Андрей из Архангельска
««Искатель», №3»: 1968
Борис Чичков.
Тайна священного колодца
Повесть о древних индейцах майя и их сокровищах
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Второй день мы едем к далекому и таинственному Юкатану. Монотонно гудит мотор. Дорога серой шуршащей лентой бежит под колесами автомобиля. Остались позади перевалы Центральной Мексики с красивыми заснеженными вершинами. Некоторое время дорога пролегала вдоль морского берега, а потом начались джунгли. Они подступают к самой обочине дороги и, кажется, хотят поглотить асфальт.
Но серая лента убегает вперед. Она проносит нас через тропические болота, где торчат из воды засохшие и обожженные солнцем деревья, где высоко в небе, распластав крылья, вьются в поисках падали черные сопилото.
Иногда на асфальте попадаются раздавленные кобры. Наверное, рядом с дорогой в зеленой болотной жиже плавают они, чуть приподнимая свои плоские змеиные головы и разглядывая мчащиеся машины.
И снова тропический лес. Высокие деревья переплетены лианами. С разных сторон слышатся крики птиц, обезьян, рев зверей. Кажется, выйди из машины, шагни с дороги — и путь назад будет отрезан.
Трудно представить, что в этих диких местах когда-то, много веков назад, родилась высокая цивилизация индейцев майя. Каменными топорами индейцы вырубали гигантские деревья, расчищали землю для посева маиса, для строительства городов. И города, построенные ими пятнадцать, семнадцать веков назад, сохранились до наших дней. Ни ураганы, ни тропические ливни не смогли разрушить их.
Семнадцать веков! Я еще раз повторяю: «Семнадцать веков!» — и ловлю себя на том, что не ощущаю меры этого времени. Я представляю семнадцатый век, семнадцатый год, семнадцать лет тому назад. Но семнадцать веков…
Хочется усомниться… Однако десятки городов, построенные руками индейцев майя, стоят в джунглях до сих пор. Стоит в своей красоте город Паленке. В центре города удивительный храм Солнца с причудливым каменным узором на крыше, Большой дворец с высокой башней. На каменных стенах дворца высечены нефритовыми резцами барельефы: воины с копьями в руках, сановники в головных уборах из перьев птиц.
Неподалеку от Паленке находится другой город индейцев майя — Бонампак. На внутренних стенах одного из дворцов сохранилась красочная роспись: процессия роскошно одетых жрецов и вождей, сопровождаемая воинами и слугами; битва с вражескими армиями; праздник, в котором участвуют танцоры в разноцветных нарядах.
И еще города: Ушмаль, Майяпан… И еще сказочные храмы и дворцы. Ко многим из них, пробиваясь сквозь джунгли, ведут лишь пешеходные тропы.
Мы едем на северо-восток, к великой столице индейцев майя Чичен-Ице.
Чем ближе Чичен-Ица, тем плотнее становится поток автомобилей. В древний город едет много людей: иностранцы и мексиканцы. Едут целыми семьями. Из окошек автомобилей выглядывают детские головки…
А дорога становится уже. Машины идут медленнее. Каждый холм и пригорок у дороги кажется преисполненным огромного смысла: может, в прошлом это был дворец знатного воина, может, пирамида, еще не открытая учеными.
Наконец за поворотом открывается Чичен-Ица. На главной площади — ступенчатая пирамида Кукулькана с ровной площадкой наверху, где стоит храм. На фоне голубого неба со взбитыми облаками пирамида стоит как-то очень естественно и спокойно. Кажется, будто ты уже видел ее, будто она твоя старая знакомая… Другой она тебе и не представлялась.
Она не подавляет своим величием. Скорее она приподнимает тебя и отрешает от всего, что час назад волновало…
Ко мне подходит мексиканец и предлагает свои услуги. У него чуть раскосые глаза, волосы черные как смоль, кожа с бронзовым отливом. Как похоже его лицо на те, что я видел высеченными на каменных стенах дворцов в Паленке и Ушмале!
— Меня зовут Исидро, — представляется мексиканец. — Если угодно, мы сначала поднимемся на пирамиду Кукулькана.
Мы шагаем вверх по каменным ступеням. Ступень узка, сантиметров пятнадцать, не больше. Лестница почти отвесна. Страшно взглянуть назад.
На каждой стороне пирамиды — 91 ступень. Если сложить число ступеней, выйдет 364 — равное числу дней в году.
Отсюда, с высоты пирамиды, раскрывается весь древний город Чичен-Ица. Вдалеке круглая башня обсерватории. Когда-то там ученые древности наблюдали за движением Солнца и Венеры, определяли по звездам время сбора и посева маиса.
Хорошо виден храм с тысячью колонн, который называют храмом Воинов. На его вершине — высеченный из камня бог Чак-Мол. Он полулежит, голова его резко повернута, в руках он держит блюдо, на котором разжигали жертвенный огонь.
