https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/
И эти три месяца долгих и тяжелых походов были затрачены впустую.
Нужно было тотчас отправляться на охоту, хотя ноги так болели, что я едва передвигался. Но мне посчастливилось наутро после возвращения подстрелить болотного лося. В тот же день выпал снег глубиною 2 фута , что позволило мне добыть много дичи.
ГЛАВА IX
Я посещаю несколько деревень ассинибойнов, чтобы вернуть украденных лошадей. — Странные обычаи. — Я добываю лошадь у индейца ассинибойна. — Военный поход к Черепашьей горе. — Бой в деревне манданов. — Наставления пророка из племени шауни. — Последствия пьянки.
Вскоре после возвращения я узнал, что ассинибойны похваляются тем, что украли у меня лошадь. Я было уже совсем собрался идти к ним, когда один оджибвей, несколько раз пытавшийся отговорить меня от намерения вернуть эту лошадь или получить взамен ее другую, предложил мне свою собственную, однако с условием, чтобы я отказался от своих замыслов. Соблюдая это условие, я не поднимал разговоров о лошади.
Пробыв зиму близ устья Ассинибойна, мы перебрались к Большой Лесной реке, чтобы заняться сахароварением. Но и там мне сказали, что ассинибойны все еще похвалялись кражей моей лошади. Мне удалось уговорить Ва-ме-гон-э-бью сопровождать меня к ассинибойнам и помочь отобрать свою лошадь. Через четыре дня мы дошли до первой деревни ассинибойнов, находившейся примерно в 10 милях от фактории на Маус-Ривер. Эта деревня состояла приблизительно их 10 кожаных палаток. Нас обнаружили еще до того, как мы туда пришли. Ведь ассинибойны — отколовшаяся группа сиу, сдружившаяся с оджибвеями, — постоянно боятся нападения своих прежних соплеменников и выставляют сторожевые посты для наблюдения за незнакомыми пришельцами. Спор, из-за которого эта группа бвои-нугов, или «поджаривающих» (так оджибвеи называют племя сиу), отделилось от своего племени, произошел несколько лет назад; разгорелся он из-за женщины. Теперь среди ассинибойнов живет так много оджибвеев и кри, что почти все они понимают язык оджибвеев, хотя сами говорят на совсем другом диалекте, совершенно таком же, как сиу (Диалект ассинибойнов относится к языковому семейству сиу, а сами они первоначально входили в один из родов дакотов-янктон — янктонаи. Теннер не совсем нрав, именуя всех индейцев дакота «поджаривающими». Сами они называют себя «дакота» («союзники»), «наконта» (или «лакота»). Буквальный перевод оджибвейского названия ассинибойнов значит «варщики камней» (на языке оджибвеев «ассини» — камень и «упвева» — он поджаривает). Объясняется это название тем, что ассинибойны раскаляют камни и кладут их в кожаные мешки с пищей, которую собираются сварить. Этот способ варки пищи был широко распространен среди индейцев, не знавших гончарства до появления европейских медных котлов.).
Среди мужчин, вышедших нам навстречу, был и Ма-ме-но-гуау-синк — тот самый индеец, у которого произошла ссора с Пе-шау-бой, заступившимся за меня. Он спросил, зачем мы явились. Я ответил: «Мы пришли по поводу лошадей, которых ассинибойны у нас украли». «Лучше будет, если вы вернетесь туда, откуда пришли, — последовал ответ, — ибо, если вы войдете в деревню, вам не уйти живыми». Не обращая внимания на эти угрозы, я стал расспрашивать о Ба-гис-кун-нунге, чьи родичи украли наших лошадей. Но никто не знал, где находится этот человек, так как тотчас после возвращения из похода он отправился вместе с сыновьями к манданам и еще не возвратился. Когда они были у манданов, прежний владелец моей лошади узнал ее и отобрал у сына Ба-гис-кун-нунга. Тогда тот украл хорошую вороную лошадь, чтобы возместить утрату, и скрылся. С тех пор о нем ничего не слышно.
