https://wodolei.ru/brands/Grohe/bauclassic/
Мы называем их не чудесами, а влияниями, основанными на естественных законах» .
Но не столько наука, сколько привычка делает нас нечувствительными к тайнам природы. Тысячи людей видят ежедневно, как восходит и заходит солнце, и никогда не спросят себя, что же такое солнце. Даже среди ученейших людей есть такие, которые десятилетия посвящают изучению римской cloacae maximae времен империи и никогда не спросят себя, что такое человек и какой смысл его существования.
Отрицание чудес со стороны таких прямолинейных людей таит в себе предположение, что природа разгадана. Совершенно напротив: и философия, и наука свидетельствуют о малозначительности и малом соответствии действительности наших познаний. У нас пять чувств, пять зеркал, которыми мы уловляем природу. Но вмещается ли она в эти зеркала? И сущность вещей, и связь явлений сокрыты от нас, а наблюдается нами только последовательность их. Много ли сил во вселенной или одна, разнообразно проявляющаяся? Открытие радия и его свойств произвело переворот в понятиях физиков и химиков. Мы пользуемся электричеством, беспроволочным телеграфом, а что такое электричество, – не понимаем. Наши чувства несовершенны, зрение воспринимает не все цвета, считаемые нами непроницаемыми предметы проницаемы для света, но не для глаза! Слабые звуки, слабые электрические токи и слабые запахи недоступны для нас.
В области естественных наук происходит какая-то революция, о которой неизвестно, когда и чем она закончится. В конце прошлого века думали, что всякая вещь (например, уголь, камень, дерево) состоит из молекул и атомов. Но ныне утверждают, что атомы не наименьшая величина, но что каждый атом состоит из миллионов электронов. Электроном назвали единицу отрицательного электричества в соединении с эфиром. Таким образом, материя разрешается в энергию. Падает учение о сохранении материи (закон Лавуазье). Но и основное положение физики о сохранении энергии (закон Майера) возбуждает сомнение. С уничтожением материи, с переходом ее в электроны уничтожается и тяготение, спуталось учение о телах простых и сложных: из радия получается простое тело гелий. Даже математические истины утрачивают характер непререкаемости . Наряду с геометрией Евклида, по которой пространство имеет три измерения, прямая линия считается кратчайшею между двумя точками и сумма углов в треугольнике равна двум прямым, существует геометрия Лобачевского с четырехмерным пространством, отвергающая учение о прямой линии и сумме углов треугольника.
Естествовед Тиндаль пишет: «Я всегда качал головой с сомнением, когда меня спрашивают, разгадала ли наука загадку вселенной или разгадает ли ее когда-нибудь. Человеческий ум не может дать решения этой задачи, она превышает наши силы. Ум наш можно сравнить с музыкальным инструментом, которому свойственно лишь ограниченное число тонов, выше и ниже которых лежит бесконечная область безмолвия» . Во всяком случае, нет сомнения в том, что действительный мир иначе устроен, чем это предполагает наука, что он гораздо более сложен .
В 1880 г. на заседании Берлинской Академии наук в память Лейбница профессор Э. Дюбуа Реймон заявил, что в мире есть семь загадок, из которых четыре совершенно не разрешимы (ignorabimus – не дознаем). Эти четыре загадки: сущность материи и силы, происхождение движения, происхождение ощущения и свобода воли. Три остальные загадки: происхождение жизни, целесообразность природы и происхождение мысли и языка могут, по предположению Дюбуа Реймона, хотя с величайшими трудностями, быть когда-либо изъяснены. Тридцать пять лет прошло со времени этого заявления, много было сделано в этот период научных приобретений, но наука не приблизилась к разумению даже тех трех загадок, которые Дюбуа Реймон считал разрешимыми.
Г. Спенсер путем чисто научных изысканий пришел к признанию, что «область души, занятой религиозными верованиями, никогда не может опустеть, что всегда будут там возникать великие вопросы, касающиеся нас самих и вселенной, и что в действительной жизни везде и всегда было необходимо то влияние, которое оказывали на поведение людей теологические символы и действия священника. Необходимое подчинение индивидуумов обществу поддерживалось лишь благодаря церковным учреждениям» .
Те, которые думают, что агностицизм (учение Спенсера о Непознаваемом) однозначащ с безрелигиозностью, тогда как в действительности он есть как раз приличествующая человеческому духу религиозная позиция, впадают в ошибку потому, что они полагают, будто вопрос идет об отношении личности к некоторой низшей, чем она, форме бытия. Но в действительности личность противополагается здесь началу более высокому, чем она. Разве невозможно допустить, что существует форма бытия, в такой же степени превосходящая разум и волю, в какой эти последние превосходят механическое движение ?
