ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ
Галина Кузнецова, последняя любовь Бунина, жестоко уязвила писателя, покинув его ради… другой. Счастливой соперницей автора «Солнечного удара» и «Темных аллей», нобелевского лауреата, эстета, баловня и барина была Марга Степун, сестра известного философа. Подруги-любовницы не расставались тридцать лет, до самой смерти старшей. Галина тяжело переживала утрату и скончалась через год после Марги. Об этой связи свидетельствуют воспоминания современников и дневник Ивана Алексеевича.
Осенью четырнадцатого года в модной московской гостиной познакомились две поэтессы. Одной был двадцать один год, другой — тридцать лет. Младшая имела юного мужа, маленькую дочь и маленькую книжку стихов с невыветренными запахами детской, где пиратские флотилии, клады, замки с заколдованными принцессами, кружевной платок на конце копья. Старшая имела бетховенский лоб в медном шлеме волос. У младшей горел на скулах деревенский румянец, не побежденный ни уксусом, ни рифмами. У старшей в бледных пальцах дымилась бесконечная папироса. Первая была одета в старинное старомодное платье из розового фая (складки и шелест). Вторую обтягивал черный панцирь. — Марина. — Софья. Осьм-надцатый век смутился. Серебряный век усмехнулся. Дачная лодка перевернулась в русалочьем омуте.
Как кстати подвернулась эта война: юный муж братом милосердия машет из санитарного поезда. Санитарный поезд увозит раненых. Он — ранен. Его увозит санитарный поезд и больше никогда не вернет. Даже после того, как ты меня бросишь. Как кстати подвернулась эта жизнь: ее можно разбить. Что там внутри? Судьба. Смотрит с края пастушьей тропы в ущелье, замаскированное клочьями тумана. Что там на дне? Прыгни — узнаешь. И провела перламутровым ноготком от горла к лону и обратно.
Но сей союз не уникален. Судьбы многих знаменитых женщин омыли теплые волны Эгейского моря. Волны, из пены которых уже поднялась обольстительная богиня, но по которым еще не прошел аскетичный бог.
Ах, как ясно стоит перед глазами этот кадр, затерянный в архивах Вечности: в изумрудных водах плещется стая нереид. Капли сверкают на стройных шеях, от всплесков рук вздрагивают бутоны грудей. С небес на грациозную возню благосклонно взирают олимпийцы. С берега внимательно и восхищенно наблюдает за своими воспитанницами их великая наставница. Ее зовут Сапфо. Остров называется Лесбос.
Солнечная античность благоволила к людям. Ее боги сами были охотниками д» острых ощущений и не третировали паству за слабости, еще не окрещенные грозным словом «грех». Приноси вовремя жертвы, соблюдай почтительную дистанцию и люби, кого душе угодно.
В христианском мире на лопатке лесбийской любви жгли позорное клеймо. Она — пария, место которой лепрозории порнобизнеса. Что ж, даже такому изощренному кулинару кухни сексопатологии, как маркиз пе Сад, это блюдо было явно не по вкусу (оно понятно — видит око да зуб неймет). Мужской монополии здорово повезло: она имеет блистательных адвоката — Оскар Уайльд, Андре Жид, Уолт Уитмен, Луки-но Висконти, Михаил Кузьмин. Не без сочувствия посматривают на эротические крены соратников по полу: всегда проще оправдать деяние, которое, пусть гипотетически, ты в состоянии совершить сам. А если творится нечто тебе совершенно недоступное и творится существом, которое и пустили-то в этот мир исключительно по твоему ходатайству и исключительно для твоих нужд? Тогда это форменное безобразие, нестерпимое для нравственного чувства.
Кстати, о нравственности. Об этой старой деве, читающей школьникам со сладострастным ужасом лекции «О семье и браке». Она сентиментальна, истерична, жестока. Инструкция для нее выше ситуации, интонация важней смысла. Поведай о римских оргиях былинным напевом — и она лишь подивится мощи древних развратников. Но сообщи в жанре доноса о невинных забавах подростков, и перекликнутся часовые на вышке детской исправительной колонии, и защекочет ноздри едкий запах хлорки специнтернатов.
Преувеличиваю? Ничуть. Полистай на досуге мифы Древней Греции. Вот неутомимый Зевс оборачивается быком и мчит по волнам Европу. Вот он же в обличий лебедя охмуряет доверчивую Леду. Вот изгибается под потоком золотого дождя в последней сладкой судороге тело Данаи. Ну-ка, соскреби с сюжетов антикварную патину, смой мускусный аромат легенды — и что останется? Да-да, скотоложство и онанизм. И это, пардон, непотребство вдохновляло легионы поэтов и художников, занимало почетное место в программе образования юношества! И ни одно самое пуританское воображение не обнаруживало и не обнаружит здесь ничего порочного. Ибо помыслы авторов были чисты, а следовательно, и интонация. К тому же античные греки не боялись, что девушки Эллады примут миф за руководство к действию и кинутся гуртом отдаваться быкам и лебедям в надежде соединиться с олимпийским владыкой.
