https://wodolei.ru/catalog/vanni/170x75/Universal/nostalzhi/
Вашингтон Ирвинг
ЖИЗНЬ МАГОМЕТА
Предисловие
Предлагая читателям историю жизни Магомета, я считаю нужным предпослать небольшое объяснение ввиду того, что никаких новых фактов я не мог прибавить к уже известным. Много лет тому назад, во время моего пребывания в Мадриде, я предполагал составить ряд очерков для характеристики времени господства арабов в Испании и хотел предпослать им жизнь основателя ислама и первого виновника завоеваний, сделанных арабами. Многие частности я заимствовал из испанских источников и из перевода арабского историка Абульфеды, сделанного Ганиером, копию с которого я нашел в библиотеке иезуитов в монастыре св. Исидора в Мадриде.
Во время моего последнего пребывания в Испании я воспользовался утомительной скукой довольно продолжительного недомогания, чтобы просмотреть рукописи, пользуясь при этом разъяснениями, сделанными за последнее время различными писателями, и в особенности умным и ученым библиотекарем Гейдельбергского университета Густавом Вейлем, тщательным исследованиям которого я очень многим обязан.[1]
Таково происхождение труда, предлагаемого теперь вниманию публики и не имеющего никакой претензии на новизну сообщаемых фактов или на глубину изысканий. Он все еще носит на себе отпечаток сочинения, предназначенного для Семейной библиотеки, причем я больше всего имел в виду передать в легкой, понятной форме факты, относящиеся к жизни Магомета, и те легенды и предания, которые встречаются постоянно в восточной литературе; в то же время я старался сообщить сущность веры Магомета, насколько она может заинтересовать обычного читателя. При таких обстоятельствах я счел излишним испещрять страницы ссылками и цитатами и старался не отступать от обычной номенклатуры.
В. И. Сансейд, 1849 г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Предварительные сведения об Аравии и арабах
В течение длинного ряда лет, начиная с самой ранней исторической эпохи и вплоть до VII столетия Христианской эры, обширный полуостров, окруженный Красным морем, рекой Евфрат, Персидским заливом и Индийским океаном и известный под именем Аравия, оставался в прежнем неизменном виде, и события, глубоко потрясавшие остальную Азию, Европу и Африку, почти не коснулись его. В то время как царства и империи возникали и погибали, как древние династии исчезали с лица земли, как границы и населения стран изменялись, а их обитатели истреблялись или уводились в плен, – Аравия, невзирая на то, что пограничные ее области переживали некоторые перемены, сохранила в глубине своих пустынь свой первоначальный характер и свою независимость, а населявшие их кочевые племена никогда не склоняли своей главы под игом рабства.
Арабы относят предание о своей стране к самой отдаленной древности. По их словам, она заселена была вскоре после потопа потомством Сима, сына Ноя, постепенно разбившимся на несколько племен, из которых наиболее замечательными были адиты и тамудиты. Все эти первоначальные племена, по сказанию, или стерты были с лица земли в наказание за их беззакония, или же исчезли при последующих поколениях, так что относительно их остались только смутные предания и несколько страниц в Коране. О них иногда упоминается в истории Востока как о «древних первобытных арабах» или как об «исчезнувших племенах».
Уцелевшее население полуострова, по мнению тех же авторитетных источников, произошло от Катана или Иокатана, потомка Сима в четвертом колене. Его потомство распространилось по южной части полуострова и вдоль Красного моря. Яраб, один из его сыновей, основал государство Йемен, и вся территория получила название в честь его; от Яраба аравитяне производят название как себя, так и своей страны. Другой его сын, Джюргам, основал царство Хеджена, где его потомки царили в течение нескольких поколений. Это тот самый народ, который оказал гостеприимство Агари и Измаилу, изгнанным из дома патриархом Авраамом. Впоследствии Измаил женился на дочери Водада, владетельного князя из рода Джюргама, и, таким образом, чужеземец и еврей привился к первоначальному арабскому родословному дереву. Это доказывает мощную силу этого дерева. Жена Измаила принесла ему двенадцать сыновей, приобретших господство над страной, и их обильное потомство, разделившись на двенадцать колен, изгнало первоначальное потомство Иокатана.