Наш современник Эрнст Геккель сделал попытку представить упрощенное мировоззрение, объединив материальное и духовное, религию, философию и науку. Философия Геккеля пришлась по вкусу его современникам и получила широкое распространение. Но Геккель не разрешил и не устранил самой великой загадки: что такое природа или вселенная, что такое сущность вещей? А в этой загадке гнездятся и все другие тайны вселенной. По мере роста науки и философии эта загадка не только не уясняется, но становится более таинственной.
8. Исследование чудес
Суетна надежда все понять – в природе ли или в религии. Все понять значит понять Бога, а понять Бога значило бы самому быть Богом .
Однако не все таинственное нужно считать чудесным. С другой стороны, чудо может и не иметь поразительного характера, например, дарование дождя по молитве.
Будет ли чудо иметь характер поразительного события или характер естественного явления – вера или неверие в чудо зависит от расположения или нерасположения поверить в чудо. Паскаль говорил: «Если желаете быть неверующими, то для этого достаточно только вашего желания» . Вольтеру приписывают слова: «Если бы чудо воскрешения совершилось на моих глазах и при тысячной толпе, я не поверил бы своим глазам и глазам тех, кто признали чудо».
Этот отрицающий чудесное и идеальное Вольтер живет в каждом человеке; над каждым человеком властна привычка, делающая ум косным, малоподвижным. Но в то же время в каждом человеке, не исключая и Вольтеров, есть какое-то тяготение к чудесному, какое-то смутное чаяние, что возможны события, несоизмеримые с обыденным порядком вещей. «Чему бы жизнь нас ни учила, но сердце верит в чудеса: есть нескудеющая сила, есть и нетленная краса». Одни борются с этой жаждой чудесного, другие дают ей простор.
В виду этих противоположных расположений человека весьма желательна беспристрастная, спокойная, основанная на логике и точном знании критика чудес и событий, выдаваемых за чудесные. На помощь естественным наукам здесь должна придти история, языковедение, психология и медицина.
В настоящее же время и в прошлом веке сторонники опытных знаний в критике чудес пользовались не методом наук опытных (наведением, индукцией); но методом наук философских – выводом, дедукцией. В начале своей критики они полагали за неопровержимое положение (аксиому), что чудеса невозможны, а затем, исходя из этого положения, они разбирали отдельные чудеса и не находили в них несомненных признаков чудесности.
При этом нередко они ссылались на неизвестные еще законы природы, которыми устраняется сверхъестественный характер данных чудес. По определению Канта, подобная критика основана на «принципе ленивого разума».
Ясно, что к исследованию рода фактов нельзя приступать с предвзятым решением об их недействительности. Указание на то, что чудеса бывают заведомо ложные, не оправдывает предвзятости критики. Существование явно ложных чудес призывает критика к особой тщательности исследования чудес. Бывает лгущая статистика, но это не дает ученому права с предубеждением относиться ко всякой статистике. Фальшивая монета предполагает существование подлинной. Видения и чудеса ложные – неудачные подражания подлинным. Если из облака свидетелей пять или десять не заслуживают доверия, то тут нечему дивиться: среди людей всегда много темноты умственной и черноты нравственной.
Говорят: вера в чудо наблюдается у народов младенчествующих и неразвитых. Что из того? Разве кто указал границу между душою дикаря и европейца? Разве кто дознал, когда народ снимает нагрудник и надевает плащ? Так назовите же народ развитой, совершенно чуждый вере в чудесное! Такого народа нет во всем мире.
Еще говорят: вера в чудо стесняет и отрицает разум. Но вас приглашают еще не к вере в чудо, а к беспристрастному исследованию чудес. Вера не может стеснять разум, потому что вера есть общечеловеческое настроение души, одно из проявлений ее свободы. Вера неизбежно примешивается к каждому акту познавательной деятельности, начиная с ощущений и темных чувствований. Вера помогает разуму в познании истины, так что выражение апостольское «верою разумеваем» (т.е. уверовав, начинаем понимать) относится не к одному религиозному познаванию, но и к научному.
