей хмыкнул.
- Бугров что, совсем мозгой заплесневел? - поинтересовался он, роясь
в недрах сумки. - Сентябрь же все-таки не август, в школах занятия
начались, вот и бегают меньше. Это и пню лесному доступно.
- Первый этаж, вторая дверь направо, - ехидно посоветовал Сашка. -
Явись пред мутные Бугровские очи и поделись соображениями. Наш Бугор тебя
похвалит, может, премию отвалит.
- А что? - заинтересовался Сергей. - Толковая мысля. Хочешь, на спор
пойду и скажу? Я тут общественник-бессребреник, денег за доблестный труд
не получаю, и вообще числюсь по комсомольской линии. Так что мне не
страшен серый волк.
- Вполне детсадовское рассуждение, - одобрительно улыбнулся
Кондрашев. - Вот они, розовые очечки на шелковой цепочке. Дядя Бугров у
нас нервный, в младенчестве ушибленный, в юности обиженный. Вылетишь из
оперотряда как пробка от "Салюта". А то и бумагу в институт сделает. Учти,
Серый, он не любитель. Он профессионал.
- Ладно, хрен с ним и жеванная морковка, - Сергей наконец отыскал
нужную тетрадку. - Ты вон чего скажи, Мишка с Иваном сегодня придут?
- Шайтан их в курсе. Обещались вроде бы. Во всяком случае, в графике
на сегодня они имеют счастье быть.
- Усек, шеф. Ну, и какая предстоит работенка? А то ведь мне еще и
конспектом страдать.
- Страдай, Сережа, страдай, - ласково покивал головой Кондрашев. -
Делать все равно нефига. Ты сегодня не в патруле, так что здесь останешься
за главного. Строчи сколько вытерпишь. Кого конспектируешь-то?
- Да вот, Анти-Дюринга стругаю мелкими ломтями.
- Знакомо. Бывало, и мы на юридическом баловались. Я гляжу, совсем
замордовала вас Василиса Премудрая.
- В этом определении есть лишние буквы, - заметил Сергей. - И мы оба
с тобой знаем, какие.
- Ну уж само собой, - согласился Сашка. - Весь ваш оперотряд от нее
на стенку лезет. А с виду, говорят, милая старушка.
- Да уж. Зверь-баба.
- Зато после института будет что вспомнить, - продолжал свою праздную
мысль Кондрашев. А слушай, Серый, - глаза его шкодливо блеснули, как и
всегда в те минуты, когда старшему лейтенанту хотелось подурачиться. - А
что, если эту вашу бабенцию задержать как несовершеннолетнюю? Ростом
подходит, фигурой... В КПЗ посадим, в детприемник сдадим. Глядишь, вам и
облегчение...
- Тогда уж в дедприемник, - внес коррективу Сергей. - Кстати, по
факультету из года в год ползают слухи, что милая наша старушка сама в
свое время так развлекалась. Может, кое-куда пописывала. А может, и
подписывала.
- Интересно, до какого же чина она дослужилась? - задумчиво протянул
Сашка. - Ведь экое же ископаемое...
- Вот уж тайна сия велика есть, - буркнул Сергей, очищая от бумаг
второй стол. Он разложил бесценное сокровище - тетради N_1, откуда сдувал,
и N_2, куда писал. У него уже и зубы заныли от предвкушения.
Но страдать пришлось отложить. Защебетали в дверях нежные, такие
солнечные на общем слякотном фоне голоса, и явились на пороге Маринка с
Марьянкой. Первая - брюнетка полуюжного типа, вторая - восхитительная,
хотя и малость полноватая шатенка.
- Не как штыки прибываем, барышни! - сурово заметил Кондрашев и
показал подбородком на циферблат. - Почему опять опоздание? Где наша
боевая дисциплина?
Суровость получалась у него не ахти как. На ущербную троечку.
- А что это мы, Сашенька, такие сердитые? - хором поинтересовались
ничуть не уязвленные таким приветствием дамы. - Перепады настроения?
Магнитные бури? А может, законная супруга? Уж не отыскала ли она следы
помады на твоей мужественной личности?
- Ну, - хмыкнул Сашка, - если бы отыскала, вы бы мне, красавицы,
апельсинчики в Склифосовского носили. В моей прекрасной половине центнера
полтора будет. Такая ежели двинет...
- Бедняжка, - сочувственно вздохнула Марьянка-шатенка.
1 2 3 4