Такие сведения о своем происхождении сообщают арабы, населяющие полуостров.[2] Христианские же писатели приводят их в доказательство исполнения завета между Богом и Авраамом. Согласно Священному Писанию, «сказал Авраам Богу: о, хотя бы Измаил был жив пред лицом Твоим!» Бог же сказал: «И о Измаиле Я услышал тебя; вот, Я благословлю его, и возвращу его, и весьма, весьма размножу; двенадцать князей родятся от него; и Я произведу от него великий народ» (Быт. 17:18, 20). Далее в Библии упоминается об этих двенадцати князьях и о том, что они со своими племенами занимали страну «от Хавилы до Сура, что пред Египтом, как идешь к Ассирии» (Быт. 25:18), – область, отождествляемую библейскими географами с частью Аравии. Описание их согласуется с тем, что мы видим у современных арабов: некоторые жили в городах и укреплениях, другие – в палатках или поселках в пустыне. Наваиоф и Кидар, старшие сыны Измаила, чаще всего упоминаются как отличавшиеся богатством стад, табунов и тонкостью руна овец. От Наваиофа произошли наватеи (набатеи, набатейцы), населившие каменистую Аравию, а именем Кидара в Библии называется иногда весь арабский народ. «Горе мне, – говорит псалмопевец, – что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских» (Пс. 119:5). Наваиоф и Кидар были, по-видимому, родоначальниками кочующих арабов, этих пастушеских племен, «свободных сынов пустыни», «народа мирного», как говорит пророк Иеремия, живущего беспечно: «ни дверей, ни запоров нет у него, живут поодиночке» (49:31).
Строгое различие возникло в самые ранние времена между арабами, «жившими в городах и укреплениях» и «жившими в палатках». Некоторые из числа первых занимали плодородные ущелья или долины, кое-где разбросанные среди гор, где эти города и укрепления окружены были виноградниками и плодовыми садами, пальмовыми рощами, хлебными полями и плодоносными пастбищами. Они вели оседлый образ жизни и занимались обработкой земли и скотоводством.
Другие же из числа их занимались торговлей и имели гавани и города вдоль Красного моря, южного берега полуострова и Персидского залива и вели заграничную торговлю на кораблях и караванах. Таковыми в особенности были арабы, населявшие Йемен, или Счастливую Аравию, эту страну пряностей, благовоний и ладана, которую поэты называли Сава (Савея, Саба, Сабея), а Священное Писание – Шеба (Шева). Они были из числа самых деятельных торговых мореплавателей восточных морей. Их корабли доставляли бальзамы с противоположного варварийского берега, золото, пряности и другие богатые и роскошные продукты из Индии и из Тропической Африки. Все эти товары вместе с продуктами их собственной страны перевозились караванами через пустыни к полуарабским городам – Аммон, Моав, Едом или Идумея, к финикийским гаваням Средиземного моря и отсюда распространялись по странам Запада.
Верблюд назывался «кораблем пустыни», а караван можно было бы назвать ее флотом. Караваны Йемена обыкновенно снаряжались, охранялись и велись кочующими арабами, обитателями палаток, которых в силу этого можно было бы назвать пловцами пустынь. Они доставляли массу нужных верблюдов и восполняли груз тонкою шерстью своих бесчисленных стад. Из книг пророческих видно, какое важное значение в библейскую эпоху имел торговый путь, соединявший южные страны – Индию, Эфиопию и Счастливую Аравию с древней Сирией.