Дидон справедливо пишет во введении к своей истории жизни Иисуса Христа: критиковать события и документы с точки зрения настроения века или господствующего мнения значит подвергаться риску ошибки, потому что настроения и мнения меняются. В основу критики должны быть положены всеобщие, постоянные, безусловные требования разума. Эта критика будет выше своего века и выше всякой школы. Такая критика страшна для религии Будды, Зороастра, Магомета, для пантеизма, но для христианства не страшна и желательна. Искажать истину в угоду господствующим капризам, отвергать факты, нежелательные и неприятные нашим предвзятым убеждениям, это – не критика, а обструкция, восстание против истины; нечестно искать на документах своего клейма. Критика – не служанка рационализма, она – свободное дитя разума и слушается только своего отца. Найденное в документах она не искажает, не ослабляет, не приспособляет. Она только объясняет факт в связи с обстановкой его.
Чудеса Христа и первохристианства засвидетельствованы так, как ни одно из событий классической древности, которые в науке не возбуждают сомнений. До нас дошло свыше 1700 рукописей Нового Завета; между ними 160 унциалов от IV века и несколько позднее. Рукописи же греческих и римских классиков не старше V-X веков. Но не говоря уже о древних классиках, более основательными могут быть сомнения в недавних событиях, например, в подвигах Наполеона, чем в чудесах Христа, как это доказывал один из англиканских архиепископов .
Отрицательная критика предлагает невозможные условия для проверки истинности чудес. Например, Ренан говорит: «Еще ни одно чудо не произошло пред собранием людей, способных подтвердить чудесный характер факта». Ренан предполагает возможность веры в чудо при таких условиях: чудотворец заявляет, что воскресит умершего. Созывается комиссия из ученых, избирает труп, удостоверяется в смерти и указывает зал для совершения чуда. Затем чудотворцу по совершении чуда приказывается повторить чудо при другой обстановке . Здесь чудо рассматривается как самоцель, тогда как оно только средство в руках Божиих; чудо рассматривается как деяние человеческое, а оно всецело деяние Божие, не по заказу и приказу человеческому совершаемое. При чудесах Христовых хотя не составлялось комиссии из физиков и химиков, но многие чудеса Христа совершены при свидетелях здравомыслящих. Показные чудеса Ренан может видеть только в апокрифических евангелиях и в легендах о Симоне Волхве.
Творец замечательнейшей «Логики» Д С. Милль судит иначе, чем Ренан, и признает возможность чуда с чисто логической точки зрения. «Мы не можем, – говорит он, – сделать того абсолютного заключения, что теория чудесного должна быть отвергнута сразу. Раз мы допустили существование Божества, мы должны будем считаться как с серьезною возможностью с непосредственным проявлением Его воли в действии».
9. Времена чудес
Даже простецы обращают внимание на то, что чудеса неравномерно распределены в истории человечества: в одни времена их много и они поразительны, в другие их немного и они столь неубедительны, что самая наличность их многими ставится под вопрос.
В самом деле, как много чудес описано в Евангелии! Как эти чудеса разнообразны и поразительны! Но евангелисты нас уверяют, что ими описана только незначительная часть чудес Иисусовых. Если бы повествовать обо всем совершенном и сказанном Иисусом, то, по образному выражению евангелиста Иоанна, сам мир не вместил бы написанных книг.
И в Деяниях св. апостолов свидетельствуется о множестве чудес (2:43; 4:30; 5:12; 6:3, 8:6-8; 14:3). Но из множества чудес описаны лишь некоторые.
Это обилие чудес первохристианского времени при сопоставлении с малочисленностью их ныне до некоторой степени оправдывает часто произносимую фразу: «ныне не бывает чудес». Но когда этой фразой думают подорвать достоверность новозаветных чудес, то этот вывод является поспешным и поверхностным.
Разница в количестве и, так сказать, в качестве чудес времен первохристианских и последующего времени объясняется целью чудес.
По учению ап. Павла, чудеса – знамения для неверующих (1 Кор. 14:22), но неверующих не по упорству, не по отчуждению от Бога умом и сердцем, а по неведению. Для таких людей чудеса – доказательства божественного происхождения христианства. Они зовут их в Церковь Христову, как колокол зовет богомольцев в храм и смолкает, когда храм наполнится.
Таков воспитательный метод: сначала наглядное, а потом изустное, внутреннее. Сначала действие на очи, а потом на ум и сердце. Если бы Церковь всегда нуждалась в обилии поразительных чудес, это свидетельствовало бы об отсутствии в ее членах внутренней крепости и преданности Богу. Кто-то выразился: «Чудеса – пелены младенчествующей Церкви, а не одежда зрелого ее возраста» .