Ва-ме-гон-э-бью, которого такой прием несколько охладил, а возможно, даже испугал, начал меня уговаривать не продолжать поиски лошади. Убедившись, что его советы на меня не подействовали, брат возвратился домой, предоставив мне самому улаживать свои дела. Но это меня не обескуражило: я предпочитал розыски по всем деревням и стоянкам манданов возвращению домой без лошади. Отправившись в торговую факторию на Маус-Ривер и объяснив там цель своего путешествия, я получил два фунта пороха, 30 пуль, несколько ножей и ряд других мелких вещей. Кроме того, мне точно объяснили, как найти ближайшую деревню манданов. Как-то, пересекая очень широкую прерию, я увидел вдали какой-то предмет, лежавший на земле и напоминавший древесный ствол. Прекрасно зная, что здесь не могло быть дерева, если только его не принес сюда человек, я подумал, что это брошенная одежда или труп мужчины, погибшего на охоте.
Осторожно подкравшись поближе, я наконец разглядел, что это был индеец, лежавший на животе с ружьем в руках и поджидавший диких гусей. Все его внимание было обращено в сторону, противоположную той, с которой я подходил, и мне удалось приблизиться к нему почти вплотную, когда вдруг он вскочил и выстрелил в стаю гусей. Я тотчас бросился на него, но звон моего ожерелья из ястребиных клювов и серебряных украшений позволили ему раньше меня обнаружить. Ружье незнакомца не было заряжено, и я обхватил его руками, прежде чем он смог оказать сопротивление. Индеец, увидев, что он попался, закричал «ассинибойн!», на что я ответил «оджибвей!». Мы оба вздохнули с облегчением, узнав, что можем считаться друзьями. Однако различие языков мешало нам вести беседу, и я жестами пригласил его сесть рядом, что он немедленно и сделал. Затем, подарив ему недавно убитого гуся, я дал понять, что хочу пойти к нему в палатку. Через два часа мы добрались до его деревни, где я немедленно последовал за ним в палатку. Когда я туда вошел, находившиеся внутри старик и старуха покрыли свои головы одеялами, а мой спутник удалился в совсем маленькую соседнюю палатку, едва вмещавшую одного человека. Туда жена и отнесла ему еду. Оставаясь невидимым, он продолжал с нами разговаривать. Если муж намеревался выйти из палатки, жена давала знак своим родителям, чтобы они прятали головы под одеяло, то же повторялось, когда он возвращался.
У ассинибойнов этот обычай соблюдается очень строго всеми женатыми мужчинами, распространен он, кажется, и среди бвои-нугов, или дакотов, как они себя называют, а также среди омахов, живущих на берегах. Миссури. Такой обычай не только определяет правила поведения мужчины в отношении к родителям своей жены; он распространяется также на ее дядей и теток. Родичи жены и мужа в одинаковой мере обязаны избегать друг друга. Если индеец войдет в палатку, где сидит его зять, последний обязан закрыть лицо, пока тот не уйдет. Когда молодой человек живет в одной палатке с родителями жены, ему устраивается внутри маленькая палатка либо циновками и шкурами отделяется небольшое помещение, куда ночью удаляется и жена. Днем она служит посредницей между мужем и другими членами семьи. Мужчина ни в коем случае не должен произносить имени отца своей жены; если он это сделает, то совершит величайший проступок, расценивающийся как неуважение к родителям. Оджибвеи не придерживаются этого обычая и считают его нелепым и обременительным.
Обитатели этой палатки отнеслись ко мне весьма дружелюбно. Хотя кукурузы там очень мало, у них был небольшой запас зерна, из которого они приготовили мне пищу. Когда молодой человек рассказал, как сильно напугал я его в прерии, все долго смеялись над этим происшествием. В деревне было 25 палаток, и я расспрашивал всех жителей, где мне найти Ба-гис-кун-нунга, но никто этого не знал. Соседняя деревня была в двух днях пути отсюда, и возможно, что Ба-гис-кун-нунг отправился туда. Погостив немного в палатке молодого человека, я тронулся в путь к следующей деревне. Когда я к ней подходил, мимо пролетала стая гусей, и мне удалось пристрелить одну птицу, упавшую прямо в толпу ассинибойнов. Увидев среди них старого, показавшегося мне очень бедным индейца, я жестами дал ему понять, что он может взять гуся себе. Но прежде, чем принять подарок, старик подошел ко мне и выразил свою благодарность совсем неожиданным способом. Он положил обе руки мне на голову и несколько раз провел ими по длинным волосам, спадавшим на мои плечи, говоря что-то на своем непонятном языке. Затем старик поднял гуся и знаками, которые я легко понял, пригласил жить под его кровлей и разделять с ним пищу, пока я буду находиться в этой деревне. Пока старик готовил гуся, я обошел все палатки, разглядывая лошадей, в надежде отыскать среди них свою, но так и не нашел ее. Меня сопровождало несколько молодых людей, но они были безоружными и вели себя по-дружески. Впрочем, когда я направился к ближайшей деревне, то заметил, что один из этих юношей поскакал туда на быстрой лошади, как бы собираясь предупредить о моем приходе.