Иезекииль, оплакивая Тир, говорит: «Аравия и все князья Кидарские производили мену с тобою: ягнят, и баранов, и козлов променивали тебе. Купцы из Савы и Раемы торговали с тобою всякими лучшими благовониями и всякими дорогими камнями, и золотом платили за товары твои. Харан, и Хане, Еден,[3] купцы савейские, Ассур и Хилмад торговали с тобою» (Иез. 27:21–23). А Исайя, обращаясь к Иерусалиму, говорит: «Множество верблюдов покроет тебя – дромадеры из Мадиама и Ефы; все они из Савы придут, принесут золото и ладан… Все овцы Кидарские будут собраны к тебе; овны Наваиофские послужат тебе»… (Ис. 60:6–7).
Арабы-земледельцы и ремесленники, обитатели городов и поселков, никогда, однако, не считались представителями истинного типа этого народа. Нравы их смягчились благодаря оседлым и мирным занятиям, и они лишились многих типичных черт вследствие сношений своих с чужестранцами. Кроме того, Йемен, как более доступный сравнительно с остальными частями Аравии, представлял больше приманок для грабителей и терпел неоднократные нападения в захваты.
Другие арабы, кочующие сыны пустынь, обитатели палаток, были гораздо более многочисленны, и в них национальный характер сильнее сохранился во всей первобытной мощи и свежести. Кочевники по своим привычкам, пастухи по занятию, они по опыту и преданию знакомы были со всеми тайными сокровищами пустынь и, ведя бродячую жизнь, переходили с места на место в поисках тех колодцев и источников, которые служили прибежищами для их предков времен патриархов; они разбивали палатки всюду, где находили финиковые деревья, служившие им тенью, и пастбища для своих стад и табунов, и перекочевывали дальше, как только истощались временные средства продовольствия.
Эти кочующие арабы разделялись и подразделялись на бесчисленные мелкие роды и семьи, имевшие каждый своего шейха или эмира, нечто вроде древнего патриарха, который у своей палатки втыкал копье как знак своей власти. Его власть, хотя и сохранявшаяся в течение многих лет в том же семействе, была не строго наследственной, но зависела от доброй воли рода. Его могли сменить и назначить на его место другого человека из другой семьи. Его власть была тоже ограничена и зависима от личных его достоинств и от доверия, питаемого к нему. Власть его заключалась в том, что он мог вести переговоры о войне и мире, предводительствовать своим племенем в войне против неприятеля, выбирать место для лагеря и принимать знаменитых чужестранцев. Но и в отношении этих и подобных прав он находился под контролем общественного мнения и желаний своего народа.[4]
На какое множество мелких групп ни распадалось бы племя, родственные узы тщательно оберегались в памяти всех семей. Все шейхи одного племени признавали общего главу, называемого шейхом над шейхами, который – безразлично, обитал ли он в замке, выбитом в скалах, или в палатке среди стад и табунов, – мог всегда собрать под своим знаменем все рассеянные ветви племени, признававшие общую власть.
Многочисленность этих кочующих племен, каждое со своим маленьким князьком и скудной территорией, но без общего главы, вызывала частые столкновения. К тому же месть признавалась у них почти религиозным принципом. Ответить за убийство родственника считалось обязанностью семьи, и нередко в это дело вовлекалась часть всего племени; иногда даже долг кровной мести оставался неисполненным в течение целых поколений и вызывал смертельную вражду.
Необходимость быть вечно настороже, чтобы защищать свои стада и табуны, заставляла араба приучаться с раннего детства к оружию. Никто не умел лучше его употреблять лук, копье и палаш, равно как и управлять конем. Но он оставался преимущественно разбойником, и, хотя иногда служил купцам, доставляя им верблюдов, проводников и погонщиков для перевозки товаров, тем не менее он более всего склонен был брать выкупы с караванов или, не стесняясь, грабить их во время утомительного шествия по пустыне. Все это он признавал законным применением своего оружия, считая корыстолюбивых сынов торговли за людей более низкой расы, приниженной жаждой и привычкой к наживе. Таковы были арабы пустыни, обитатели палаток, на которых сбылось пророчество относительно их предка Измаила: «Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него…» (Быт. 16:12).