1 2 3 4 5 6 7 8
Но не столько наука, сколько привычка делает нас нечувствительными к тайнам природы. Тысячи людей видят ежедневно, как восходит и заходит солнце, и никогда не спросят себя, что же такое солнце. Даже среди ученейших людей есть такие, которые десятилетия посвящают изучению римской cloacae maximae времен империи и никогда не спросят себя, что такое человек и какой смысл его существования.
Отрицание чудес со стороны таких прямолинейных людей таит в себе предположение, что природа разгадана. Совершенно напротив: и философия, и наука свидетельствуют о малозначительности и малом соответствии действительности наших познаний. У нас пять чувств, пять зеркал, которыми мы уловляем природу. Но вмещается ли она в эти зеркала? И сущность вещей, и связь явлений сокрыты от нас, а наблюдается нами только последовательность их. Много ли сил во вселенной или одна, разнообразно проявляющаяся? Открытие радия и его свойств произвело переворот в понятиях физиков и химиков. Мы пользуемся электричеством, беспроволочным телеграфом, а что такое электричество, – не понимаем. Наши чувства несовершенны, зрение воспринимает не все цвета, считаемые нами непроницаемыми предметы проницаемы для света, но не для глаза! Слабые звуки, слабые электрические токи и слабые запахи недоступны для нас.
В области естественных наук происходит какая-то революция, о которой неизвестно, когда и чем она закончится. В конце прошлого века думали, что всякая вещь (например, уголь, камень, дерево) состоит из молекул и атомов. Но ныне утверждают, что атомы не наименьшая величина, но что каждый атом состоит из миллионов электронов. Электроном назвали единицу отрицательного электричества в соединении с эфиром. Таким образом, материя разрешается в энергию. Падает учение о сохранении материи (закон Лавуазье). Но и основное положение физики о сохранении энергии (закон Майера) возбуждает сомнение. С уничтожением материи, с переходом ее в электроны уничтожается и тяготение, спуталось учение о телах простых и сложных: из радия получается простое тело гелий. Даже математические истины утрачивают характер непререкаемости . Наряду с геометрией Евклида, по которой пространство имеет три измерения, прямая линия считается кратчайшею между двумя точками и сумма углов в треугольнике равна двум прямым, существует геометрия Лобачевского с четырехмерным пространством, отвергающая учение о прямой линии и сумме углов треугольника.
Естествовед Тиндаль пишет: «Я всегда качал головой с сомнением, когда меня спрашивают, разгадала ли наука загадку вселенной или разгадает ли ее когда-нибудь. Человеческий ум не может дать решения этой задачи, она превышает наши силы. Ум наш можно сравнить с музыкальным инструментом, которому свойственно лишь ограниченное число тонов, выше и ниже которых лежит бесконечная область безмолвия» . Во всяком случае, нет сомнения в том, что действительный мир иначе устроен, чем это предполагает наука, что он гораздо более сложен .
В 1880 г. на заседании Берлинской Академии наук в память Лейбница профессор Э. Дюбуа Реймон заявил, что в мире есть семь загадок, из которых четыре совершенно не разрешимы (ignorabimus – не дознаем). Эти четыре загадки: сущность материи и силы, происхождение движения, происхождение ощущения и свобода воли. Три остальные загадки: происхождение жизни, целесообразность природы и происхождение мысли и языка могут, по предположению Дюбуа Реймона, хотя с величайшими трудностями, быть когда-либо изъяснены. Тридцать пять лет прошло со времени этого заявления, много было сделано в этот период научных приобретений, но наука не приблизилась к разумению даже тех трех загадок, которые Дюбуа Реймон считал разрешимыми.
Г. Спенсер путем чисто научных изысканий пришел к признанию, что «область души, занятой религиозными верованиями, никогда не может опустеть, что всегда будут там возникать великие вопросы, касающиеся нас самих и вселенной, и что в действительной жизни везде и всегда было необходимо то влияние, которое оказывали на поведение людей теологические символы и действия священника. Необходимое подчинение индивидуумов обществу поддерживалось лишь благодаря церковным учреждениям» .
Те, которые думают, что агностицизм (учение Спенсера о Непознаваемом) однозначащ с безрелигиозностью, тогда как в действительности он есть как раз приличествующая человеческому духу религиозная позиция, впадают в ошибку потому, что они полагают, будто вопрос идет об отношении личности к некоторой низшей, чем она, форме бытия. Но в действительности личность противополагается здесь началу более высокому, чем она. Разве невозможно допустить, что существует форма бытия, в такой же степени превосходящая разум и волю, в какой эти последние превосходят механическое движение ?
