Последнюю ночь мы с ним провели почти под самым Лхо Ла — перевалом на высоте 6000 метров, ведущим в Непал. Шел снег. В этот день мы много прошли, то вместе, то каждый сам по себе. Перед вечером расчистили несколько больших камней ото льда и положили наши тоненькие матрацы на это холодное ложе между большими скальными блоками. Куски пластика, которые Райнхольд захватил с собой из базового лагеря, служили нам крышей. Они задерживали снег, но не более. Всю ночь вода капала Райнхольду на голову. Он не жаловался, не прятался, а спокойно спал. Утром я была совершенно измотана и хотела только одного — возвратиться назад. Райнхольд поднялся еще на несколько сотен метров вверх, оттуда осмотрел северную стену Эвереста. Он знал, что ночевки на большей высоте будут много хуже. Но что-то гнало его вверх».
Северная стена Эвереста
Огромная северная стена Эвереста поднимается передо мной, как мощная пирамида, чистая, неодолимая стена из льда и камня. Ни один альпинист, применив все крючья и веревки мира, ни за что не смог бы в муссонное время даже близко подойти к вершине, идя прямо в лоб. Правее, в длинном снежном кулуаре, лезли японцы, склон здесь крут и труден, но маршрут логичен. Левее большого кулуара в муссон идти тоже опасно: здесь склон с высоты 7500 метров обрывается прямо на ледник Главный Ронгбук. Истоки ледника покрыты свежевыпавшим снегом, да и на самой стене чудовищно много снега. Я надеялся, что на северной стене из-за ее крутизны снег не удерживается. Я заблуждался. Сейчас на вершинном гребне висит нежное белое облако, знаменитое «перо» Эвереста. Надеюсь, что ветер сдует снег с гребней, ребер и с вершины.
У меня также была мысль просмотреть путь к Северной седловине со стороны ледника Главный Ронгбук. Можно было бы подойти к ней по этому разорванному трещинами леднику. Под седлом крутой и отягченный новым снегом фирновый склон. Этот путь представляется мне еще опаснее, чем тот, который я уже прошел с противоположной стороны.
На пути к Лхо Ла

Вид на Северную вершину с ледника Восточный Ронгбук

На морене ледника Центральный Ронгбук
Подъем на высоту Лхо Ла по пояс в снегу вынуждает меня окончательно оставить эту мысль. Мы поворачиваем и идем в базовый лагерь.
Под высоким летним солнцем поверхность ледника в его долинной части превратилась в зернистое месиво. А еще ниже ледяные рифы, вчера еще тусклые и серые, светятся на фоне ярко-синего неба. Это не спокойная голубизна при хорошей погоде, это насыщенное, мутное небо муссона, потрясенное грозой. Белые оборванные слои облаков скользят по бездонной лазури.
Вся усталость и вся меланхолия слетели с меня. Я открываюсь, раскрепощаюсь, подобно тому, как раскрывается передо мной ландшафт. Я полон надежд. Полон надежд, несмотря на то, что все силы природы против меня.
Холодно. Ледяной ветер дует в лицо в узких проходах среди бастионов Северной вершины Эвереста. На смену царству льда приходит другой мир, другой облик Гималаев — серо-бурые предгорья Тибета, настраивающие на иную тональность. Кажется, что и краски здесь взяты из другого спектра. Преобладает землистый цвет. Все подернуто патиной, даже дождевая радуга. В тонком мареве выделяются отдельные тона. На северо-западе видна долина, должно быть, это долина Ронгбука, там черные тени отсвечивают чем-то синим. Вереницы холмов дальше на север отливают красным цветом.
Долинные понижения отделяются от возвышенностей только мягким переходом от светлого к темному, подобно тому, как на леднике, покрытом снегом, на его ровной поверхности по теням можно распознать трещины.
Мы с Неной спускаемся в направлении предполагаемого ручья и действительно в лабиринте ледовых башен находим воду на одной моренной гряде, ведущей прямо вниз. Идем дальше. Свежий ветер дует нам в спину, впереди солнце пробивается сквозь гряду облаков. Оно похоже на сверкающий отражатель. Серая, как тень, северная стена сзади нас, серые, как тучи, моренные склоны рядом с нами, светло-серый поток ледника под нами — вот основные цвета. Небо теперь тоже серое, как зола.
Полный надежд, радостный, легко прыгаю с камня на камень, балансируя на их острых ребрах. О маршруте больше не думаю, он мне ясен. Постараюсь воспользоваться первой же муссонной паузой.
Ручей, берущий начало из ледника Восточный Ронгбук, сейчас такой полноводный, что мы не можем его перейти. Обходим по леднику Главный Ронгбук. Уже поздно. В небе, еще по дневному светлом, появляется месяц. Тибетское плоскогорье далеко на севере в вечернем освещении кажется морем бурой земли. От него веет многовековым безмолвием. Моренные гряды выглядят как дороги, а большие скальные блоки на них — как дорожные указатели.
