Елизаров Михаил
Сифилис
Тихого нрава и покладистого характера, секретарша Лариса Васильевна рассчитывала прожить долгую жизнь. Для этого она избегала всего короткого: носила только длинные платья, отпускала волосы и ногти, делала при ходьбе широкие шаги, читала многотомные эпопеи, а встречающиеся в речи маленькие слова увеличивала ласкательными суффиксами.
Однажды Лариса Васильевна поела постного борща и вспотела запахом фасоли. Она приняла душ, и у нее заболело горло. В зеркальце она увидела, что гланды облеплены коричневыми корками, полость рта воспалена, а основания дёсен тронуты язвочками, похожими на творожные крошки.
Лариса Васильевна растолкла в стакане таблетку фурацилина и приготовилась залить её кипятком, но от полоскания отвлёк телефон.
— У тебя «Маяк» ловится?! — спрашивала подруга. — Включай немедленно!
Лариса Васильевна повертела колесико регулятора радиочастот. Из мембраны отошли влажные, обильные хрипы, и бодрый диктор сказал:
— …обязаны помнить! Какая бы ни сложилась ситуация горе, радость, обида — вы не должны брать в рот. Ничто не сможет заставить вас изменить своему решению. Мы проводим наши беседы, чтобы навсегда избавить вас от этой пагубно-губной привычки. От вашей воли зависит благополучие в семье и на службе. Итак, настроение у вас отличное, брать в рот вам противно! Слушайте и исполняйте: сверните газету в трубочку, поднесите ко рту… Вас стошнило! Вы здоровы!
— Ты слышала?! — перезвонила подруга. — Чудовищная пошлость!
— Они готовы залезть к нам в постель, — полусмеясь отвечала Лариса Васильевна…
*
Две недели назад начальник Мнухин вызвал её в кабинет.
— Сядьте, Лариса Васильевна, — он оттянул пальцем щеку и прегадко щёлкнул, — нам нужно поговорить… Не секрет, Лариса Васильевна, что моя семейная жизнь не сложилась. Я буду откровенен. Жену я выбирал с учётом внешних данных — чтоб не зарились.
Мнухин, карманный толстяк со сдобной харей, нервно хохотнул, а Лариса Васильевна сжалась в предчувствии нехорошего.
— Во время родов у жены произошёл разрыв промежности, после чего она страдает недержанием… Это выше моих сил, я не могу её бросить, но спать с ней я тоже не могу, поэтому…
Лариса Васильевна тупо рассматривала узоры на линолеуме…
— Я увольняю вас! — У Мнухина содрогались губы. — Вы презираете меня как мужчину…
— Я очень уважаю в вас мужчину и руководителя, — мёртвым ртом сказала Лариса Васильевна.
— Тогда становитесь на колени! — приказал он.
Лицо Ларисы Васильевны оказалось на одном уровне с поясной пряжкой Мнухина. Она расстегнула ему ширинку. В ноздри ударил тяжёлый аромат мнухинского лосьона, а сам Мнухин изнемогающе застонал…
*
Утром горло не болело, но значительно увеличились лимфатические узлы, сделавшиеся подвижными и болезненными. Крылья носа слегка отекли и покрылись колониями пузырьков, каждый не больше макового зерна. В ванной ждал ещё один сюрприз — белесоватые, будто бы пенящиеся, выделения из влагалища.
«Все-таки простудилась», — решила Лариса Васильевна и приняла таблетку.
*
— Что с лицом? — нагловатым тоном спросила баба из отдела снабжения.
— А что? — смутилась Лариса Васильевна. Она пол-утра гримировала свои кожные дефекты, и, как оказалось, напрасно.
— Вроде герпеса… — Баба брезгливо принюхалась. — Вечно у вас тут вонища! — и выбежала прочь.
Оставшись одна, Лариса Васильевна полезла в сумочку за косметичкой. Действительно, ещё недавно свежие пузырьки возле носа ссохлись в струпики. На лбу же появились небольшие, красноватой окраски, сидящие близко друг к другу, уплощённые узелки. Их расположение напоминало своеобразную диадему. Лариса Васильевна густо напудрилась и вернулась к бумагам.
*
Дома она около часа по сантиметру инспектировала своё тело. На ногах проступили сосудистые пятна, на боках, груди и животе возникла сливная сыпь с гнойничками. При сдавливании гнойничок разрешался кровянистым и мутным содержимым. В местах тесного соприкосновения тела с бельём остались крупные, возвышающиеся над уровнем здоровой кожи, бляшки, как после ожога крапивой. Вокруг шеи пигментация сделалась несколько темнее и приобрела сероватый оттенок. На его фоне расположились более светлые островки, создающие впечатление плохо вымытого тела. На ягодицах, изощрившись, Лариса Васильевна увидела неприятные красновато-синюшные припухлости.
«Наверное, пятна и сыпь из-за синтетики», — мужественно успокоила себя Лариса Васильевна. Она сделала марганцевые примочки, кое-где обтёрлась детским кремом, зудящие воспаления смазала йодом.