Природа как бы создала араба для этой участи. Он был легок и худ, но мускулист и деятелен, способен переносить значительную усталость и трудные переходы. Он был умерен и даже воздержан, требуя мало пищи, и притом самой простой. Его ум, как и его тело, был легок и подвижен. Он преимущественно обладал интеллектуальными свойствами семитской расы, тонкой проницательностью, остроумием, быстротой соображения и блестящим воображением. Он воспринимал все очень быстро и горячо, но у него часто менялось настроение; гордый и смелый дух сказывался в его смуглом лице и светился в его темных блестящих глазах. Можно было быстро увлечь его красноречием и очаровать прелестью поэзии. Говоря на языке очень богатом, слова которого сравнивались с жемчужинами и цветами, он был оратором по природе; но он восторгался больше пословицами и остроумными изречениями, чем последовательной логической речью, и был склонен выражать свои мысли в восточном духе – нравоучительными баснями и притчами.
Неутомимый воин и грабитель, он был великодушен и гостеприимен. Раздавать подарки доставляло ему наслаждение. Дверь всегда была настежь открыта для путника, с которым он охотно делился последним куском; и его самый смертельный враг, переломив с ним хлеб, мог в полной безопасности отдыхать под кровом его палатки, считавшейся ненарушимой святыней.
Свои религиозные взгляды арабы в ту эпоху, которую они называют «днями неведения», заимствовали большей частью от сабеев и магов, религии которых преимущественно господствовали в то время на Востоке. Но больше они склонялись к сабеизму, относя начало его к Саби, сыну Сифа, который, по их мнению, вместе с отцом и его братом Энохом был схоронен в пирамидах. Другие же производят это название от еврейского слова «саба», или звезда, что указывает на то, что это была вера ассирийских пастухов, которые пасли свои стада на равнинах, расстилавшихся под безоблачными небесами, следили по ночам за движением звезд и составляли различные догадки о добром и злом влиянии их на человеческие дела;
1 2 3 4 5
ЖИЗНЬ МАГОМЕТА
Предисловие
Предлагая читателям историю жизни Магомета, я считаю нужным предпослать небольшое объяснение ввиду того, что никаких новых фактов я не мог прибавить к уже известным. Много лет тому назад, во время моего пребывания в Мадриде, я предполагал составить ряд очерков для характеристики времени господства арабов в Испании и хотел предпослать им жизнь основателя ислама и первого виновника завоеваний, сделанных арабами. Многие частности я заимствовал из испанских источников и из перевода арабского историка Абульфеды, сделанного Ганиером, копию с которого я нашел в библиотеке иезуитов в монастыре св. Исидора в Мадриде.
Во время моего последнего пребывания в Испании я воспользовался утомительной скукой довольно продолжительного недомогания, чтобы просмотреть рукописи, пользуясь при этом разъяснениями, сделанными за последнее время различными писателями, и в особенности умным и ученым библиотекарем Гейдельбергского университета Густавом Вейлем, тщательным исследованиям которого я очень многим обязан.[1]
Таково происхождение труда, предлагаемого теперь вниманию публики и не имеющего никакой претензии на новизну сообщаемых фактов или на глубину изысканий. Он все еще носит на себе отпечаток сочинения, предназначенного для Семейной библиотеки, причем я больше всего имел в виду передать в легкой, понятной форме факты, относящиеся к жизни Магомета, и те легенды и предания, которые встречаются постоянно в восточной литературе; в то же время я старался сообщить сущность веры Магомета, насколько она может заинтересовать обычного читателя. При таких обстоятельствах я счел излишним испещрять страницы ссылками и цитатами и старался не отступать от обычной номенклатуры.