Попытка перейти ручей на леднике Восточный Ронгбук
Эверест, оставшийся далеко позади, я воспринимаю сейчас только как символ моего решения. Он утратил для меня материальность, стал идеей.
В последующие дни мы отдыхаем в нижнем базовом лагере. Нена пишет письмо родителям.
«29 июля 1980 г. Дорогие родители! Здесь нет никакого почтового сообщения, и я не знаю, когда будет отправлено это письмо. Наверное, вы получите его не ранее, чем мы вернемся в Пекин. Так что это скорее не письмо, а удовлетворение моей потребности поговорить с вами.
Эта поездка совершенно особенная. Мы находимся вдали от населенных мест и примирились с тем, что не получаем никакой почты. Сейчас прошел ровно месяц с того времени, как мы пришли на ледник Ронгбук и поставили здесь лагерь. Это прекрасное, уединенное, первозданное место. Иногда по осыпным откосам из селений, лежащих ниже, проходят кочевники с яками.
Клокочущая ледниковая река, бегущая рядом с лагерем, с каждым днем становится все полноводнее. В верхней части долины стоит Джомолунгма. Так в Тибете называют Эверест. Непальцы говорят — Сагарматха. Она доминирует над этой местностью, она доминирует над нашей жизнью здесь.
Мы поставили на пути к Джомолунгме три лагеря. Самый первый и самый большой мы называем ронгбукским базовым лагерем. Здесь мы отдыхаем. Здесь живут Цао и Чен. Цао — наш переводчик, бессердечный, или, точнее, безмозглый человек, а Чен — наш офицер связи, славный парень. Ни тот, ни другой не поднимается с нами в верхние лагеря. Цао — потому, что он не переносит хождений по горам и ледникам. Чен — хороший спутник, но он вынужден оставаться внизу, так как Цао один боится. Это понятно: он городской человек, а здесь кругом бродят волки, дикие бараны и яки.
Ледяные башни на леднике Ронгбук
Наш следующий лагерь на высоте 6000 метров состоит из одной маленькой двухместной палатки. Она стоит на леднике Восточный Ронгбук, в том месте, где был расположен лагерь II китайских и японских альпинистов, побывавших здесь до нас. Это наш промежуточный лагерь. Здесь хранятся продукты, медикаменты и кухня. Промежуточный лагерь находится на пути к передовому базовому лагерю, который является самым высоким и стоит на месте лагеря III последних экспедиций, на высоте 6500 метров, у подножия северо-восточного гребня Эвереста, прямо напротив крутой ледовой стены, изрезанной трещинами, которая ведет к Северной седловине. Это место также великолепно. Сюда мы на трех яках доставили продовольствие на месяц.
Как только прояснится и похолодает — надеемся, что это произойдет скоро, — мы с Райнхольдом пойдем в наш передовой базовый лагерь. Мы ждем, чтобы были жаркие дни и холодные ночи, тогда снежный покров на горе станет твердым. Райнхольд должен быть крайне предусмотрительным, ведь он идет один, а склон под Северным седлом довольно опасен. Лавины, большие трещины, ледовые отвесы. Мне всегда страшно за него, когда я смотрю снизу, как он пробирается по глубокому снегу между трещинами ледника все выше и выше, превращаясь в маленькую точку. Но я верю в его природные способности и альпинистское мастерство. Он с такой скоростью прошел эти 500 метров стены, что я спокойна за него. Он надеется дойти от лагеря на высоте 6500 метров до вершины за три-четыре дня. Это единственная тактика, с помощью которой можно достичь успеха. Ведь на большой высоте нельзя оставаться долгое время, особенно без кислородного аппарата — организм быстро разрушается.
Райнхольд теперь в хорошей форме и выглядит как гуру. Мы надеемся только на подходящие условия и на многодневный перерыв в муссонных бурях.
Сейчас 21.30, мы собираемся спать. Я очень устала. Здесь, где нет практически никаких бытовых удобств, наши человеческие отношения предстают в истинном виде. У нас есть все. Я чувствую себя богатой, уверенной и преданной Райнхольду.
Я люблю вас всем сердцем. Нена».

Ронгбук — по следам культурной революции
На запад
Здесь, в Тибете, я привык к тишине и уединенности. Я испытываю чувство безопасности в этой тишине. Нена также научилась сдерживать свои эмоции и наслаждаться покоем.
Забыта лихорадка последних дней перед отъездом, когда я мотался, как заводной, выбиваясь из сил, чтобы успеть сделать все приготовления: оформить нужные документы, раздобыть требуемые 80000 марок, собрать снаряжение. Теперь все позади. Нелепым кажется вопрос, не раз возникавший в те дни: стоит ли затевать это дело? Здесь, в горах, такие вопросы отпадают сами собой. Безлюдная долина Ронгбук расцветает весенними красками. Палит июльское солнце. Я жду своего часа, как отшельники в окрестных пещерах ждут озарения свыше.