*
Пробуждение ознаменовалось дополнительной резью в глазах. Эрозии правильных округлых очертаний стягивали кожу обоих век. В паху отчётливо прощупывался лимфатический узел размером с каштан.
«Тянуть некуда», — сникла Лариса Васильевна и, отпросившись с работы, поехала в кожно-венерологический диспансер.
*
— Дайте ваш паспорт, — морщась, сказала из окошка регистраторша, — и заполните талон. Образец на стенде…
— Вам куда: к дерматологу или к венерологу? — Регистраторша приняла талон и вклеила в карточку.
— Мне справку… для бассейна, — робко схитрила Лариса Васильевна.
— Поднимитесь по центральной лестнице, потом прямо по коридору, кабинет номер девять, врач Прущ Николай Георгиевич.
Лариса Васильевна взяла карточку и отправилась на поиски девятого кабинета.
Она заблудилась. Вместо того чтобы идти по указанному маршруту, она, обогнув центральную лестницу, пыльными ступенями спустилась вниз, в подвальный коридор, облицованный простенькой плиткой, одинаковой на полу и на стенах.
Коридор все петлял и петлял, сложенные шалашиком носилки сменялись стойками для капельниц, в разобранном виде лежали лампы из операционных. Озабоченная своими несчастьями, Лариса Васильевна не задумывалась над тем, что, скорее всего, попала в подсобное помещение. Она цокала по коридору минут десять, но не встретила ни пациентов, ни санитарок. Слегка настораживало отсутствие привычного для больницы запаха хлорки. Лариса Васильевна по-хозяйски определила, что уборку здесь производили давненько. Вдоль стен уже не было больничного инвентаря, только древние эмалированные ведра с красными надписями «Обед» и «Йод» да битый кирпич.
«Возвращаться бессмысленно, — вздохнула Лариса Васильевна. — Если коридор не закончится тупиком, я выйду к лестнице, ведущей наверх…»
Коридор неожиданно оборвался. Она стояла перед дверью. Лариса Васильевна попыталась было её отворить, но та не поддавалась, так как придерживалась двумя загнутыми гвоздями, исполняющими функции задвижек. Лариса Васильевна отогнула гвозди и открыла дверь.
Коридор продолжался дощатым полом и стенами, уже без плитки, но чисто выбеленными. Под потолком на шнуре раскачивалась старотипная лампа, с нитью накаливания толщиной в палец, мерцающая тусклым оранжевым светом.
Послышались голоса, Лариса Васильевна прибавила ходу и через поворот вышла в больничные покои. Она подивилась своей интуиции. Над дверью кабинета, у которого образовалось что-то, напоминающее очередь, красовалась большая цифра «9», а чуть ниже крепилась табличка с надписью «Доктор Борзов».
*
— Кто крайний? — Лариса Васильевна вопросительно оглядела присутствующих. Парень с крестьянским лицом, расстелив портянки, студил на сквозняке босые ноги. Старуха питалась из узелка чем-то отвратительным. Молодая женщина в шляпке с вуалью барабанила пальцами по сумочке с самым безучастным видом.
К Ларисе Васильевне приблизилась извивающаяся, как вьюн, цыганка. На руках её спящий ребёнок шумно сопел слипшимися от гноя ноздрями.
— Проживёшь, милая, девяносто три года, будет у тебя пятеро детей, через два года твой муж помрёт, ещё раз выйдешь замуж, родишь шесть детей, второй муж тоже помрёт, выйдешь за третьего, — нараспев пробормотала цыганка.
— Не слушайте глупую бабу, дамочка — отозвался из угла пожилой одноногий солдат и занялся набиванием трубки.
— Значит, никого в девятый? — переспросила сбитая с толку Лариса Васильевна и, с молчаливого согласия очереди, зашла в кабинет.
*
За массивным столом с конторками сидел старый доктор Борзов в белом халате и шапочке с выразительным красным крестом, точно кто-то неграмотный расписался на ней кровью. Между седенькими ухоженными усами и айболитовской бородкой таилась улыбочка. Нос Борзова венчало профессорское пенсне.
— Проходите, голубушка, присаживайтесь, — дробным говорком сказал Борзов, а после приглашения забормотал в сторону непонятного волосяного клубка, висящего над столом: — Вошла стройная, интересная брюнетка лет тридцати. Умелая косметика, губы ярко накрашены, одета модно и со вкусом. Тёмные круги под глазами, сероватый цвет лица говорили о неумеренном курении, чрезмерном употреблении алкоголя и половой распущенности…
Лариса Васильевна обомлела. Старичок продолжал бубнить:
— «Помогите!» — взмолилась блудница охрипшим от рыданий голосом… Вы успеваете, Анна Гавриловна?
— Возмутительно,- только и пролепетала Лариса Васильевна.
Волосяной клубок подпрыгнул и оказался верхушкой причёски существа по имени Анна Гавриловна.
— Гражданка! Профессор пишет монографию, я ассистирую, профессор тратит бесценное время, пополам разрывается, а вместо благодарности — чёрствый эгоизм!
