СВИДАНИЕ С КАДАВРОМ
Милый друг!
Вот уже два полнолуния минуло с тех пор, как произошли события, о
которых я хочу поведать тебе. Возможно, слухи о них уже достигли твоих
ушей - ведь слухи порой летят быстрее ветра и без труда преодолевают
горные хребты, и бурные потоки, и границы между воюющими странами. Сама
мысль об этом приводит меня в смятение, потому что слухи редко правильно
отражают действительность. Гораздо чаще они до неузнаваемости калечат ее.
А я не хотел бы, чтобы ты судил обо всем произошедшим со мной по слухам.
Ведь даже рассказав тебе без утайки обо всем недавно пережитом мною, я не
могу быть уверен, поймешь ли меня правильно хотя бы ты, один из самых
старых моих друзей. Что уж тут говорить об остальных...
Вот уже много лет подряд ничто не нарушало спокойного течения моей
жизни. Бури судьбы, которым и ты был свидетелем, постепенно утихли, и я
жил спокойно и почти безмятежно, заставив себя позабыть о том, что они
унесли с собой. Обо всем мне позабыть не удалось, но одно, по крайней
мере, в моей жизни было - покой. Спокойствие того, у кого судьба не в
силах больше отобрать ничего дорогого, того, который может ожидать от нее
в будущем лишь неожиданных подарков. Так мне казалось - я не знал еще, что
предстоит мне пережить. Все эти годы я с возрастающим усердием предавался
своим ученым занятиям и почти никуда не выезжал из своей древней башни.
Лишь письма старых друзей да их нечастые визиты разнообразили мое скромное
существование. Меня перестали волновать события, потрясающие этот мир
вдалеке от места моего уединения, меня перестали тревожить тени тех, кто
ушел навсегда, меня почти не беспокоили местные жители, праздное
любопытство которых так мешало мне в первые годы после возвращения. Только
вездесущие мальчишки, наслушавшись рассказов о чудесах, на которые
способны члены Двойного Круга, пытались порой проникнуть в мою башню и
воочию увидеть плоды моих ученых занятий - я был к ним снисходителен, но
старался не распалять понапрасну их любопытства.
Но всему рано или поздно приходит конец. Однажды - это было в самом
начале осени - в дверь моей башни постучался странник, появление которого
совершенно изменило плавное течение моей жизни.
Открыл ему Грэд, мой старый слуга - ты его должен хорошо помнить -
привыкший отваживать нежеланных гостей. Для меня все гости, кроме немногих
близких друзей, нежеланны - и поэтому Грэд встретил странника настороженно
и недоверчиво. Но тот был настойчив в своем желании увидеть меня, и слуге
в конце концов пришлось уступить. Оставив странника в холле, он поднялся
ко мне наверх. В этот час я по своему обыкновению гулял в садике на крыше
башни, отдыхая после утренних трудов, но мысли мои, как это случается
нередко, не находили отдыха, блуждая по далеким и грустным местам, и
потому я был отчасти даже рад возможности от них отвлечься.
Гость мой сидел на скамье у камина. Когда я вошел в холл вслед за
Грэдом, он поднялся и поклонился. Это был старик возраста весьма
преклонного, но на вид еще крепкий, привыкший к труду и дальним дорогам.
Одет он был так, как одеваются многие странники в наших краях, - в накидку
с капюшоном, сильно поношенную и местами прожженную, из-под которой
виднелась кожаная куртка, штаны из грубого холста и сапоги с отворотами.
Поверх накидки он был опоясан широким ремнем с медной пряжкой, на котором
висел кинжал в ножнах. Вид странника не говорил ничего ни о том, откуда он
прибыл, ни о роде его занятий.
Я пригласил его следовать за собой, и мы спустились в подземелье
башни, где я обычно занимаюсь опытами. Грэд зажег светильники и удалился,
прикрыв за собой дверь, а я предложил гостю усаживаться поудобнее в одно
из кресел - помню, и ты не раз там сиживал - наполнил кубки лагорским
бальзамом, снимающим усталость и освежающим голову, и сел напротив,
приготовившись внимательно выслушать все, что захочет мне поведать этот
человек. Едва увидев его в холле, я понял: привела его ко мне страшная
нужда. Но я и помыслить не мог о том, сколь тягостным для меня окажется
его рассказ!
Он тяжело вздохнул, пригубил из своего кубка и заговорил.
Оказалось, он прибыл из обители тагардинцев, расположенной в западном
Андергане - местности, лежащей примерно в десяти днях пути от моего
родного Окургирда. Около пятидесяти старцев нашли себе приют в этой
древней, по здешним понятиям, обители, существующей уже около пятисот лет.