Наш современник Эрнст Геккель сделал попытку представить упрощенное мировоззрение, объединив материальное и духовное, религию, философию и науку. Философия Геккеля пришлась по вкусу его современникам и получила широкое распространение. Но Геккель не разрешил и не устранил самой великой загадки: что такое природа или вселенная, что такое сущность вещей? А в этой загадке гнездятся и все другие тайны вселенной. По мере роста науки и философии эта загадка не только не уясняется, но становится более таинственной.
8. Исследование чудес
Суетна надежда все понять – в природе ли или в религии. Все понять значит понять Бога, а понять Бога значило бы самому быть Богом .
Однако не все таинственное нужно считать чудесным. С другой стороны, чудо может и не иметь поразительного характера, например, дарование дождя по молитве.
Будет ли чудо иметь характер поразительного события или характер естественного явления – вера или неверие в чудо зависит от расположения или нерасположения поверить в чудо. Паскаль говорил: «Если желаете быть неверующими, то для этого достаточно только вашего желания» . Вольтеру приписывают слова: «Если бы чудо воскрешения совершилось на моих глазах и при тысячной толпе, я не поверил бы своим глазам и глазам тех, кто признали чудо».
Этот отрицающий чудесное и идеальное Вольтер живет в каждом человеке; над каждым человеком властна привычка, делающая ум косным, малоподвижным. Но в то же время в каждом человеке, не исключая и Вольтеров, есть какое-то тяготение к чудесному, какое-то смутное чаяние, что возможны события, несоизмеримые с обыденным порядком вещей. «Чему бы жизнь нас ни учила, но сердце верит в чудеса: есть нескудеющая сила, есть и нетленная краса». Одни борются с этой жаждой чудесного, другие дают ей простор.
В виду этих противоположных расположений человека весьма желательна беспристрастная, спокойная, основанная на логике и точном знании критика чудес и событий, выдаваемых за чудесные. На помощь естественным наукам здесь должна придти история, языковедение, психология и медицина.
В настоящее же время и в прошлом веке сторонники опытных знаний в критике чудес пользовались не методом наук опытных (наведением, индукцией); но методом наук философских – выводом, дедукцией. В начале своей критики они полагали за неопровержимое положение (аксиому), что чудеса невозможны, а затем, исходя из этого положения, они разбирали отдельные чудеса и не находили в них несомненных признаков чудесности.
При этом нередко они ссылались на неизвестные еще законы природы, которыми устраняется сверхъестественный характер данных чудес. По определению Канта, подобная критика основана на «принципе ленивого разума».
Ясно, что к исследованию рода фактов нельзя приступать с предвзятым решением об их недействительности. Указание на то, что чудеса бывают заведомо ложные, не оправдывает предвзятости критики. Существование явно ложных чудес призывает критика к особой тщательности исследования чудес. Бывает лгущая статистика, но это не дает ученому права с предубеждением относиться ко всякой статистике. Фальшивая монета предполагает существование подлинной. Видения и чудеса ложные – неудачные подражания подлинным. Если из облака свидетелей пять или десять не заслуживают доверия, то тут нечему дивиться: среди людей всегда много темноты умственной и черноты нравственной.
Говорят: вера в чудо наблюдается у народов младенчествующих и неразвитых. Что из того? Разве кто указал границу между душою дикаря и европейца? Разве кто дознал, когда народ снимает нагрудник и надевает плащ? Так назовите же народ развитой, совершенно чуждый вере в чудесное! Такого народа нет во всем мире.
Еще говорят: вера в чудо стесняет и отрицает разум. Но вас приглашают еще не к вере в чудо, а к беспристрастному исследованию чудес. Вера не может стеснять разум, потому что вера есть общечеловеческое настроение души, одно из проявлений ее свободы. Вера неизбежно примешивается к каждому акту познавательной деятельности, начиная с ощущений и темных чувствований. Вера помогает разуму в познании истины, так что выражение апостольское «верою разумеваем» (т.е. уверовав, начинаем понимать) относится не к одному религиозному познаванию, но и к научному.