Я делаю первый шаг вниз по ступеням пирамиды. У меня захватывает дух. Хочется повернуться лицом к ступеням и трусливо спускаться на четвереньках. Но я вижу, как мой проводник идет, твердо ступая и спокойно глядя перед собой. Я пытаюсь идти, как он. И вдруг неожиданно для себя ощущаю прелесть этой страшной ходьбы, ее таинство. Ты не видишь лестницы перед собой, и создается впечатление, что ты идешь с неба, идешь по воздуху. С каждым шагом ближе зеленая, коротко подстриженная лужайка…
Я еще раз смотрю на пирамиду, которая вознесла меня, испугала и обрадовала…
Мы шагаем по дороге к Священному колодцу. Проводник вдруг останавливается и раскуривает трубку.
— Прежде чем идти к колодцу, сеньор, — говорит Исидро, — давайте присядем.
Мы садимся на квадратный тесаный камень, давно вросший в землю. Исидро курит трубку и молчит. Молчу и я, перебирая в памяти удивительную историю Священного колодца, без чего нельзя представить жизнь древних индейцев Чичен-Ицы.
НАРЕЧЕННАЯ БОГУ
Это было в месяц Кайяб, когда обычно начинается период дождей. Уже давно индейцы подготовили землю для посева, отобрали лучшие зерна маиса. А дождя все не было. Земля была сухая, как пепел.
С рассветом индейцы приходили сюда, к пирамиде Кукулькана, приносили жаровни с углями и жгли священный копаль. Дымок вился над жаровней, распространяя благовоние. Индейцы сидели на корточках вокруг жаровни и смотрели на восток, откуда надвигался свет нового дня. Этот свет был для них таинственным: им казалось, что черный бог ночи покидает землю и звезды уходят вслед за ним, потому что они его стражи. А на землю приходит другой — светлый бог дня.
Индейцы пристально смотрели на яркую полоску, которая занималась на востоке. Может быть, там промелькнет фигура светлого бога, может, удастся увидеть его лицо. Хмурое оно сегодня или радостное?
А свет становился все ярче. И наконец, показывалось солнце. Будто настороженный огненный глаз, оно выглядывало из-за края земли. «Берегитесь, люди! — словно предупреждало оно. — Я могу сжечь все на земле!»
Покрепче прижимались друг к другу индейцы и смотрели на небо. Оно было голубое, без единого облачка. «Значит, бог дождя разгневан на нас! Значит, солнце, как и вчера, будет сжигать землю».
Индейцы чувствовали себя песчинками в этой огромной вселенной, где такое большое небо, бескрайняя земля, где такое яркое солнце и такая далекая луна. Все для них было полно таинственного смысла: смена ночи и дня, дождь и гром, рождение ребенка и сама смерть. «Мы во власти богов, — думали индейцы, — а с ними могут общаться только Верховный правитель — Халач-виник — и жрецы».
Взгляды индейцев были прикованы к храму, который высился на огромной ступенчатой пирамиде. Там заседают Халач-виник и жрецы. Они говорят с богами. Они узнают, за что разгневан на людей бог дождя Юм-Чак и какие дары люди должны преподнести ему, чтобы землю оросил дождь.
Халач-виник сидел на циновке из шкуры ягуара. Его лицо было ярко раскрашено красной, черной и голубой красками. Длинные волосы перехвачены на затылке красной лентой. Голову, как корона, украшал наряд из драгоценных перьев. Плечи Верховного правителя покрывала дорогая накидка.
Халач-виник поднимал руки, перехваченные браслетами из нефритовых камней. Он закрывал глаза, и губы его что-то шептали… Рядом с ним в раскрытой каменной пасти ягуара пламенели угли. Жрецы подбрасывали на угли священный копаль, и благовонный дымок поднимался вверх. Он должен был донести молитвы Халач-виника до самого бога.
Солнце поднялось высоко и жгло спины индейцев, как пламя костра.
И наконец, на верху пирамиды появился Халач-виник в сопровождении жрецов. Он был в том же головном уборе из драгоценных перьев. На плечах была красная накидка, в правой руке жезл, украшенный хвостами гремучих змей.
Халач-виник поднял жезл, и музыканты, которые уже давно ждали знака правителя Чичен-Ицы, ударили в барабаны. Заиграли трубы, сделанные из больших морских раковин, засвистели свистульки, затрещали трещотки. «Собирайся, народ! Собирайся скорей! Будет говорить Халач-виник — Верховный правитель индейцев майя!»
С разных сторон бежали к пирамиде люди. Из хижин на окраине города, с каменоломен, со строительства храма. Все хотели знать, что скажет Халач-виник.
А он стоял на верху пирамиды и смотрел на свой город, в котором все ему подвластно. Одно его слово — и будут уничтожены эти дворцы и храмы, одно его слово — и будут построены новые…
Взгляд правителя упал на храм Воинов. Тысяча колонн подпирали крышу, белоснежные стены украшены каменными узорами, вырубленными нефритовыми резцами. Особенно красив храм сейчас, когда солнце в зените. Над вершинами тропического леса видна круглая башня обсерватории, а там храм Ягуаров, платформа для танцев, стадион для ритуальной игры в мяч… Весь город собрался у подножья пирамиды.
