Только въехал - и на тебе, закорючки нет.
Хотя, конечно, сам виноват.
Может, не рассерди он директора, никто ничего бы не обнаружил.
Ведь жил же он столько лет без закорючки - и ничего. Очень даже
прилично жил. Может, и дальше бы везло. Может, он и помер бы себе
спокойно без закорючки. Тем более, он здоровьем ослаб, а путевку
ту Уткину дали. Конечно, потом бы все обнаружилось, и
родственникам еще пришлось бы намаяться. На кладбище-то место
получить тоже без закорючки нельзя. Но, повторяю, самому-то
Петухову на эти заботы уже было бы наплевать, так что его бы все
как везунчика вспоминали.
А он вот вылез со своей принципиальностью.
Ну и поплатился.
В общем, была там семейная сцена. Жена, конечно, вся в слезах,
дети ревут, сам Петухов весь красный. Или, может, фиолетовый - я
не выяснял, как они там, на Абсолюте этой, краснеют. Крики, шум,
волнения. И соседи еще в стенку стучат. Им, мол, неинтересно
Петуховские скандалы слушать. Они, мол, сами всегда только
шепотом разговаривают, чтобы никому не мешать, а Петуховы эти то
и дело или чихают, или кашляют, покоя от них нет. И с соседней
лестницы жилец чего-то такое бубнил, но там стенка потолще, там
не разобрать было.
А Петухов, знаете, даром что подавлен был, а прямо-таки
взъярился. Прямо-таки на свою жену, супругу законную, кричать
стал. Хотя, конечно, какая у него может быть законная супруга,
если закорючки нет. Так, сожительница. Но ему это все будто бы и
невдомек было. Ах ты, говорит он ей, такая-сякая! А еще
говорила,что любишь! Так я же, отвечает она, не знала, что у тебя
закорючки нет. Ты бы, говорит, думал, прежде, чем жениться. И
детей бы не заводил. Все равно, говорит, им теперь податься
некуда, при таком-то родителе. И вообще, говорит, ты у меня
какое-то подозрение вызываешь. С одной стороны ты, конечно,
Петухов, и я даже тебя по-прежнему люблю. Но почему у тебя нет
закорючки?
В общем, очень стало Петухову грустно.
Но все, знаете, в конце концов уладилось.
Так что не надо за него переживать. Ведь он, повторяю, сам на
неприятности напросился. Вел бы себя, как остальные - и жил бы
спокойно. Так что не стоил он особых волнений.
Тем более, что с ним все в порядке. Одумался Петухов,
исправился. Понял свои ошибки. Ему вся эта история даже на пользу
пошла. Вес лишний сбросил, на свежем воздухе теперь трудится.
Дворником. И очень доволен. Мне, говорит, теперь нечем
возмущаться. Я, говорит, теперь все свои ошибки понял. Трудом,
дескать, хочу их искупить. Тем более, что никто ему не мешает
трудиться. Пользу, так сказать, приносить обществу на своем
рабочем месте.
Поставили ему закорючку-то.
Да, так вот прямо взяли и поставили. Оказывается, просто по
забывчивости ее вовремя не черканули. Ну может заговорилась та
секретарша с приятельницей, которая это должна была сделать. Или
бумажка петуховская в свое время к другой какой бумажке прилипла,
ее и оставили без закорючки. Или еще чего. Всякое ведь бывает.
Бумаг-то эвон сколько, поди уследи за всеми. Но у них на Абсолюте
порядок образцовый, у них ни одна бумажка не пропадает. И если им
потребовалось выяснить, надо ли было Петухову закорючку ту
ставить, то уж будте уверены, они это рано или поздно выяснят.
Хоть сто лет пройдет - отыщут нужную бумажку и четко скажут:
"товарищу Петухову закорючку нужно было поставить". Такой у них
порядок. Так что, повторяю, переживать за Петухова не стоило. Тем
более, что не сто лет он промаялся, а всего-то полгода. И ничего
в этом страшного нет.
Вовсе не то, товарищи, страшно, что с Петуховым случилось.
Мало ли у нас самих таких историй на памяти?
Нет, совсем другое страшно.
То, что у каждого абсолютийца при желании можно найти
какую-нибудь закорючку навроде петуховской.
И каждый из них об этом догадывается.
Вот это действительно страшно.

1 2