Если уж невозможно сейчас идти на Эверест, то почему не подойти хотя бы к Шише Пангме и не произвести разведку для будущей экспедиции. Эта мысль пришла неожиданно. Мы послали Цао вниз, чтобы нанять джип, а сами вот уже три дня ждем его в Ронгбукском монастыре. Руины монастыря нагоняют печаль, но при воспоминании о том, что Китайская федерация альпинизма собирается строить здесь отель для альпинистов, становится совсем не по себе. Странное дело: мы, европейцы, миримся с тем, что самые живописные уголки наших Альп постоянно наводнены туристами, но когда к подобной идее приходят в таких отдаленных местах, как Тибет, нас это возмущает. Я понимаю, что противоречу сам себе, и понимаю также, что и я в какой-то мере способствую проникновению сюда цивилизации. Массовый туризм в экзотическую страну всегда начинается с увлекательного отчета тех, кто побывал в ней первым.
Наконец, джип прибыл.
Первое селение на нашем пути — Тингри. В этом месте долина расширяется и превращается в большую равнину. Когда-то здесь из года в год шла бойкая торговля — останавливались караваны по пути в Непал, торговали солью, доставляемой с Тибетского нагорья. Теперь Тингри опустело. Рядом с сотней домов, прилепившихся к склону и образующих живописное гнездо, стоят недавно построенные китайские казармы под жестяными крышами, окруженные каменными стенами с колючей проволокой. Здесь больше, чем где-либо, развалин. На противоположном склоне из камней... выложены коммунистические лозунги, вроде таких: «Кто за далай-ламу, тот против председателя Мао», «Мы не остановимся, пока не уничтожим всех карьеристов».
Слева и справа от дороги — поля и работающие на них люди. Тибетцы поливают посевы, выпалывают сорняки, вспахивают землю на своих косматых яках. То и дело по краям вспаханных полей встречаются небольшие глиняные алтари.
Муссонные дожди пробудили землю ото сна. Огромные стада яков покинули зимние стойбища вблизи селений и потянулись на высокогорные луга.
Сопровождающий нас офицер хочет добраться до Шиши Пангмы в тот же день. Жарко, несмотря на то, что дорога проходит в тени. Примерно через сто километров мы сворачиваем на запад, пересекаем несколько ручьев и попадаем на обширную высокогорную равнину, тянущуюся вдаль насколько хватает глаз. Слева и справа от нас цепи холмов, их синевато-бурый цвет резко контрастирует с оливковой зеленью плоскогорья. Всю местность пересекают небольшие речушки, похожие на серебряные молнии. Они текут не привычными змейками, а четкими зигзагами. Это приводит меня в восторг. Видны черные точки пасущихся яков.
В высоком голубом небе плывут облака, такими они бывают только в Тибете: снизу плоские, ровные, а вверх поднимаются причудливыми башнями или сказочными существами. Драконы, тигры, рыбы, цветы лотоса над бескрайним плоскогорьем отражаются на степной траве островами теней. Ни в одном другом месте нет такой отрешенности от мирской суеты. Тут и там разбросаны черные палатки кочевников — в них не живут, они поставлены здесь на всякий случай. Среди камней небольшие кустики каких-то желтых цветов, голубые карликовые незабудки, ярко-красные примулы.
Слева прижата к холму деревня Четырех Драконов — красивые тибетские строения, покрашенные в белое, с плоскими крышами, на крышах хворост на зиму. Над почерневшими деревянными дверями рога яков, рисунки голубой и красной красками.
Впереди примерно в километре, как фата-моргана, бирюзово-голубое озеро, а за ним гора, вздымающаяся в небо крутой ледовой стеной. На земле, как белое облако, стадо овец. Воздух прозрачен, невозможно наглядеться на этот мир. Я начинаю понимать, что тибетцы, носящие в сердце этот ландшафт, твердо стоят на земле. Я понимаю также, что люди могут обходиться без идеологии, как обходится без нее природа.
Шиша Пангма
Солнце уже низко, тени удлинились, жара спала. Едем вдоль известняковых скал, у подножия которых расположились кочевники. Кругом лишь можжевельник, ломонос да дрок. Поворачиваем налево, переезжаем реку. И вдруг перед нами возникает она — огромная, ослепительно белая, высящаяся над моренными нагромождениями Шиша Пангма, «гребень над пастбищами». Она совершенна, это образец гармонии, какого мне до сих пор не приходилось встречать. Здесь, на северной стороне водораздела, погода великолепная. А за Гималайским хребтом темно и мрачно, клубятся облака.
После долгой езды нам хочется размять ноги. Направляемся вверх по долине. Начинаются осыпи. На километры вперед тянутся моренные гряды, оставленные здесь древним ледником. Как гигантские змеи, громоздятся перед Шишей Пангмой береговые морены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33