Гирченко Юрий Викторович
В Союзе все спокойно…
(Неполная хроника мирной жизни отдельной воинской части)
Это литературное произведение нельзя считать сугубо
историческим документом. Кое-что вымышлено,
но суть одна: любой межнациональный конфликт —
это грязь, кровь и слёзы…
Автор
Глава первая. Резня по дереву

1989 год. Сентябрь.
Местное население — мужская его половина — уже надело свитера и пиджаки. И несмотря на то, что температура окружающей среды 30 градусов выше ноля, оно одето именно так. Потому что так надо, потому что уже осень… Традиция. Все-таки мне думается, что не все жители этой республики так ревностно придерживаются правил ношения одежды по сезону. Но здесь дело обстоит именно так. Это Агдам, Азербайджан…
Город Агдам по местным понятиям большой населенный пункт. 70 тысяч населения, районный центр. Основной его достопримечательностью является Производственное Объединение по переработке винограда, а по-простому — Агдамский коньячный завод. Многие еще помнят портвейны «Агдам» и «777». Они делались именно здесь.
Но самое интересное заключалось в том, что Агдам располагался в 27 километрах от Степанакерта. А там уже стреляли. Граница же с Нагорно-Карабахской автономной областью была еще ближе, километра три. И поэтому выстрелы были хорошо слышны.
Первое время с непривычки по ночам я не мог уснуть. И в голову лезли мысли: что и кому я сделал плохого? И зачем меня сюда послали? Но солдат не выбирает поле битвы, где ему сражаться, жить и умирать. И хоть я не солдат, я — лейтенант, но сути дела это не меняет, ведь попал я сюда после окончания училища, по приказу.
* * *
1989 год. Октябрь.
К Агдамскому гарнизону относились две воинские части постоянной дислокации. Отдельный инженерно-саперный батальон, в котором я и проходил службу на должности начальника продовольственной и вещевой служб, и склад артиллерийских боеприпасов. Этот склад находился не в самом Агдаме, а в шести километрах от него, в поселке Узун-Дара. И вот из этого склада было похищено оружие. Ни много, ни мало, а 40 автоматов и карабинов. По Закавказью — не первый случай, но для нас это было событием. Через пару дней после случившегося приехала комиссия для выяснения причин пропажи. И вот что интересно, эта комиссия разместилась у нас в батальоне, а не на территории склада. Потому что там, за городом, не созданы условия для проживания генералов, а их приехало целых восемь штук. И вы представьте: каждый привез с собой свиту — шесть-семь офицеров. Да плюс следователи прокуратуры, милиция и прочие контролирующие органы. В общем, команда большая, а кормить-то ее нужно. А деньги на это не выделяют. Но ничего, выкрутимся, был бы прок… Генералы сами в Узун-Дару не ездили. А что там делать генералам? Нет там курортных условий для них. Они лучше здесь, у нас в батальоне в бассейне поплавают. Был у нас свой бассейн. Да и что за пользу могут принести генералы? Хотя они во все времена делают такой умный вид, будто что-то понимают. Пусть лошади думают, а генералу незачем — он уже генерал-
Так вот, пробыла эта комиссия у нас около двух недель и, может быть, еще осталась бы, да нельзя, у нас стреляют. И с каждым днем все ближе. Свернулась комиссия, и уехала. Потому что нельзя подвергать опасности жизни генералов. Очень мало генералов из боевых офицеров. В основном, как в анекдоте, генералы — это дети генералов.
* * *
1989 год. Ноябрь.
Официально Народный фронт Азербайджана был образован в январе 90-го. Но это там, в Баку, а у нас в Агдаме эти ребятки бряцали оружием с осени 89-го. И определенную роль в этом бряцании сыграло именно то, похищенное со склада оружие. Мы, офицеры саперного батальона, знали об этом с ноября. И все потому, что боевики этого не скрывали. Да, конечно, наш комбат доложил об этом вышестоящему начальству. Но командование никак не отреагировало, сказав, что не было никаких указаний от еще более вышестоящего командования. В общем, кто-то какое-то решение принимать должен был. Но кто и какое — никто не знал. Ведь всегда так было, чем выше начальник, тем меньше у него ответственности. Точнее, свою ответственность он всегда найдет, на кого переложить. Но в этот раз решение никто принимать и не пытался. Наверное, так было нужно. Наверное, это и было решение Москвы.
И в этой ситуации все доходило до маразма. Мы, военнослужащие Вооруженных Сил СССР, ходим без оружия, а бородатые джигиты всегда и везде с ним. На подобного рода вопросы нам отвечали, опять-таки высокое командование, что для наведения порядка на территории страны существуют внутренние войска и, следовательно, это их дело — ходить с оружием. А мы должны жить нормальной повседневной жизнью, не нагнетая обстановки.