В новой деревне мой приход не привлек к себе никакого внимания. Казалось, меня совсем не замечали. Живших там индейцев я совсем не знал, но они, видимо, были кем-то настроены против меня. Их вождь, Ках-одже-мау-уит Ассинибойн (Верховный Ассинибойн), был выдающимся охотником, но вскоре после моего посещения погиб. Заметив непривычно долгое отсутствие своего вождя, воины пошли по его следам и нашли беднягу мертвым в прерии. Оказалось, что медведь-гризли напал на охотника и задавил его.
Так как эти индейцы относились ко мне с явным недружелюбием, я не заходил в их палатки, а бродил вокруг, рассматривая лошадей, среди которых все еще надеялся найти свою. Я много слышал о резвости и красоте молодой лошади, принадлежавшей вождю, и тотчас узнал ее по описанию.[У меня под одеялом спрятан был аркан. Я искусно набросил его на шею лошади — и не поскакал, а полетел. Когда лошадь начала задыхаться, я остановился, чтоб оглянуться: хижины негостеприимной деревни были едва видны и казались маленькими точками на далекой долине…
Тут я подумал, что нехорошо поступаю, похищая любимую лошадь человека, не сделавшего мне никакого зла, хотя и отказавшего мне в должном гостеприимстве. Я соскочил с лошади и пустил ее на волю. Но в ту же минуту увидел толпу индийцев, скачущих из-за возвышения. Я едва успел убежать в ближний орешник. Они искали меня несколько времени по разным направлениям, а я между тем спрятался с большой осторожностию. Они рассеялись. Многие прошли близехонько от меня; но я был так хорошо спрятан, что мог безопасно наблюдать за всеми их движениями. Один молодой человек разделся донага как для сражения, запел свою боевую песнь, бросил ружье и с простою дубиною в руках пошел прямо к месту, где я был спрятан. Он уже был от меня шагах в двадцати. Курок у ружья моего был взведен, и я целил в сердце… Но он воротился. Он, конечно, не видал меня; но мысль находиться под надзором невидимого врага, вооруженного ружьем, вероятно поколебала его. Меня искали до ночи, и тогда лошадь уведена была обратно.
Я тотчас пустился в обратный путь, радуясь, что избавился от такой опасности; шел день и ночь, и на третьи сутки прибыл к реке Мауз. Купцы тамошней конторы пеняли, что я упустил из рук похищенную мною лошадь, и сказали, что дали бы за нее хорошую цену.
В двадцати милях от этой конторы жил один из моих друзей, по имени Бе-на. Я просил его осведомиться о моей лошади и об ее похитителе. Бе-на впустил меня в шалаш, где жили две старухи, и сквозь щелку указал на ту хижину, где жил Ба-гис-кун-нунг с четырьмя своими сыновьями. Лошади их паслись около хижины. Бе-на указал на прекрасного черного коня, вымененного ими на мою лошадь… ].
Ва-ме-гон-э-быо тоже побывал в фактории и ждал меня в этой деревне, где жил в палатке сыновей одного из братьев Тау-га-ве-нинне, приходившихся ему, следовательно, двоюродными братьями и относившихся к нему очень хорошо. Брат послал к Ба-гис-кун-нунгу людей с предложением дать ему хорошее ружье, одежду вождя и все имевшиеся при нем вещи в обмен на лошадь для возвращения домой. Узнав об этом, я обругал Ва-ме-гон-э-быо; ведь если бы Ба-гис-кун-нунг принял подарки, мне пришлось бы затратить еще больше усилий, чтобы отнять не только лошадь, но и подаренное имущество. Прибыв в деревнюnote 23. Ночевал я не в палатке Бе-ны, а у наших родичей.note 24 и ушел вместе с Ва-ме-гон-э-быо.