Они содержат кое-какой скот, распахивают небольшие участки, в окружающих
обитель лесах, врачуют местных жителей и тем добывают себе пропитание.
Подобно многим отшельникам, удалившимся в глухие края, им нужно немногое,
и, несмотря на суровые условия жизни, остается у них время и на
размышления, и на изучение природы, и на исполнение своих немудреных
обрядов. И, хотя я не разделяю их убеждений, я должен признать: это люди в
высшей степени достойные уважения.
Описав в двух словах свою обитель, мой гость на какое-то время
замолчал, как бы собираясь с духом перед тем, как рассказать о беде,
приведшей его в мой дом. Потом снова тяжко вздохнул и продолжил.
Оказалось, вот уже несколько лет, как в окрестностях монастыря
поселилось существо, наводящее ужас на местных жителей. Испокон веков люди
в тех краях жили за счет леса и чувствовали себя в нем как дома. Но вот
некоторые из них стали пропадать в глухих дебрях, а потом тела их,
растерзанные и обезображенные до неузнаваемости, находили в самых глухих
ложбинах. Причем зачастую оторванная от тела голова была надета на сук
растущего рядом дерева, начисто исключая саму мысль о том, что несчастные
стали жертвой зверя-людоеда. Несколько раз пытались местные жители
устроить облаву на убийцу, но он был неуловим, и даже собаки отказывались
брать его след.
И тогда многие, охваченные суеверным ужасом, побросали свои дома и
двинулись прочь из родных мест. Оставшиеся же не решались больше уходить в
лес в одиночку или же задерживаться там после наступления темноты. И двери
домов, открытые прежде перед любым странником, теперь запирались на ночь
прочными засовами, и напрасно было просить пристанища после наступления
темноты. Но ничто не спасало от ужасного убийцы, по-прежнему люди
пропадали в лесу. Однажды жертвой его стали двое старцев из обители,
которые работали на одном из дальних огородов. Их ужасные крики слышали
даже на другом краю долины, но, когда старцы, вооруженные кто чем,
прибежали на помощь, они нашли лишь растерзанные тела несчастных.
Тогда настоятель обители написал о постигшей беде одному из
покровителей, барону Карантеку, чьи владения были расположены неподалеку.
Барон, бывший, как я понял, человеком весьма достойным, собрал около двух
десятков рыцарей из числа своих вассалов и прибыл с ними в обитель. Там
они провели около двух недель в ожидании очередного происшествия. Когда же
оно произошло, о чем обитель была своевременно извещена, рыцари устроили
облаву на чудовище. Они привели с собой свору свирепых, специально
обученных псов и пустили их по следу пропавших в лесу охотников. Псы
привели рыцарей к останкам погибших, а затем помчались дальше, взяв след
убийцы. Тут следует напомнить, что местные собаки брать этот след
отказывались, жалобно скулили, поджав хвосты, жались к людям, и это еще
больше усиливало всеобщий страх перед неведомым чудовищем.
Рыцари пришпорили коней и бросились в погоню. Вскоре след их привел к
глубокой долине, по дну которой протекал ручей. Какого же было удивление
рыцарей, когда на мокрой глине на берегу ручья они увидели следы
человеческих ног! Перепрыгнув через ручей, псы побежали дальше, но, по
мере дальнейшего продвижения вместо обычных признаков возбуждения,
свойственных их породе, когда конец погони близок, стали проявлять все
большую неуверенность, оглядываться друг на друга и на понукавших их
рыцарей и в конце концов остановились на месте. Никакие удары кнутом не
могли заставить их бежать дальше. Они лишь жалобно скулили, поджав хвосты
подобно обыкновенным собакам. Поняв, что преследуемый находится совсем
рядом, рыцари спешились и, оставив коней, пошли вперед, рассыпавшись цепью
и внимательно глядя под ноги в поисках следов. Уже через сотню шагов
достигли они спуска в темную, поросшую непролазным кустарником лощину. С
трудом продираясь сквозь кустарник, рыцари стали спускаться вниз.
Там, на самом дне лощины, и встретили они того, кто наводил ужас на
этот край. Он слышал звуки преследования и был готов к бою. Густой
подлесок и начавшиеся уже сумерки давали ему преимущество, и потому
нападение его оказалось неожиданным. Большинство из преследователей так и
не успело прибежать к месту схватки, а те, кто успел увидеть чудовище,
описывали его облик по-разному. Одни говорили, что одет он был в звериные
шкуры, что лицом был ужасен, что изо рта у него торчали окровавленные
клыки, а глаза горели красным огнем, другие будто бы видели дым,
вырывавшийся из изуродованных ноздрей, а третьи - длинные рога на голове.