Верховный правитель поднял свой жезл, и вздрогнули на нем хвосты гремучих змей. Музыка смолкла. Теперь ничто не нарушало торжественной тишины города.
— Бог дождя Юм-Чак разгневался на вас, люди, — словно гром, разнеслись над площадью слова Халач-виника. — Если он будет гневаться впредь, то все погибнет на земле — деревья, птицы, звери. Останутся только горы и небо.
Халач-виник сделал паузу и посмотрел на толпу своим ястребиным взглядом. Даже отсюда, с высоты пирамиды, он ощущал страх, которым объяты все жители города. В позах — покорность и мольба к нему, Верховному правителю.
— Чтобы бог Юм-Чак был милостив к вам, люди, — громко крикнул Халач-виник, — вы должны отдать ему самую красивую девушку!..
Радостный крик разнесся над площадью: «Значит, бог согласился принять от нас девушку. Значит, он смилуется и пошлет на землю живительную влагу!»
Снова ударили барабаны, заиграли трубы. Казалось, сама земля гудела от этой радостной музыки. Индейцы плясали, а когда кончили свой танец, стали спорить. Каждый хотел отдать свою дочь. Но ведь нужно, чтобы это была самая красивая девушка.
Из толпы вышел индеец Холон. Кто не знает в Чичен-Ице высокого и сильного Холона? Кто может сравниться с ним в силе и выносливости? Его руки, грудь и даже щеки украшает татуировка. А это могут делать только те, кто не страшится боли. Его уши разрезаны в лоскуты. Кровью ушей он не раз мазал лицо каменного идола, чтобы бог послал людям благо.
Холон остановился у первой ступени лестницы, ведущей на верх пирамиды.
— О, о Великий правитель! — воскликнул он и упал на колени. — Люди знают, что моя дочь Сквик самая красивая девушка Чичен-Ицы.
По площади пронесся гул одобрения.
К Халач-винику наклонились жрецы и что-то шепнули ему. Правитель поднял свой жезл и несколько раз ударил им о каменные плиты пирамиды.
— Богу Юм-Чаку будет отдана дочь Холопа! — разнеслись над площадью громовые слова Халач-виника.
Опять заиграла музыка. Индейцы плясали, а Верховный правитель, склонив голову на грудь, смотрел на торжество народа. Потом он вдруг резко поднял голову, повернулся и ушел в храм. В задумчивости сидел он на своей циновке из шкуры лесного хищника и смотрел на дымящийся копаль, который подбрасывали в каменную пасть ягуара услужливые жрецы.
Смолкли барабаны, трубы, свистульки и трещотки. Толпа расступилась, и индеец Холон пошел к своей хижине. Он не видел людей, не видел дворцов и храмов. Перед его глазами была маленькая Сквик…
…Это было совсем недавно, шестнадцать лет назад. Холон хорошо помнил этот день. Жена лежала в своем гамаке, и он привел в дом колдунью. Колдунья принесла богиню деторождения Ишь-Чель, вырубленную из дерева. Она что-то пошептала, стоя около гамака жены, и потом положила под него богиню.
Колдунья села на пол, поджав под себя ноги. Она постелила перед собой белый платок и бросала на него зерна кукурузы. Затем перебирала их, несколько штук откладывала в сторону, потом снова бросала и пришептывала. Вскоре в хижине Холона раздался детский плач.
Колдунья помогла обмыть девочку и тут же положила ее в кроватку, сделанную из прутьев. Девочка лежала на спине и смотрела ничего не смыслящими глазами. Колдунья вытащила из-за пазухи две дощечки из пальмового дерева. Одну положила девочке под затылок, другую на лоб и стянула дощечки веревкой. Голова девочки должна быть сплющенной — это считалось особым признаком красоты.
Холон так отчетливо представлял тот день, будто это было не шестнадцать лет назад, а вчера. От этих воспоминаний казалось еще огромнее его сегодняшнее счастье.
Он не хотел, чтобы кто-то перебивал его воспоминания. Он пытался не замечать толпу людей, которая шагала вслед за ним. Ведь теперь жизнь всех зависит от дочери Холона. Завтра она встретится с самим богом Юм-Чаком…
Холон вспомнил, как он впервые надел своей дочери тоненький поясок, на котором висела красная ракушка — символ девственности.
О, о, его дочь Сквик всегда была очень скромной девушкой. Она не поднимала глаз на мужчин. Не то что ее сверстницы, которых матери в знак наказания щипали за уши, за руки или натирали их бесстыжие глаза перцем. Если Сквик давала мужчинам пить, она поворачивалась к ним спиной, чтобы не рассматривать тело мужчины, когда он пьет.
Жрецы и чиланы — предсказатели судьбы — заметили красоту Сквик и ее скромность еще во время обряда совершеннолетия, который происходил в доме покровителя, по старости отошедшего от ратных дел знатного воина.
1 2 3 4 5 6 7 8