Что мне делать с фрагментами своей биографии и частичной русскостью? Что мне делать со своей ущербной душой и никому здесь не нужным языком? Идти в Рим. Все-таки идти тайными тропами в Рим, стряхивая с себя частичность и фрагментарность. Идти в Рим за своей сестрой Нищетой, вооружась humilitas.
МЫСЛЬ XIX
Высота голоса птицы пронзила мое сердце. Чувства, столпившиеся в горле, заставили меня часто-часто задышать, а потом заплакать. Но плакал я про себя, и экономный мой плач слышал только ангел-хранитель, сидящий на краю кровати.
Ангел вздрогнул, сложил крылья и руки для молитвы, и я успокоился, улыбнувшись ему уже из сна.
И наступило счастье.
МЫСЛЬ XX
Дорога движется красной нитью в тексте мироздания.
Красная дорожная пыль ложится на листья и плоды смоковниц. Я думаю о ветре. Вот он поднимается из-за большого камня в застиранной чалме непогоды.
— У-у-у, — взвывает он, пряча от меня лицо, изрытое оспой.
За ветром появляется его младший брат дождь и обрушивает свои стрелы на мою незащищенную голову. О, я погибаю! Стройные колонны моих мыслей обращаются в бегство, заставляя остаток ума лихорадочно искать выход. Выход из положения, которое сами же и создали.
Как же мне спокойно оставаться в искусстве ненастья, когда вопрос «Быть или не быть?» сменился вопросом «С кем и с чем быть?».
Я легко делаю выбор и остаюсь с остатком своего ума. Я еще могу им блеснуть и вспомнить, как чуден Нил при тихой погоде и как тиха египетская ночь, пока пыль снова не легла на листья смоковниц.
Пусть ветер прячется за глинобитной стеной, скрывая свое пустое и черное лицо древнего мира. Мира, где не было Христа, а значит, и ничего быть не могло. Ничего не могло быть, покуда Господь не остановился у смоковницы, не стряхнул с нее красную пыль и не накормил апостолов, которым с самого начала было понятно с кем быть.
МЫСЛЬ XXI
Если государство не может позволить себе сумасшедшего в государственном масштабе, то это уже не государство, а пародия на него. Карикатура. Потому все должно быть официально определено: вот он, мол, наш главный помешанный, наша национальная гордость, без которой не видать нам проблеска мысли и вообще ничего не видать.
Стало быть, выбирается герой, так сказать «торговец доказательствами», и объявляется злодеем не в своем уме. И пусть он не сидит в подземной темнице, полной крыс и насекомых, а ходит себе по городу.
Все от него бегут, боясь заразиться безумием. Все бегут, изменяясь в лицах, а он продолжает корчить из себя философа или там религиозного мистика. При этом путает историю с географией и активно распространяет заразу. Так что абсолютно правильно поступает государство, не пытаясь оградить себя от чрезвычайно опасного, но одного-единственного субъекта. От буйного психа, с которым ни армия, ни флот, ни конституция, ни High Court of Justice ничего сделать не могут.
Но затем государство принимает новое решение и вводит в организмы всех лояльных граждан вакцину от безумия! Ведь они, несчастные граждане, в этом государстве родились, вкусили прелесть обучения и плоды труда; им здесь немного жить и долго умирать…
И теперь, когда дело сделано, вакцина привита, можно расслабиться и порассуждать в тесном кругу визирей, можно поговорить шепотом о том, что мысли нашего государственного идиота весьма оригинальны.
Правильные, прекрасные, гениальные мысли, которым никак не могут найти применения в этой тупой, уродливой, средневековой системе.
МЫСЛЬ XXII
Дорога в пламени. По ней только что промчался конь, высекая копытами искры. Надо идти за ним, говорю я себе, и шагаю по огненному пути. В одной руке у меня цветок жасмина, в другой свиток. А где же сабля? Сабля у гостя, задержавшегося на пороге моего пустого дома. Мой дом пуст, как стакан, в котором стояла веточка жасмина. Гость выпил воду из этого стакана и разбил его на мелкие осколки.
— Послушай! — сказал я ему. — Кто теперь соберет мою жизнь?
— Она сама.
МЫСЛЬ XXIII
Не отвлекайте меня, потому что я опаздываю. Не останавливайте меня, иначе я не успею на воскресную службу, и Святая Месса начнется без меня. Мне надо исповедоваться, а вы выставляете полицейские кордоны. Мне необходимо причаститься, а вы подсылаете наемных убийц с ятаганами, которые всегда рады прикончить верующего на пороге Рая. Засунули бы лучше свои кровожадные морды в «Эликсир Счастья»!
Пресвятая Богородица, помоги мне пройти через толпу головорезов! Господи, помилуй меня, грешного! Святой архангел Михаил, защити меня от козней дьявольских! Пусть я, ненавидимый миром, стану невидимым! Разреши мне, Бог и Господь мой, миновать эту войну и оказаться в церкви! Позволь мне, Иисус Сладчайший, смочить пальцы в чаше со святой водой и начертить крест на своем лбу. Твой крест, о Господи! Заступись за меня, Царица Небесная, не дай умереть без покаяния!
МЫСЛЬ XXIV
— Саббах альхир , — сказал мне халиф-атропофаг, — то есть иди сюда, я тебя съем!
— Да я весь желчью пропитан, — промямлил я, — у тебя от моей недостойной плоти может быть несварение желудка.
— Йялла , лучше добровольно иди, — сказал антропофаг, — добровольцев я очень уважаю.
— И плоскостопие у меня, — уточнил я. — Какой из меня доброволец?
— От твоего плоскостопия, шармут , мне ни холодно ни жарко, — пробурчал, подумав, халиф.
— А как насчет лишая, оспы, чумы, проказы? — разошелся я.
— Это в общем-то не имеет значения, — помрачнел он.
— А недавно я принял католичество!
— Кул кхара! Уведите от меня этого психопата, а иначе я сам себя съем! — завопил антропофаг, закатывая глаза.
И многочисленные доброжелатели увели меня, сокрушенно качая головами.
МЫСЛЬ XXV
Внимание рассеивается, как звезды на небе. Внимание рассеивается на звезды. Без всякого внимания пишу повествование, которое держится на честном слове. Кому-то я дал честное слово написать это невнимательное повествование. Но кому? Ведь вокруг ни одна душа не внемлет звездам, сосредоточив весь свой интерес на невозможных для меня вещах. Не на звездах. А если я отвлеку внимание от звезд, они выпадут из своих родовых гнезд и разобьются. И усатые мусорщики побегут запихивать их осколки в грязные мешки. Вот что случится, если я сосредоточу внимание на другом. Никто из занятых собственным временем и не заметит, что звезд не стало. Никто, кроме маленьких детей, которым страшно засыпать, не видя на небе ничего прекрасного.
МЫСЛЬ XXVI
Поскольку я последний в своем роде, поскольку род мой последний, поскольку лучше быть последним, поскольку я не посредник и не посредственность, поскольку я знаю, что значение имеет только Бог и человек в Боге, поскольку я это понял всем сердцем своим, всей душой своей, всем разумением своим и всей своей крепостью, до сих пор не сдавшейся врагу, то я с радостью остаюсь последним и готов стать самым последним и даже самым-самым наипоследнейшим (если отыщется предпоследний), чтобы воскликнуть «Это я, Господи!» и оказаться в Божием Царстве.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19