В. И. Сансейд, 1849 г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Предварительные сведения об Аравии и арабах
В течение длинного ряда лет, начиная с самой ранней исторической эпохи и вплоть до VII столетия Христианской эры, обширный полуостров, окруженный Красным морем, рекой Евфрат, Персидским заливом и Индийским океаном и известный под именем Аравия, оставался в прежнем неизменном виде, и события, глубоко потрясавшие остальную Азию, Европу и Африку, почти не коснулись его. В то время как царства и империи возникали и погибали, как древние династии исчезали с лица земли, как границы и населения стран изменялись, а их обитатели истреблялись или уводились в плен, – Аравия, невзирая на то, что пограничные ее области переживали некоторые перемены, сохранила в глубине своих пустынь свой первоначальный характер и свою независимость, а населявшие их кочевые племена никогда не склоняли своей главы под игом рабства.
Арабы относят предание о своей стране к самой отдаленной древности. По их словам, она заселена была вскоре после потопа потомством Сима, сына Ноя, постепенно разбившимся на несколько племен, из которых наиболее замечательными были адиты и тамудиты. Все эти первоначальные племена, по сказанию, или стерты были с лица земли в наказание за их беззакония, или же исчезли при последующих поколениях, так что относительно их остались только смутные предания и несколько страниц в Коране. О них иногда упоминается в истории Востока как о «древних первобытных арабах» или как об «исчезнувших племенах».
Уцелевшее население полуострова, по мнению тех же авторитетных источников, произошло от Катана или Иокатана, потомка Сима в четвертом колене. Его потомство распространилось по южной части полуострова и вдоль Красного моря. Яраб, один из его сыновей, основал государство Йемен, и вся территория получила название в честь его; от Яраба аравитяне производят название как себя, так и своей страны. Другой его сын, Джюргам, основал царство Хеджена, где его потомки царили в течение нескольких поколений. Это тот самый народ, который оказал гостеприимство Агари и Измаилу, изгнанным из дома патриархом Авраамом. Впоследствии Измаил женился на дочери Водада, владетельного князя из рода Джюргама, и, таким образом, чужеземец и еврей привился к первоначальному арабскому родословному дереву. Это доказывает мощную силу этого дерева. Жена Измаила принесла ему двенадцать сыновей, приобретших господство над страной, и их обильное потомство, разделившись на двенадцать колен, изгнало первоначальное потомство Иокатана.
Такие сведения о своем происхождении сообщают арабы, населяющие полуостров.[2] Христианские же писатели приводят их в доказательство исполнения завета между Богом и Авраамом. Согласно Священному Писанию, «сказал Авраам Богу: о, хотя бы Измаил был жив пред лицом Твоим!» Бог же сказал: «И о Измаиле Я услышал тебя; вот, Я благословлю его, и возвращу его, и весьма, весьма размножу; двенадцать князей родятся от него; и Я произведу от него великий народ» (Быт. 17:18, 20). Далее в Библии упоминается об этих двенадцати князьях и о том, что они со своими племенами занимали страну «от Хавилы до Сура, что пред Египтом, как идешь к Ассирии» (Быт. 25:18), – область, отождествляемую библейскими географами с частью Аравии. Описание их согласуется с тем, что мы видим у современных арабов: некоторые жили в городах и укреплениях, другие – в палатках или поселках в пустыне. Наваиоф и Кидар, старшие сыны Измаила, чаще всего упоминаются как отличавшиеся богатством стад, табунов и тонкостью руна овец. От Наваиофа произошли наватеи (набатеи, набатейцы), населившие каменистую Аравию, а именем Кидара в Библии называется иногда весь арабский народ. «Горе мне, – говорит псалмопевец, – что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских» (Пс. 119:5). Наваиоф и Кидар были, по-видимому, родоначальниками кочующих арабов, этих пастушеских племен, «свободных сынов пустыни», «народа мирного», как говорит пророк Иеремия, живущего беспечно: «ни дверей, ни запоров нет у него, живут поодиночке» (49:31).