Теперь немного о внутренних войсках. Ребятки приезжали к нам в командировку на 2-3 месяца. Неплохо вооруженные, в бронежилетах, одной из основных их целей была цель выжить. И поскольку терять им было нечего, ведь их родные и близкие остались там, на родине, они стреляли по любому поводу, да и без повода. На их месте я, наверное, поступал бы так же. Но нам было сложней, потому как семьи были с нами, ведь часть наша была постоянной дислокации. И своими необдуманными поступками мы, прежде всего, подвергали опасности жизни наших семей. Но, с другой стороны, для местного населения большой разницы не было — идет солдат ВВ или СА.
И может быть, так и продолжали бы мы ходить без оружия, если бы не один случай.
Местные джигиты избили одного нашего майора, да не просто избили, а со смертельным исходом. Тело майора этого сразу же забрали и увезли на родину представители вышестоящего штаба, а нам сказали не поднимать панику и не нагнетать обстановку. Наш комбат всегда выполнял указания начальства, но на этот раз плевать хотел на все это уродство, и в тот же день приказал выдать всем оружие.
* * *
1989 год. Декабрь.
Зима в Азербайджане вещь интересная. Нельзя сказать, что погода не зимняя. Погода зимняя и снег идет, и выпадает его много, но он мокрый. И вы представьте себе дороги. По трассам ездить еще можно, а вот грунтовки — это да— Нет, по ним тоже можно ездить, но лучше на гусеницах или на большегрузных машинах. А ездить по роду моей службы приходилось постоянно. По Агдаму было еще нормально, тут дороги были в основном заасфальтированные. Под нормальной ездой я подразумеваю дороги, но совсем не отношение местного населения. Местное население нас не любило. Сначала в нашу сторону выкрикивались угрозы, потом летели камни и палки, а в декабре начали раздаваться выстрелы.
В отличие от внутренних войск, снабжение моей части производилось от местных поставщиков. Министерство обороны своевременно перечисляло им деньги, но мне все равно приходилось уговаривать больших начальников местных мясокомбината, хлебозавода и заготовительной конторы, чтобы хоть что-то получить для кормления солдат.
Раз в неделю на своем ЗИЛ-131 — хлебовозке, вместе с водителем-бойцом мы ездили в Гянджу на Военный продовольственный склад. Там мы тоже получали продовольствие. Гянджа — большой и красивый азербайджанский город. Расположен он дальше от границы с НКАО, и поэтому с удалением от Агдама выстрелы затихали. В Гяндже было хорошо. В Гяндже было тихо. Но тихо было в декабре…
Два-три раза в неделю все на той же на хлебовозке, опять-таки с бойцом, мы ездили в Степанакерт. Ездили туда за молоком для солдат и семей офицеров. Вокруг дороги слышались выстрелы, взрывы. Честно говоря, не помню дня, чтобы было тихо. Но сама дорога не обстреливалась. Но это тоже было в декабре…
О дороге Агдам — Степанакерт стоит рассказать отдельно. Протяженность ее 27 километров. Вдоль нее сплошняком стоят населенные пункты, то с армянским, то с азербайджанским населением. Я перечислю наиболее крупные из них. Итак: Агдам — азербайджанцы, Аскеран — армяне, затем Ходжалы — азербайджанцы, и, наконец, Степанакерт — армяне. Уже было так. Народы определились, кому где жить, а иноверцы просто выселялись. Выселялись местным, значительно большим по количеству населением. А кто не хотел выселяться, того просто убивали. Возле дороги были еще несколько небольших сел со смешанным населением. Вот там и проходили разборки с применением оружия. На всем протяжении дороги, через каждые 4-5 километров, стояли блокпосты внутренних войск. И, наверное, только из-за этого дорога практически не обстреливалась.
Вот в такой обстановке мы в части и встречали Новый Год.
А Советский народ встречал его, радуясь тому, что наконец-то выведены войска из Афганистана, и больше не будут гибнуть солдаты неизвестно где и за что. Да не тут-то было…
* * *
1990 год. Январь.
До января 1990 года центральная пресса и телевидение практически ничего не говорили о положении в Нагорном Карабахе, а если и говорили, то все сводилось к небольшой ссоре нескольких семей. Не говорилось также, что с января здесь уже велись бои с применением артиллерии. Армянская Национальная Армия обстреливала из орудий приграничные с НКАО населенные пункты Азербайджана. Азербайджанцы в ответ начали депортацию армян со своей территории. Может там, в Баку, это и была депортация, но в Агдаме это была настоящая резня. За одну ночь бойцы Народного фронта Азербайджана вырезали всех армян в городе. На следующий день я своими глазами видел десятки трупов, которые увозили солдаты ВВ из города. Позже все это мы так и назвали — «резня по дереву», в смысле — «чурка» «чурку» режет.