note 25 и караулившего лошадей. Ва-ме-гон-э-бью начал уговаривать меня отказаться от моей затеи похитить одну из них, так как нас тотчас увидели бы. К тому же не было никаких сомнений в том, что против нас готовы применить насилие, чтобы предотвратить похищение. Я не принял его совета, но согласился отойти ярдов на 200 по дороге и сложить там наше имущество, а затем вернуться за лошадью. Отойдя достаточно далеко, чтобы нас не было видно, я сложил свою поклажу на землю. Но Ва-ме-гон-э-бью, убедившись, что я не откажусь от своего намерения, вдруг побежал вперед, а я с такой же поспешностью устремился к деревне.note 26, сын Ба-гис-кун-нунгаnote 27 что-то на своем языке. Я понял только слова: «вах-ках-то вах» и «шунк-тон-гах» («оджибвей» и «лошадь») и ответил «как-уин-гвауч оджибвей» («не совсем оджибвей»).note 28 Напротив, мой друг Бе-на и окружавшие его индейцы кри своим поведением подбадривали меня.[Одно семейство моего обидчика изъявляло явную неприязнь…
Я так был взволнован, что не чувствовал под собою земли; кажется, однако, я не был испуган. Набросив петлю на черную лошадь, я всё еще не садился верхом, потому что это движение лишило бы меня на минуту возможности защищаться, — и можно было бы напасть на меня с тыла. Подумав, однако, что вид малейшей нерешительности был бы для меня чрезвычайно невыгодным, я хотел вскочить на лошадь, но сделал слишком большое усилие, перепрыгнул через лошадь и растянулся на той стороне, с ружьем в одной руке, с луком и стрелами в другой. Я встал поспешно, оглядываясь кругом, дабы надзирать над движениями моих неприятелей. Все хохотали во всё горло, кроме семьи Ба-гис-кун-нунга, Это ободрило меня, и я сел верхом с большей решимостию. Я видел, что ежели бы в самом деле хотели на меня напасть, то воспользовались бы минутою моего падения. К тому же веселый хохот индийцев доказывал, что предприятие мое вовсе их не оскорбляло. ] Свернув на дорогу, я увидел впереди Ва-ме-гон-э-быо, продолжавшего бежать, словно спугнутая индейка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Нужно было тотчас отправляться на охоту, хотя ноги так болели, что я едва передвигался. Но мне посчастливилось наутро после возвращения подстрелить болотного лося. В тот же день выпал снег глубиною 2 фута , что позволило мне добыть много дичи.
ГЛАВА IX
Я посещаю несколько деревень ассинибойнов, чтобы вернуть украденных лошадей. — Странные обычаи. — Я добываю лошадь у индейца ассинибойна. — Военный поход к Черепашьей горе. — Бой в деревне манданов. — Наставления пророка из племени шауни. — Последствия пьянки.
Вскоре после возвращения я узнал, что ассинибойны похваляются тем, что украли у меня лошадь. Я было уже совсем собрался идти к ним, когда один оджибвей, несколько раз пытавшийся отговорить меня от намерения вернуть эту лошадь или получить взамен ее другую, предложил мне свою собственную, однако с условием, чтобы я отказался от своих замыслов. Соблюдая это условие, я не поднимал разговоров о лошади.
Пробыв зиму близ устья Ассинибойна, мы перебрались к Большой Лесной реке, чтобы заняться сахароварением. Но и там мне сказали, что ассинибойны все еще похвалялись кражей моей лошади. Мне удалось уговорить Ва-ме-гон-э-бью сопровождать меня к ассинибойнам и помочь отобрать свою лошадь. Через четыре дня мы дошли до первой деревни ассинибойнов, находившейся примерно в 10 милях от фактории на Маус-Ривер. Эта деревня состояла приблизительно их 10 кожаных палаток. Нас обнаружили еще до того, как мы туда пришли. Ведь ассинибойны — отколовшаяся группа сиу, сдружившаяся с оджибвеями, — постоянно боятся нападения своих прежних соплеменников и выставляют сторожевые посты для наблюдения за незнакомыми пришельцами. Спор, из-за которого эта группа бвои-нугов, или «поджаривающих» (так оджибвеи называют племя сиу), отделилось от своего племени, произошел несколько лет назад; разгорелся он из-за женщины. Теперь среди ассинибойнов живет так много оджибвеев и кри, что почти все они понимают язык оджибвеев, хотя сами говорят на совсем другом диалекте, совершенно таком же, как сиу (Диалект ассинибойнов относится к языковому семейству сиу, а сами они первоначально входили в один из родов дакотов-янктон — янктонаи. Теннер не совсем нрав, именуя всех индейцев дакота «поджаривающими». Сами они называют себя «дакота» («союзники»), «наконта» (или «лакота»). Буквальный перевод оджибвейского названия ассинибойнов значит «варщики камней» (на языке оджибвеев «ассини» — камень и «упвева» — он поджаривает). Объясняется это название тем, что ассинибойны раскаляют камни и кладут их в кожаные мешки с пищей, которую собираются сварить. Этот способ варки пищи был широко распространен среди индейцев, не знавших гончарства до появления европейских медных котлов.).
