хочу уехать отсюда! Смотритель проходит мимо Марии, заглядывает в спальню, возвращается на кухню, встает в дверях пристройки и смотрит на Марию. Неизвестно почему она пугается. Он стоит и смотрит на нее. Надо мне заговорить с ним, думает она, но ничего не идет в голову. Она встает и переходит в гостиную, как будто там надежнее, как будто здесь ее защитит голос преста. Он идет следом, встает в дверях гостиной и продолжает смотреть на нее. Прест возносит молитвы. Он чувствует эрекцию, сердится, засовывает руку в карман, еще не хватало, чтоб она увидела. Что ты так на меня смотришь, спрашивает она. Он делает шаг в ее сторону. Она пугается еще больше. Ты не тронешь меня! – кричит она. Их разделяет стол. Он делает шаг направо, она налево. Внезапно она разворачивается, бежит в комнату Марион, проворачивает ключ в замке, кидается к окну, слышит, как он с проклятьями дергает дверь. Она прыгает в окно, это невысоко, падает, встает и устремляется в глубь острова, в Восточную бухту. Она слышит, как Мардон пыхтит за спиной, но как ни оглянется – его нет. Она выдыхается, тормозит, падает на вереск и постепенно успокаивается. Смотритель спускается к хижине, дверь приоткрыта, Крафта нет. Кровать не застелена. На табуретке у изголовья лежат шариковая ручка и обрывок бумаги. Смотритель читает: «Мальчик лет двенадцати. Фонарик. Темнота. Ему не страшно. Включает – пугается. Тонкая полынья света перемещается вдоль стены по полу. Будто темнота преследует свет. Страх. Боится того, чего не видит. То, что лишено привычного окружения, пугает». Марион спускается к воде, заходит в нее, плывет. Зачем он приехал сюда, зачем обнажил мое одиночество? Смотритель поднимается на маяк, ищет бинокль, вспоминает, что оставил его в лодке, видит Марию – она лежит на вереске на полпути между маяком и Восточной бухтой. Марион плывет назад, приближаясь к Крафту, который ждет ее на берегу. Она стягивает шапочку и говорит, клацая зубами, что вода холодная, она не смотрит ему в глаза. Мария так и лежит, зачарованная матово-синим небом; она никого не боится. Потом она чистит на кухне картошку. Марион медленно идет домой, одна. Смотритель спускается в Восточную бухту и обнаруживает там сидящего на камне Крафта. Что-нибудь случилось? – спрашивает Мария. Ничего, отвечает Марион. Смотритель останавливается в двух шагах от Крафта – руки в карманах. А почему заперта дверь ко мне? – спрашивает Марион. Смотритель говорит, не обращаясь к нему и не глядя в его сторону. Ничего глупее этого я сроду не слыхивал, отвечает Крафт, но хоть бы это все было правдой – что такого, это остров, а не тюрьма. Марион сидит на приступке и смотрит на материк. Зачем я это ляпнула! Но он же не может не понять, он непременно обязан понять. Мать подходит и встает рядом. Тебе не холодно в тени? – она гладит ее по волосам, может, я могу чем-нибудь помочь? Она садится и обнимает дочку за плечи. Марион не сдерживается, плачет. Вот и хорошо, поплачь, говорит Мария и вдруг замечает, не чувствуя ни неловкости, ни досады, что тоже заливается слезами. Они сидят рядышком и ревут. Это клевета, говорит Крафт. Клевета? Да я видел вас своими собственными глазами, на северной стрелке, я был в пятидесяти метрах! Крафт молчит. Крафт, да? – спрашивает Мария, и Марион кивает. Я не стыжусь того, что сделал, говорит Крафт. Смотритель выплевывает ему в лицо: мне насрать, хватает у тебя ума стыдиться или нет, но если завтра утром ты отсюда не уберешься, знай – у меня достанет ума чиркнуть пару слов твоей жене, рассказать, чем ты тут занимаешься. Он разворачивается и уходит. Онемевший Крафт плетется следом. Смотритель слышит шаги, но не оборачивается, лезет вверх по узкой расселине, шаги отстают. Где-то на середине острова он смачно бьет кулаком по левой ладони и улыбается, не разжимая губ, а за обедом Мария все-таки не может понять, как у него хватает наглости жрать тут как ни в чем не бывало? И Мардон снова чувствует, что раз они его не понимают, то он может помыкать ими, может решать все за себя и за них, раз он непостижим их умишком. Ему хочется сказать или сделать что-нибудь, чтобы озадачить их еще пуще, но его хватает только на то, чтобы обслюнить палец и провести им по кромке стакана, извлекая высокий тонкий звук, который кажется Марии неприятным. Марион со стуком кладет нож и вилку, кричит: ты вообще ни о ком не думаешь, кроме себя?! – и вскакивает. Этого он не ожидал. И он не понимает, с чего это она, поэтому он стучит кулаком по столу. Потом выскакивает из дому, шваркнув дверью, в слепом ожесточении бежит на маяк, по дороге вспоминает, что бинокль в лодке, возвращается. Нет в мире справедливости. Крафт видит, как он устремляется на маяк. Потом он видит Хелен, в кровати, с мокрым платком на лбу. Неужели меня можно запугать такой угрозой? Но почему бедная Хелен должна страдать из-за... Окружили, мерзавцы. Боже правый! Почему я должен ограждать ее от переживаний, когда она всю жизнь, ни разу не спросясь, выплескивает свои эмоции на меня? Он заходит в хижину. На столе лежит письмо, тут тебе и кому, и куда. По большому счету разве Марион лучше Хелен? Да и дорога ли мне Марион? Он разрывает заклеенный конверт надвое. И что значит любить? Нуждаться? Он вытаскивает из хижины стул, садится так, чтобы видеть и дом, и маяк. Откуда за ним наблюдает смотритель. Марион лежит на спине в сени деревьев. Она уже добежала до полянки, посреди которой сереет покосившийся амбар, перелезла через каменную ограду и теперь идет к нему по высокой сочной траве.

1 2 3 4 5 6 7