15 января 1990 года было введено чрезвычайное положение в НКАО и прилегающих районах. В Степанакерте была образована Комендатура района чрезвычайного положения. Но мы об этом узнали не сразу…
Еще 8 января на совещании у комбата наш начальник особого отдела, старший лейтенант, сообщил, что в ближайшее время Народный фронт Азербайджана намечает нападения на воинские части с целью захвата оружия и техники. А у нас было, что взять. У нас в батальоне было большое НЗ.
Чтобы было понятно, скажу: по военному времени мы должны были укомплектовать три полка и четыре отдельных батальона, и вот все это имущество, техника и вооружение хранилось у нас на складах длительного хранения.
А рядом была Узун-Дара, где на военном складе хранилось несколько тысяч вагонов боеприпасов. В общем, мы были лакомым кусочком для боевиков.
С утра 9 января комбат сел в свой командирский УАЗ и поехал в школу-интернат, — там располагался полк внутренних войск — чтобы как-то скоординировать совместные действия. А вернулся назад ни с чем. Полк ночью покинул Агдам.
Командир бросился звонить на «Пловец», в штаб 4-й общевойсковой армии, в чьем в непосредственном подчинении был наш батальон, но там никто не отвечал. После стал звонить на «Фиалку» — позывной штаба Закавказского военного округа, в Тбилиси. Туда он все-таки дозвонился, но, услышав доклад комбата, высокое начальство повесило трубку, имитируя обрыв связи, и больше ее не поднимало.
Мы остались одни…
Комбат был в смятении. И я его понимаю. Человек, дослуживший до подполковника, делавший всегда и все по инструкции начальства, теперь лишился как инструкций, так и начальства. Теперь решение принимать нужно было самому. А ситуация была интересная: какое бы решение он не принял, отвечать ему. Да, можно часть ответственности переложить на заместителя, но это всего лишь часть. До этого в боевых действиях он участия не принимал. Но все-таки за плечами была академия, которую он окончил полгода назад, и навыки какие-то еще остались, не все выветрились из головы. Командир не выходил из кабинета — думал, но не могу с полной уверенностью сказать, о чем.
Мы, офицеры, сидели в курилке возле штаба и просто курили. Курили, пока к нам не подошел зам по вооружению, и не сказал, чтобы командиры подразделений шли в казармы и готовились к выдаче личному составу оружия, а все остальные офицеры шли на склад вооружения, и получали дополнительные боеприпасы — по два магазина патронов. Сказав это, он пошел в штаб к комбату.
Уважал я этого майора. Мужика невозможно было чем-то удивить. У него всегда и на все был готов ответ, и он никогда не терялся. Да и ко мне относился как к младшему брату, хотя ростом он был 166 см, а я 183. Как-то мы сразу с ним сошлись, хотя для многих офицеров он был строгим начальником. Жена его была сержантом и работала у меня в хозяйственной части делопроизводителем. Не подумайте ничего плохого, делопроизводитель — это как писарь, только классификация повыше.
Не знаю, что говорил зам по вооружению командиру, но через некоторое время комбат был похож на настоящего боевого командира.
К вечеру к нам в батальон приехал подполковник, командир артсклада из Узун-Дары. С ним приехали пять его офицеров. Командиры обсудили план взаимодействия. Хотя, какой собственно план: кто знает, что будет. И будет ли вообще. Настроили радиостанции, договорились о позывных. Я вместе со своим начальником, зам командира по тылу, выдал им с НЗ продукты на всю часть на двадцать суток. Почему выдал? А потому, что, во-первых, они стояли у нас в батальоне на довольствии, а во-вторых, мы все-таки были в городе, а они за ним в открытом поле. И если против них предпримут осаду, то деваться им будет некуда. Одно из двух: либо сдаваться, либо погибать.
Их было мало — солдат всего один взвод, да с десяток офицеров. Нам было жаль их… И возможно, мы видели этих ребят в последний раз. Все мы друг друга знали. Не сговариваясь, с шутками и прибаутками зашли в мою подопечную солдатскую столовую, разлили по кружкам и выпили…
Тут вы можете спросить — все солдаты да офицеры, а прапорщики где? Правильно и своевременно. Отвечаю. Все прапорщики, как в батальоне, так и на складе, были местные — азербайджанцы. И воевать со своим народом они не собирались. А если просто покинуть часть, то их могут судить, под трибунал отдать.
Что бы вы сделали на их месте? Ну вот… и они так решили, что проще заболеть. И в этот же день подали рапорта с просьбой освободить их временно от служебных обязанностей, кто по состоянию здоровья, кто в отпуск, а кто по семейным обстоятельствам.
1 2 3 4 5 6 7