Терпимость к пестроте частной жизни — четкий барометр цивилизованного общества. Когда-то подданным диктовали даже позы соития. Леонардо, повернувший женщину лицом к партнеру, воспринимался не сексуальным революционером, а еретиком. На финише двадцатого века статья за мужеложство украшала лишь наш гуманный Уголовный кодекс. А всего полтора столетия назад бедных уранистов жгли, кастрировали, заковывали в кандалы. (Сквозь улюлюкающую толпу сорбоннцев ведут связанного ректора Желток стекает по щеке. — Ты всегда был меток. мой мальчик! Я назначаю тебе последнее свиданье на Гревской площади. Не забудь принести свою вязанку к моему костру.) Один французский адвокат прошлого века воскликнул по поводу казни двух гомосексуалистов: «Какое варварство приглашать к больному не лекаря, а палача!» Европа вняла этому возгласу.
Царская Россия тоже дозревала до прощания с имперским пуританством. Но пролетарская держава вмиг оазмазала по стенке сопливых гуманистов и возвела ханжество в государственный принцип. Шутка ли, до шестидесятых годов в учебниках юридических факультетов отсутствовал раздел сексуальных преступлений. За целомудрие будущих слуг закона опасались больше, чем за их профессионализм. Функции брака сводились к размножению. Ах, гомункул, гомункул, голубая мечта тоталитаризма!
Сухой закон в Штатах выпустил из бутылки джинна мафии. Пьяницы не вывелись, зато омолодился жанр детектива, зато полиции пяти континентов жить стало лучше, жить стало веселей. Столь же щедро расплатился со своими гонителями советский бизнес: не изволите узаконенного получайте теневой. И когда от монопольной любви в отечественном варианте исходит гнилостный душок, это не органическое свойство явления, а результат отношения к нему системы…
ВАШЕ ИМЯ, СЛУЧАЙНО, НЕ ГАЛАТЕЯ?
Лично я не подвержена никаким сексуальным отклонениям. Но малышки «Пентхауза» или «Плейбоя», роскошные бюсты календарных моделей осаживают мой аллюр в подземных переходах. Тогда как снимки обладателей мускулистых торсов не трогают ничуть. Это не вывихи психики, это нормальная реакция: глазок в душевую дамского отделения бани всегда просверлен с противоположной стороны. Никакую купальщицу не соблазнить перспективой созерцания намыленных самцов. Зато от конкурса красоты жена оторвется неохотнее, чем муж. Никакой патологии: творец создал мужчину как черновой вариант, еще неопытной рукой, из грубоватой глины. Женщина же делалась на заказ, под пристальным контролем покупателя.
Фанатичная страсть к оружию, картинам, ювелирным изделиям — пожалуйста! Столбняк от мраморных граций, бронзовых Диан — сколько угодно. Так будем же последовательными, ведь перед живой женщиной, если природа придумала ее не в припадке мизантропии, меркнут и украшения Фаберже, и полотна Рафаэля. Будь иначе, мастера всех видов и жанров искусств за недостатком натуры давно переквалифицировались бы в управдомы, рекламная индустрия свернулась до масштаба свечного заводика в Самаре, а Мулен-Руж перекупил бы Макдональдс. Вспомним, у всех Венер, Психей, Граций был двойник с температурой тела 36, 6. Столь же ослепительный, но в ладанной дымке тленности.
Заглянем в медицинский справочник: «Этиологические и патогенезные механизмы гомосексуализма, он же инверсия, уранизм, лесбиянство, сапфизм, полностью неизвестны». Предлагаю свою версию. Не научную, скорее гуманитарную, как помощь.
Прежде сознания пробуждается в человеке инстинкт собственника. Первый выпуклый рефлекс — хватательный. Цепко сжимает крохотный кулачок и погремушку, и прядь матери, и мизинец отца. Единственный доступный в ту пору способ присвоения съесть. И младенец все тянет в рот. Постепенно выясняется, что съедобного в этом мире маловато. Арсенал завоевания после короткой заминки пополняется новым оружием: что нельзя проглотить, можно уничтожить. Гильотинируются куклы, потрошатся книги, выливаются на пол духи. У некоторых мужчин этот метод овладения остается основным пожизненно. И тогда рушится Троя, разгораются мировые войны, на смуглой груди цыганок и бесприданниц распускаются алые розы ран.
Следующий эволюционный этап купить или украсть. Подавляющее большинство на нем и тормозит. Но есть еще один вариант присвоения, который высится надо всеми, создать. Это мой дом, потому что я его построил, это мой сад, потому что я его посадил, это мой ребенок, потому что я его родила. На отшибе, автономно расположены способы получения в личное пользование женщины.