Строгое различие возникло в самые ранние времена между арабами, «жившими в городах и укреплениях» и «жившими в палатках». Некоторые из числа первых занимали плодородные ущелья или долины, кое-где разбросанные среди гор, где эти города и укрепления окружены были виноградниками и плодовыми садами, пальмовыми рощами, хлебными полями и плодоносными пастбищами. Они вели оседлый образ жизни и занимались обработкой земли и скотоводством.
Другие же из числа их занимались торговлей и имели гавани и города вдоль Красного моря, южного берега полуострова и Персидского залива и вели заграничную торговлю на кораблях и караванах. Таковыми в особенности были арабы, населявшие Йемен, или Счастливую Аравию, эту страну пряностей, благовоний и ладана, которую поэты называли Сава (Савея, Саба, Сабея), а Священное Писание – Шеба (Шева). Они были из числа самых деятельных торговых мореплавателей восточных морей. Их корабли доставляли бальзамы с противоположного варварийского берега, золото, пряности и другие богатые и роскошные продукты из Индии и из Тропической Африки. Все эти товары вместе с продуктами их собственной страны перевозились караванами через пустыни к полуарабским городам – Аммон, Моав, Едом или Идумея, к финикийским гаваням Средиземного моря и отсюда распространялись по странам Запада.
Верблюд назывался «кораблем пустыни», а караван можно было бы назвать ее флотом. Караваны Йемена обыкновенно снаряжались, охранялись и велись кочующими арабами, обитателями палаток, которых в силу этого можно было бы назвать пловцами пустынь. Они доставляли массу нужных верблюдов и восполняли груз тонкою шерстью своих бесчисленных стад. Из книг пророческих видно, какое важное значение в библейскую эпоху имел торговый путь, соединявший южные страны – Индию, Эфиопию и Счастливую Аравию с древней Сирией.
Иезекииль, оплакивая Тир, говорит: «Аравия и все князья Кидарские производили мену с тобою: ягнят, и баранов, и козлов променивали тебе. Купцы из Савы и Раемы торговали с тобою всякими лучшими благовониями и всякими дорогими камнями, и золотом платили за товары твои. Харан, и Хане, Еден,[3] купцы савейские, Ассур и Хилмад торговали с тобою» (Иез. 27:21–23). А Исайя, обращаясь к Иерусалиму, говорит: «Множество верблюдов покроет тебя – дромадеры из Мадиама и Ефы; все они из Савы придут, принесут золото и ладан… Все овцы Кидарские будут собраны к тебе; овны Наваиофские послужат тебе»… (Ис. 60:6–7).
Арабы-земледельцы и ремесленники, обитатели городов и поселков, никогда, однако, не считались представителями истинного типа этого народа. Нравы их смягчились благодаря оседлым и мирным занятиям, и они лишились многих типичных черт вследствие сношений своих с чужестранцами. Кроме того, Йемен, как более доступный сравнительно с остальными частями Аравии, представлял больше приманок для грабителей и терпел неоднократные нападения в захваты.
Другие арабы, кочующие сыны пустынь, обитатели палаток, были гораздо более многочисленны, и в них национальный характер сильнее сохранился во всей первобытной мощи и свежести. Кочевники по своим привычкам, пастухи по занятию, они по опыту и преданию знакомы были со всеми тайными сокровищами пустынь и, ведя бродячую жизнь, переходили с места на место в поисках тех колодцев и источников, которые служили прибежищами для их предков времен патриархов; они разбивали палатки всюду, где находили финиковые деревья, служившие им тенью, и пастбища для своих стад и табунов, и перекочевывали дальше, как только истощались временные средства продовольствия.