Дидон справедливо пишет во введении к своей истории жизни Иисуса Христа: критиковать события и документы с точки зрения настроения века или господствующего мнения значит подвергаться риску ошибки, потому что настроения и мнения меняются. В основу критики должны быть положены всеобщие, постоянные, безусловные требования разума. Эта критика будет выше своего века и выше всякой школы. Такая критика страшна для религии Будды, Зороастра, Магомета, для пантеизма, но для христианства не страшна и желательна. Искажать истину в угоду господствующим капризам, отвергать факты, нежелательные и неприятные нашим предвзятым убеждениям, это – не критика, а обструкция, восстание против истины; нечестно искать на документах своего клейма. Критика – не служанка рационализма, она – свободное дитя разума и слушается только своего отца. Найденное в документах она не искажает, не ослабляет, не приспособляет. Она только объясняет факт в связи с обстановкой его.
Чудеса Христа и первохристианства засвидетельствованы так, как ни одно из событий классической древности, которые в науке не возбуждают сомнений. До нас дошло свыше 1700 рукописей Нового Завета; между ними 160 унциалов от IV века и несколько позднее. Рукописи же греческих и римских классиков не старше V-X веков. Но не говоря уже о древних классиках, более основательными могут быть сомнения в недавних событиях, например, в подвигах Наполеона, чем в чудесах Христа, как это доказывал один из англиканских архиепископов .
Отрицательная критика предлагает невозможные условия для проверки истинности чудес. Например, Ренан говорит: «Еще ни одно чудо не произошло пред собранием людей, способных подтвердить чудесный характер факта». Ренан предполагает возможность веры в чудо при таких условиях: чудотворец заявляет, что воскресит умершего. Созывается комиссия из ученых, избирает труп, удостоверяется в смерти и указывает зал для совершения чуда. Затем чудотворцу по совершении чуда приказывается повторить чудо при другой обстановке . Здесь чудо рассматривается как самоцель, тогда как оно только средство в руках Божиих; чудо рассматривается как деяние человеческое, а оно всецело деяние Божие, не по заказу и приказу человеческому совершаемое. При чудесах Христовых хотя не составлялось комиссии из физиков и химиков, но многие чудеса Христа совершены при свидетелях здравомыслящих. Показные чудеса Ренан может видеть только в апокрифических евангелиях и в легендах о Симоне Волхве.
Творец замечательнейшей «Логики» Д С. Милль судит иначе, чем Ренан, и признает возможность чуда с чисто логической точки зрения. «Мы не можем, – говорит он, – сделать того абсолютного заключения, что теория чудесного должна быть отвергнута сразу. Раз мы допустили существование Божества, мы должны будем считаться как с серьезною возможностью с непосредственным проявлением Его воли в действии».
9. Времена чудес
Даже простецы обращают внимание на то, что чудеса неравномерно распределены в истории человечества: в одни времена их много и они поразительны, в другие их немного и они столь неубедительны, что самая наличность их многими ставится под вопрос.
В самом деле, как много чудес описано в Евангелии! Как эти чудеса разнообразны и поразительны! Но евангелисты нас уверяют, что ими описана только незначительная часть чудес Иисусовых. Если бы повествовать обо всем совершенном и сказанном Иисусом, то, по образному выражению евангелиста Иоанна, сам мир не вместил бы написанных книг.
И в Деяниях св. апостолов свидетельствуется о множестве чудес (2:43; 4:30; 5:12; 6:3, 8:6-8; 14:3). Но из множества чудес описаны лишь некоторые.
Это обилие чудес первохристианского времени при сопоставлении с малочисленностью их ныне до некоторой степени оправдывает часто произносимую фразу: «ныне не бывает чудес». Но когда этой фразой думают подорвать достоверность новозаветных чудес, то этот вывод является поспешным и поверхностным.
Разница в количестве и, так сказать, в качестве чудес времен первохристианских и последующего времени объясняется целью чудес.
По учению ап. Павла, чудеса – знамения для неверующих (1 Кор. 14:22), но неверующих не по упорству, не по отчуждению от Бога умом и сердцем, а по неведению. Для таких людей чудеса – доказательства божественного происхождения христианства. Они зовут их в Церковь Христову, как колокол зовет богомольцев в храм и смолкает, когда храм наполнится.
Таков воспитательный метод: сначала наглядное, а потом изустное, внутреннее. Сначала действие на очи, а потом на ум и сердце. Если бы Церковь всегда нуждалась в обилии поразительных чудес, это свидетельствовало бы об отсутствии в ее членах внутренней крепости и преданности Богу. Кто-то выразился: «Чудеса – пелены младенчествующей Церкви, а не одежда зрелого ее возраста» .
1 2 3 4 5 6 7 8