Но все это им, скорее всего, привиделось от испуга. Тем же, кто видел
нападавшего вблизи, показался он едва ли не самым обыкновенным человеком,
но они были так напуганы происшедшим, что трудно было заставить их
говорить об увиденном.
Тот, кого они искали, несомненно понимал, что нельзя позволить
рыцарям обложить его со всех сторон, что нужно вырваться и уйти, пока не
поздно. Будь он зверем, он уходил бы все дальше и дальше вглубь лощины от
надвигающейся цепи рыцарей. Но он не был зверем и использовал свой шанс.
Нападение его было совершенно беззвучным, и первый, оказавшийся на пути
чудовища, не успел, наверное, понять, что происходит, как голова его
покатилась по земле, отсеченная коротким мечом нападавшего. Рыцари, шедшие
рядом, закричали и бросились вдогонку за убегавшим верх по склону
существом. Трое сумели настичь его, когда склон стал слишком крутым, и ему
пришлось остановиться и принять бой. Если бы их было человек десять,
участь чудовища, наверное, была бы решена - но остальные прибежали слишком
поздно. А эти трое... Уже через мгновение первый из них упал на землю с
распоротым животом, а второй получил столь сильный удар мечом по плечу,
что железный наплечник оказался рассеченным, и настоятелю обители пришлось
применить все свое искусство, чтобы спасти несчастному не только руку, но
и саму жизнь.
Но этот выпад чудовища позволил третьему рыцарю зайти сбоку и нанести
удар, решивший судьбу схватки. Воспользовавшись тем, что нападавший не
сумел сразу освободить прочно засевший в доспехах жертвы меч, рыцарь изо
всей силы рубанул чудовище по руке. Взвыв от боли, оно ударом ноги
опрокинуло рыцаря в кусты и, прижав обрубок руки к животу, кинулось вверх
по склону. Удар оказался столь силен, что несчастный рыцарь тут же
испустил дух и на следующий день был похоронен вместе с двумя своими
товарищами на кладбище при обители. Остальные еще некоторое время
продолжали преследование, но сгустившиеся сумерки заставили их прекратить
это занятие. Рыцари вернулись на место схватки и, разведя костер,
расположились на ночлег, оплакивая погибших, но в полной уверенности, что,
лишившись руки, чудовище назавтра станет для них легкой добычей.
Меч, которым оно сражалось, оказался самым обыкновенным, взятым у
какого-нибудь одинокого путника на лесной дороге. Что же касается
отрубленной руки, то в суматохе о ней поначалу как-то позабыли. Когда же
принялись ее искать, уже при свете факелов, то нашли шагах в десяти от
места схватки, в кустах. Тогда они не придали этому обстоятельству
должного значения, посчитав, что отрубленная у запястья кисть руки,
оказавшаяся на вид совершенно человеческой, была отброшена в кусты силой
удара. Насколько я понял, то, что рука оказалась совершенно похожей на
человеческую, а на безымянном пальце ее даже было надето какое-то кольцо,
по непонятной для них самих причине вызывало у всех ужас, и они, даже не
попытавшись снять и рассмотреть это кольцо, положили кисть в мешок и
крепко завязали его веревкой.
Тут гость мой замолчал и тяжело вздохнул. Во время своего рассказа он
упорно называл того, о ком говорил, "существом" или же "чудовищем", ни
разу не произнес он слово "человек", хотя и подчеркивал всячески
человеческий облик того, кого видели рыцари. Возможно, у него просто язык
не поворачивался совместить понятие "человек" с жестокостью совершенных
этим чудовищем злодеяний. Ведь гость мой был тагардинцем, а их учение
известно своим гуманизмом. Но скорее всего, смотрел он глубже и понимал,
что сущность того, с кем повстречались рыцари, вовсе не человеческая.
Помолчав, он снова пригубил бальзам из кубка и продолжил рассказ.
Расставив часовых - на собак особой надежды не было - перевязав своего
раненого товарища и накрыв плащами убитых, рыцари улеглись на ночлег.
Какого же было их удивление, когда наутро они обнаружили, что мешок, куда
накануне была положена отрубленная кисть чудовища, оказался разодран в
клочья и пуст! Они нашли ее лишь с помощью собак, в нескольких сотнях
метров от места своего ночлега. Пальцы отрубленной кисти сгибались и
разгибались, волоча ее по земле. Увидев это, рыцари, охваченные суеверным
ужасом, бросились бежать. Они начисто отказались от мысли о дальнейшем
преследовании чудовища, и барону стоило немалых трудов заставить их
изловить убегавшую кисть и завязать ее в кольчугу, снятую с одного из
убитых.
1 2 3