Среди мужчин, вышедших нам навстречу, был и Ма-ме-но-гуау-синк — тот самый индеец, у которого произошла ссора с Пе-шау-бой, заступившимся за меня. Он спросил, зачем мы явились. Я ответил: «Мы пришли по поводу лошадей, которых ассинибойны у нас украли». «Лучше будет, если вы вернетесь туда, откуда пришли, — последовал ответ, — ибо, если вы войдете в деревню, вам не уйти живыми». Не обращая внимания на эти угрозы, я стал расспрашивать о Ба-гис-кун-нунге, чьи родичи украли наших лошадей. Но никто не знал, где находится этот человек, так как тотчас после возвращения из похода он отправился вместе с сыновьями к манданам и еще не возвратился. Когда они были у манданов, прежний владелец моей лошади узнал ее и отобрал у сына Ба-гис-кун-нунга. Тогда тот украл хорошую вороную лошадь, чтобы возместить утрату, и скрылся. С тех пор о нем ничего не слышно.
Ва-ме-гон-э-бью, которого такой прием несколько охладил, а возможно, даже испугал, начал меня уговаривать не продолжать поиски лошади. Убедившись, что его советы на меня не подействовали, брат возвратился домой, предоставив мне самому улаживать свои дела. Но это меня не обескуражило: я предпочитал розыски по всем деревням и стоянкам манданов возвращению домой без лошади. Отправившись в торговую факторию на Маус-Ривер и объяснив там цель своего путешествия, я получил два фунта пороха, 30 пуль, несколько ножей и ряд других мелких вещей. Кроме того, мне точно объяснили, как найти ближайшую деревню манданов. Как-то, пересекая очень широкую прерию, я увидел вдали какой-то предмет, лежавший на земле и напоминавший древесный ствол. Прекрасно зная, что здесь не могло быть дерева, если только его не принес сюда человек, я подумал, что это брошенная одежда или труп мужчины, погибшего на охоте.
Осторожно подкравшись поближе, я наконец разглядел, что это был индеец, лежавший на животе с ружьем в руках и поджидавший диких гусей. Все его внимание было обращено в сторону, противоположную той, с которой я подходил, и мне удалось приблизиться к нему почти вплотную, когда вдруг он вскочил и выстрелил в стаю гусей. Я тотчас бросился на него, но звон моего ожерелья из ястребиных клювов и серебряных украшений позволили ему раньше меня обнаружить. Ружье незнакомца не было заряжено, и я обхватил его руками, прежде чем он смог оказать сопротивление. Индеец, увидев, что он попался, закричал «ассинибойн!», на что я ответил «оджибвей!». Мы оба вздохнули с облегчением, узнав, что можем считаться друзьями. Однако различие языков мешало нам вести беседу, и я жестами пригласил его сесть рядом, что он немедленно и сделал. Затем, подарив ему недавно убитого гуся, я дал понять, что хочу пойти к нему в палатку. Через два часа мы добрались до его деревни, где я немедленно последовал за ним в палатку. Когда я туда вошел, находившиеся внутри старик и старуха покрыли свои головы одеялами, а мой спутник удалился в совсем маленькую соседнюю палатку, едва вмещавшую одного человека. Туда жена и отнесла ему еду. Оставаясь невидимым, он продолжал с нами разговаривать. Если муж намеревался выйти из палатки, жена давала знак своим родителям, чтобы они прятали головы под одеяло, то же повторялось, когда он возвращался.