— Анна Гавриловна, душенька, я совершенно не в претензии, кротко вмешался Борзов. Он с укоризной глянул на Ларису Васильевну: — Вы уж простите старого наглеца, сделавшего вас своей музой, хоть и на пару минут… На что жалуетесь?
Ларисе Васильевне стало стыдно. Она отогнула воротничок.
— Вот и вот — язвы и так по всему телу… Очевидно, лишай, но я не держу животных…
— Угу, — деловито сказал Борзов, — если не затруднит, голубушка, покажитесь нам полностью…
Пока Лариса Васильевна мешкала с пуговицами, Борзов говорил:
— Хочу заметить характерную деталь. Чрезмерное подчёркнутое смущение часто идёт не от естественного веления души, а от желания специально акцентировать внимание врача на целомудрии его подопечной. Впрочем, вас может осмотреть, раз уж вы так стесняетесь меня, Анна Гавриловна — блестящий специалист в области палеовенерологии, автор нашумевшей книги «Воспаление любви или причины бесплодия Маргариты Наваррской». Всем известно, что версию о сужении маточных труб королевы вплоть до полного сращения подтвердила эксгумация. Словом, Анна Гавриловна — учёный, которому стоит довериться, — с жаром заключил Борзов.
— Конечно же, мне все равно, — поспешно сказала Лариса Васильевна. — Куда сложить одежду?
*
— Что-то серьёзное? — Лариса Васильевна от волнения вся покрылась мурашками.
— Как любил повторять мой покойный учитель, нравоучительно произнёс Борзов, — в больнице не говорят о здоровье. Решающее слово за анализами, то есть за Сергеем Модестовичем. Тоже, смею вас уверить, интереснейшая личность наш Сергей Модестович… — Борзов с фонариком копошился между ног Ларисы Васильевны. — Потомственный дворянин, кадетский корпус, красавец офицер, соблазнитель, дуэлянт… Однажды, отлучившись с маневров, находит приют в краковском борделе. Юные прелестницы, вино и прочие удовольствия — и все бы хорошо, но спустя три дня обнаружилась «дурная болезня». — Борзов лукаво глянул на Ларису Васильевну. — Так состоялось наше знакомство. Я излечиваю гусара, напутствую и прощаюсь… — Борзов выдержал театральную паузу. — Минула неделя, приходит мой Сергей Модестович в слезах и сообщает, что подал в отставку и желает работать со мной плечом к плечу. И вот уж скоро семьдесят лет, как Сергей Модестович беззаветно отдаёт все силы благородному делу борьбы с венерическими хворями…
За ширмой послышался шорох, визгнул стул и звякнуло что-то металлическое
— Сергей Модестович, просим вас, — Борзов подмигнул Ларисе Васильевне, — стесняется, как мальчишка… Сергей Модестович, просим!
Анна Гавриловна, до этого строчившая за Борзовым, отложила перо и зааплодировала. Из-за ширмы выпорхнул Сергей Модестович в гусарском мундирчике. Покрасовавшись перед Ларисой Васильевной, он гусиным шагом скрылся за ширмой.
Борзов выключил фонарик и отчетливо продиктовал Анне Гавриловне:
— Она побледнела, и крупные капли пота выступили у нее на лице: «Доктор, неужели сифилис? Но откуда?!»
У Ларисы Васильевны подломились ноги.
— Я не ослышалась, вы сказали «сифилис»?!
— Никаких сомнений, — сверкнул стёклами Борзов, результаты анализов следует ожидать резко положительными.
Анна Гавриловна презрительно скривилась с видом: «Я так и знала», а Борзов, напротив, спросил с утрированным участием:
— Ну-с, голубушка, поведайте, что за негодяй коснулся вашего… м-м-м… девичества? — и более тихим голосом пояснил внимающей Анне Гавриловне: — Спрашивать надо, соблюдая необходимые такт и осторожность, дабы неловкой фразой не оскорбить, не унизить страждущего, — и у той брезгливое выражение лица в ту же секунду сменилось сочувственной гримасой.
Лариса Васильевна подумала, что нуждается в нашатыре.
— Мнухин Андрей Андреевич, — прошептала она
— Какой контакт между вами происходил? — настойчиво спросил Борзов.
— Что за наказание! — Лариса Васильевна горестно всплеснула руками.
— Вот уже и неудовольствие выказываем. — Всякое сочувствие покинуло гнусавую Анну Гавриловну. — Думаете, профессор интересуется из праздного любопытства?.. Профессора интересует, как именно вы были близки!
— Орально, — мышиным шёпотом созналась Лариса Васильевна, но меня вынудили, угрожали уволить…
— Слышать не желаю! — Анна Гавриловна демонстративно заткнула уши. — Вы пытаетесь укрыться под маской порядочной женщины, но по существу являетесь типичным примером аморального человека! В состоянии опьянения — не отпирайтесь! — вы не побрезговали вкусить запретного плода, а придя в себя после пьяного угара, намереваетесь оправдаться мнимым насилием над подвыпившей женщиной!
Борзов страдальчески поднял брови:
1 2 3