Эти кочующие арабы разделялись и подразделялись на бесчисленные мелкие роды и семьи, имевшие каждый своего шейха или эмира, нечто вроде древнего патриарха, который у своей палатки втыкал копье как знак своей власти. Его власть, хотя и сохранявшаяся в течение многих лет в том же семействе, была не строго наследственной, но зависела от доброй воли рода. Его могли сменить и назначить на его место другого человека из другой семьи. Его власть была тоже ограничена и зависима от личных его достоинств и от доверия, питаемого к нему. Власть его заключалась в том, что он мог вести переговоры о войне и мире, предводительствовать своим племенем в войне против неприятеля, выбирать место для лагеря и принимать знаменитых чужестранцев. Но и в отношении этих и подобных прав он находился под контролем общественного мнения и желаний своего народа.[4]
На какое множество мелких групп ни распадалось бы племя, родственные узы тщательно оберегались в памяти всех семей. Все шейхи одного племени признавали общего главу, называемого шейхом над шейхами, который – безразлично, обитал ли он в замке, выбитом в скалах, или в палатке среди стад и табунов, – мог всегда собрать под своим знаменем все рассеянные ветви племени, признававшие общую власть.
Многочисленность этих кочующих племен, каждое со своим маленьким князьком и скудной территорией, но без общего главы, вызывала частые столкновения. К тому же месть признавалась у них почти религиозным принципом. Ответить за убийство родственника считалось обязанностью семьи, и нередко в это дело вовлекалась часть всего племени; иногда даже долг кровной мести оставался неисполненным в течение целых поколений и вызывал смертельную вражду.
Необходимость быть вечно настороже, чтобы защищать свои стада и табуны, заставляла араба приучаться с раннего детства к оружию. Никто не умел лучше его употреблять лук, копье и палаш, равно как и управлять конем. Но он оставался преимущественно разбойником, и, хотя иногда служил купцам, доставляя им верблюдов, проводников и погонщиков для перевозки товаров, тем не менее он более всего склонен был брать выкупы с караванов или, не стесняясь, грабить их во время утомительного шествия по пустыне. Все это он признавал законным применением своего оружия, считая корыстолюбивых сынов торговли за людей более низкой расы, приниженной жаждой и привычкой к наживе. Таковы были арабы пустыни, обитатели палаток, на которых сбылось пророчество относительно их предка Измаила: «Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него…» (Быт. 16:12).
Природа как бы создала араба для этой участи. Он был легок и худ, но мускулист и деятелен, способен переносить значительную усталость и трудные переходы. Он был умерен и даже воздержан, требуя мало пищи, и притом самой простой. Его ум, как и его тело, был легок и подвижен. Он преимущественно обладал интеллектуальными свойствами семитской расы, тонкой проницательностью, остроумием, быстротой соображения и блестящим воображением. Он воспринимал все очень быстро и горячо, но у него часто менялось настроение; гордый и смелый дух сказывался в его смуглом лице и светился в его темных блестящих глазах. Можно было быстро увлечь его красноречием и очаровать прелестью поэзии. Говоря на языке очень богатом, слова которого сравнивались с жемчужинами и цветами, он был оратором по природе; но он восторгался больше пословицами и остроумными изречениями, чем последовательной логической речью, и был склонен выражать свои мысли в восточном духе – нравоучительными баснями и притчами.
Неутомимый воин и грабитель, он был великодушен и гостеприимен. Раздавать подарки доставляло ему наслаждение. Дверь всегда была настежь открыта для путника, с которым он охотно делился последним куском; и его самый смертельный враг, переломив с ним хлеб, мог в полной безопасности отдыхать под кровом его палатки, считавшейся ненарушимой святыней.
Свои религиозные взгляды арабы в ту эпоху, которую они называют «днями неведения», заимствовали большей частью от сабеев и магов, религии которых преимущественно господствовали в то время на Востоке. Но больше они склонялись к сабеизму, относя начало его к Саби, сыну Сифа, который, по их мнению, вместе с отцом и его братом Энохом был схоронен в пирамидах. Другие же производят это название от еврейского слова «саба», или звезда, что указывает на то, что это была вера ассирийских пастухов, которые пасли свои стада на равнинах, расстилавшихся под безоблачными небесами, следили по ночам за движением звезд и составляли различные догадки о добром и злом влиянии их на человеческие дела;
1 2 3 4 5