У ассинибойнов этот обычай соблюдается очень строго всеми женатыми мужчинами, распространен он, кажется, и среди бвои-нугов, или дакотов, как они себя называют, а также среди омахов, живущих на берегах. Миссури. Такой обычай не только определяет правила поведения мужчины в отношении к родителям своей жены; он распространяется также на ее дядей и теток. Родичи жены и мужа в одинаковой мере обязаны избегать друг друга. Если индеец войдет в палатку, где сидит его зять, последний обязан закрыть лицо, пока тот не уйдет. Когда молодой человек живет в одной палатке с родителями жены, ему устраивается внутри маленькая палатка либо циновками и шкурами отделяется небольшое помещение, куда ночью удаляется и жена. Днем она служит посредницей между мужем и другими членами семьи. Мужчина ни в коем случае не должен произносить имени отца своей жены; если он это сделает, то совершит величайший проступок, расценивающийся как неуважение к родителям. Оджибвеи не придерживаются этого обычая и считают его нелепым и обременительным.
Обитатели этой палатки отнеслись ко мне весьма дружелюбно. Хотя кукурузы там очень мало, у них был небольшой запас зерна, из которого они приготовили мне пищу. Когда молодой человек рассказал, как сильно напугал я его в прерии, все долго смеялись над этим происшествием. В деревне было 25 палаток, и я расспрашивал всех жителей, где мне найти Ба-гис-кун-нунга, но никто этого не знал. Соседняя деревня была в двух днях пути отсюда, и возможно, что Ба-гис-кун-нунг отправился туда. Погостив немного в палатке молодого человека, я тронулся в путь к следующей деревне. Когда я к ней подходил, мимо пролетала стая гусей, и мне удалось пристрелить одну птицу, упавшую прямо в толпу ассинибойнов. Увидев среди них старого, показавшегося мне очень бедным индейца, я жестами дал ему понять, что он может взять гуся себе. Но прежде, чем принять подарок, старик подошел ко мне и выразил свою благодарность совсем неожиданным способом. Он положил обе руки мне на голову и несколько раз провел ими по длинным волосам, спадавшим на мои плечи, говоря что-то на своем непонятном языке. Затем старик поднял гуся и знаками, которые я легко понял, пригласил жить под его кровлей и разделять с ним пищу, пока я буду находиться в этой деревне. Пока старик готовил гуся, я обошел все палатки, разглядывая лошадей, в надежде отыскать среди них свою, но так и не нашел ее. Меня сопровождало несколько молодых людей, но они были безоружными и вели себя по-дружески. Впрочем, когда я направился к ближайшей деревне, то заметил, что один из этих юношей поскакал туда на быстрой лошади, как бы собираясь предупредить о моем приходе.
В новой деревне мой приход не привлек к себе никакого внимания. Казалось, меня совсем не замечали. Живших там индейцев я совсем не знал, но они, видимо, были кем-то настроены против меня. Их вождь, Ках-одже-мау-уит Ассинибойн (Верховный Ассинибойн), был выдающимся охотником, но вскоре после моего посещения погиб. Заметив непривычно долгое отсутствие своего вождя, воины пошли по его следам и нашли беднягу мертвым в прерии. Оказалось, что медведь-гризли напал на охотника и задавил его.
Так как эти индейцы относились ко мне с явным недружелюбием, я не заходил в их палатки, а бродил вокруг, рассматривая лошадей, среди которых все еще надеялся найти свою. Я много слышал о резвости и красоте молодой лошади, принадлежавшей вождю, и тотчас узнал ее по описанию.[У меня под одеялом спрятан был аркан. Я искусно набросил его на шею лошади — и не поскакал, а полетел. Когда лошадь начала задыхаться, я остановился, чтоб оглянуться: хижины негостеприимной деревни были едва видны и казались маленькими точками на далекой долине…
Тут я подумал, что нехорошо поступаю, похищая любимую лошадь человека, не сделавшего мне никакого зла, хотя и отказавшего мне в должном гостеприимстве. Я соскочил с лошади и пустил ее на волю. Но в ту же минуту увидел толпу индийцев, скачущих из-за возвышения. Я едва успел убежать в ближний орешник. Они искали меня несколько времени по разным направлениям, а я между тем спрятался с большой осторожностию. Они рассеялись. Многие прошли близехонько от меня; но я был так хорошо спрятан, что мог безопасно наблюдать за всеми их движениями. Один молодой человек разделся донага как для сражения, запел свою боевую песнь, бросил ружье и с простою дубиною в руках пошел прямо к месту, где я был спрятан. Он уже был от меня шагах в двадцати. Курок у ружья моего был взведен, и я целил в сердце… Но он воротился. Он, конечно, не видал меня; но мысль находиться под надзором невидимого врага, вооруженного ружьем, вероятно поколебала его. Меня искали до ночи, и тогда лошадь уведена была обратно.