Соломон утверждал, что ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона. Либо лукавый иудей льстил легионам своих прелестниц, либо мудрость его страдала серьезным дефектом. Кому как не ему, с интернациональным штатом жен, раздутым до размера среднего советского министерства, знать, что путь к сердцу женщины лежит через ее лоно. Где-то там, в тропической ночи, мерцает светлячком точка. От прикосновения к ней мыльными пузырями лопаются валуны у входа в заповедный грот, с шуршанием отступает прилив, и на песке остается золотая рыбка, готовая выполнить любую прихоть господина, задохнуться у его ног в полуметре от воды, накормить на завтрак собственной плотью. Нередко бывает, что эта точка ускользает солнечным зайчиком от усердного ловца, а случайная рассеянная ладонь накрывает ее сразу, как зазевавшуюся бабочку.
ОЧАРОВАННАЯ СТРАННИЦА
В фокусе — героиня. Та из двух, чья кровь заражена вирусом рокового влечения. Симптомы его присутствия проявляются с младых ногтей: сверстницы уже заневестились. Где надо — выпукло, где надо — вогнуто. А она по-прежнему смахивает на подростка с грубоватыми манерами, походкой гавроша и жарко-тревожной аурой. Стихи и футбол, румянец и сигарета, циничные реплики и пажеское послушание. Сплошной резкоконтинентальный климат. Однажды на пути возникает наставница.
Опытная жрица запретной любви вычисляет потенциальную послушницу моментально. Их сближение происходит без усилий, без путаных объяснений, стремительно и естественно, как слияние торопливого ручья со спокойным озером. Это не связь, это посвящение, неумолимое зеркало судьбы, поднесенное вплотную к душе: смотри, детка, смотри внимательно — вот истинные причины твоего смятения и неуюта, испарины твоих сновидений, лихорадочных вопросов себе и миру. Ответ пугает, он похож на приговор? Увы, другого нет.
До поры до времени удается сохранить инкогнито. Но сколько веревочке ни виться… Рано или поздно случается неизбежное — встреча:
Движением беспричинным Я встала, нас окружили. И кто-то в шутливом тоне:
Знакомьтесь же, господа! И руку движеньем длинным Вы в руку мою вложили, И нежно в моей ладони Помедлил осколок льда.
Женская интуиция, не ослабленная, а усиленная изъяном, диктует одной гипнотические слова и поступки. Других же забавляют и притягивают откровенное обожание, пряная смесь союзничества и чужеродности. Они часто подолгу молчат. Старшей (не по возрасту. по чувству) нравится, когда младшая чем-то занята — ею можно беспрепятственно любоваться. Вот только зрение не единственный орган чувств, подаренный нам природой. Есть еще как минимум четыре, и вовсе не периферийных.
Понятно, что ни к чему для полноты ощущений нюхать перстень, даже если у него форма цветка, слизывать масло с холста или гладить гриву медного скакуна. Так-то оно так. А если у предмета полный комплект чудесных свойств? Почему у зрения такие привилегии? Нелепая дискриминация. Да и мыслимо ли удержаться от искушении уткнуть нос в душистые волосы, припасть к роднику жилки на шее, к маковому зерну родинки над влажным углом рта? На этих ласках все бы и закончилось.
Но нутро старшей грызет и гложет пророческий страх: вот-вот ворвутся в их пастораль накачанные викинги и украдут, умчат ее сокровище. А чем, чем они лучше? Лишь тем, что имеют законное право окольцевать при свидетелях, чтобы после пришпоривать ее норовистую лошадку на скрипучих диванах. Не отдам! Так из смуты, ревности, пощечин, истерик, покаяния, слез и пота рождается первая брачная ночь.
Жребий брошен, рубикон позади. А как изменились глаза подруги — от вчерашней снисходительной прохлады ни следа. То-то же! Но эйфория будет быстротечной. На сей раз реальность материализуегся в образе родителей младшей (старшая либо уже покинула отчий кров, либо отношения с близкими приняли характер коммунального сожительства).
Мать давно смущала странная дружба дочери. Чутье твердило: что-то здесь нечисто. А теперь и вовсе сидят две девушки на кушетке с видом благовоспитанных гимназисток, а между ними такие разряды электрические проскакивают, словно это молодожены. Дневной неурочный визит с бесшумным поворотом ключа поставит раскаленные точки над «и». И запылают костры инквизиции. Мольбы, проклятия, карцер, угрозы суицида и кровавой расправы — все пустит в ход несчастная мать. Ее можно понять. Лучше бы дочь принесла в подоле, спуталась с женатым эти девичьи грехи вечны. А здесь… Срам-то какой!
Игра в заговорщиков кончилась. Жгучая тайна при ярком свете пыточной лампы обернулась грязной сплетней. Под лепестками оказались ядовитые шипы, под ковровым мхом — бездна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19