Я тотчас пустился в обратный путь, радуясь, что избавился от такой опасности; шел день и ночь, и на третьи сутки прибыл к реке Мауз. Купцы тамошней конторы пеняли, что я упустил из рук похищенную мною лошадь, и сказали, что дали бы за нее хорошую цену.
В двадцати милях от этой конторы жил один из моих друзей, по имени Бе-на. Я просил его осведомиться о моей лошади и об ее похитителе. Бе-на впустил меня в шалаш, где жили две старухи, и сквозь щелку указал на ту хижину, где жил Ба-гис-кун-нунг с четырьмя своими сыновьями. Лошади их паслись около хижины. Бе-на указал на прекрасного черного коня, вымененного ими на мою лошадь… ].
Ва-ме-гон-э-быо тоже побывал в фактории и ждал меня в этой деревне, где жил в палатке сыновей одного из братьев Тау-га-ве-нинне, приходившихся ему, следовательно, двоюродными братьями и относившихся к нему очень хорошо. Брат послал к Ба-гис-кун-нунгу людей с предложением дать ему хорошее ружье, одежду вождя и все имевшиеся при нем вещи в обмен на лошадь для возвращения домой. Узнав об этом, я обругал Ва-ме-гон-э-быо; ведь если бы Ба-гис-кун-нунг принял подарки, мне пришлось бы затратить еще больше усилий, чтобы отнять не только лошадь, но и подаренное имущество. Прибыв в деревнюnote 23. Ночевал я не в палатке Бе-ны, а у наших родичей.note 24 и ушел вместе с Ва-ме-гон-э-быо.
note 25 и караулившего лошадей. Ва-ме-гон-э-бью начал уговаривать меня отказаться от моей затеи похитить одну из них, так как нас тотчас увидели бы. К тому же не было никаких сомнений в том, что против нас готовы применить насилие, чтобы предотвратить похищение. Я не принял его совета, но согласился отойти ярдов на 200 по дороге и сложить там наше имущество, а затем вернуться за лошадью. Отойдя достаточно далеко, чтобы нас не было видно, я сложил свою поклажу на землю. Но Ва-ме-гон-э-бью, убедившись, что я не откажусь от своего намерения, вдруг побежал вперед, а я с такой же поспешностью устремился к деревне.note 26, сын Ба-гис-кун-нунгаnote 27 что-то на своем языке. Я понял только слова: «вах-ках-то вах» и «шунк-тон-гах» («оджибвей» и «лошадь») и ответил «как-уин-гвауч оджибвей» («не совсем оджибвей»).note 28 Напротив, мой друг Бе-на и окружавшие его индейцы кри своим поведением подбадривали меня.[Одно семейство моего обидчика изъявляло явную неприязнь…
Я так был взволнован, что не чувствовал под собою земли; кажется, однако, я не был испуган. Набросив петлю на черную лошадь, я всё еще не садился верхом, потому что это движение лишило бы меня на минуту возможности защищаться, — и можно было бы напасть на меня с тыла. Подумав, однако, что вид малейшей нерешительности был бы для меня чрезвычайно невыгодным, я хотел вскочить на лошадь, но сделал слишком большое усилие, перепрыгнул через лошадь и растянулся на той стороне, с ружьем в одной руке, с луком и стрелами в другой. Я встал поспешно, оглядываясь кругом, дабы надзирать над движениями моих неприятелей. Все хохотали во всё горло, кроме семьи Ба-гис-кун-нунга, Это ободрило меня, и я сел верхом с большей решимостию. Я видел, что ежели бы в самом деле хотели на меня напасть, то воспользовались бы минутою моего падения. К тому же веселый хохот индийцев доказывал, что предприятие мое вовсе их не оскорбляло. ] Свернув на дорогу, я увидел впереди Ва-ме-гон-э-быо, продолжавшего бежать, словно спугнутая индейка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46