Результаты он сообщает мне. Я записываю их в тетрадь. Туда же, в особую графу, я заношу силу тяги крыльев.
Мы все заняты, кроме Юрки. Юрка пока наблюдатель. Правая рука у него висит на марлевой перевязи, перекинутой через шею. Палец все-таки нарвал. Юрка терпел два дня, потом, когда в глазах стало зеленеть от боли, не выдержал и пошел в поликлинику. Там ему разрезали нарыв и сказали, что поврежден сустав и что даже когда все заживет, палец будет плохо сгибаться.
Мы испытываем на динамометре еще двух стрекоз, и наконец Инженер объявляет:
- На сегодня хватит. Давайте побеседуем.
Мы быстро приводим в порядок стол и рассаживаемся вокруг кресла на колесах.
Загадочно улыбаясь, Инженер смотрит на нас и вдруг задает быстрый вопрос:
- Кто знает, что такое "морфология"?
- Морфология?.. Хм, морфология...
- Это... в русском языке... в грамматике, - вспоминает Тошка. - Мы проходили. Только я сейчас забыл...
- Есть такой раздел в грамматике, правда, - говорит Инженер. - Но я спрашиваю не о грамматике. Кто может расшифровать это слово?
Мы молчим. Мы не знаем, что такое морфология. После знакомства с Инженером мы поняли, что вообще очень мало знаем.
- Морфэ - форма; логос - учение. Это греческие слова. Вместе они означают учение о форме. Понятно?
Теперь, конечно, понятно.
- Так вот, то, чем мы занимаемся всю эту неделю, и есть морфология.
А вот это совсем непонятно.
Какие такие формы мы изучили? Мы только и делали, что взвешивали стрекоз да измеряли тягу крыльев динамометром, который Инженер сделал из часового волоска.
- Какие формы? - спрашивает Тошка.
Инженер удивленно поднимает брови.
- Ай-яй-яй! - говорит он. - Неужели не догадались? Сколько пород стрекоз у нас было? Пять? Вот вам пять форм крыльев! И что же у нас, в конце концов, получилось? Какие крылья лучше всего? У какой стрекозы?
Инженер смотрит на меня.
Я перелистываю тетрадь. Ага, вот она, сравнительная таблица. Тут уж всякий поймет, что самая большая тяга у стрекозы-коромысла.
- Отлично, - говорит Инженер. - Кроме того, у коромысла самая большая скорость из всех насекомых - сто пятьдесят километров в час, и самое меньшее количество взмахов крыльями, чем у остальных стрекоз, - всего сто в секунду. У нее самый совершенный летательный аппарат из всех тварей, что могут летать, понимаете? Dinamis mobilis!
- Владимир Августович, а что такое... это самое... динамис мобилис? спрашивает Блин.
- Что?! - тихим голосом говорит Инженер. - Вы до сих пор не знаете? Стыд! Какой там стыд, позор!! Как называется наша футбольная команда? Ну?
- "Динамо".
- А что означает слово "динамо"? Ну!
Мы растерянно переглядываемся. Динамо... динамо. Действительно, что это такое?
- Машина, которая вырабатывает электричество, да? - робко произносит Борька.
- Никогда не угадывайте, это пустое дело! - хмуря брови, говорит Инженер. - Динамо - это слово, составленное из двух слов: греческого "динамис" - сила и латинского "мобилис" - движение. Динамо - это сила в движении. Ясно? А теперь тронемся дальше. Я уже говорил вам, что люди с древнейших времен наблюдали полет птиц и пытались им подражать. Казалось, что проще? Надо только соорудить крылья из подходящего материала, надеть их на руки, разбежаться, взмахнуть посильнее и... но не тут-то было! Из чего только не делали крылья: из птичьих перьев, из бамбука, обтянутого тончайшим шелком, из высушенных рыбьих пузырей и даже из резиновой пленки - и все напрасно. С каждым разом люди убеждались, что летать, просто взмахивая крыльями, невозможно. Именно в кажущейся простоте этого полета была какая-то тайна.
И тогда увидели, что существует еще более простой полет - полет на неподвижных крыльях, парение, или, как сейчас называют, планирование.
Неизвестно, кто создал первый в мире летательный аппарат. Наверное, китайцы. Тысячу лет назад они уже запускали в небо ярко раскрашенных воздушных змеев, сделанных из бамбука и шелка. Кстати, первые самолеты Можайского и братьев Райт были очень похожи на этих змеев.
Вскоре принцип парящего полета был раскрыт, и оказалось что он несложен. Надо только поставить крыло планера, словно змей, под углом к горизонту. Ветер, наискось ударяя в плоскость крыла, создает две силы. Одна сила поднимает крыло вверх, а другая отбрасывает его назад. Чтобы змей летел не назад, а вперед, его тянут на нитке против ветра. Но не всегда дует ветер. В безветрие приходилось создавать как бы искусственный ветер, давая планерам разгон. Сначала это делали вручную, подталкивая планер. Потом догадались поставить в передней части корпуса двигатель с пропеллером, который трогал машину с места и разгонял ее. Так был изобретен первый самолет. И с этого момента пошла борьба за скорость. Мотор и пропеллер были заменены реактивным двигателем. Чтобы уменьшить сопротивление воздуха, конструкторы делали форму крыльев и корпуса все более обтекаемой и одновременно уменьшали угол наклона крыла к горизонту - так называемый угол атаки. Но можно ли уменьшать угол атаки до бесконечности? Нет, конечно. Существует определенный предел, ниже которого самолет лететь не сможет. В борьбе за скорость оставался последний путь - увеличивать и увеличивать мощность двигателей и одновременно поднимать "потолок" самолетов, то есть высоту полета. Потому что чем выше, тем воздух разреженнее и меньше его сопротивление. Этим и занимаются сейчас авиаконструкторы во всех странах.
Инженер умолк и посмотрел на нас.
- Как вы думаете, самолет - хорошая машина? - спросил он вдруг.
- Еще бы! - воскликнул Тошка. - Взять хотя бы ТУ или ИЛ. Заглядишься!
- Летающие коробки, - сказал инженер. - Красивые летающие коробки. Только и берут внешностью. А если разобраться поглубже... Хотите знать, сколько у них недостатков? Считайте!
Первое: они жрут слишком много топлива. Один ИЛ, например, за перелет от Москвы до Ленинграда истребляет столько высококачественного бензина, сколько хватило бы на такой же пробег пятидесяти пятитонным грузовикам.
Второе: у всех самолетов очень сложное управление. Чтобы освоить его, нужно много времени. Пилоты учатся в специальных школах не меньше двух лет.
Третье: сами машины очень сложны по конструкции. Отсюда дороговизна. Знаете, сколько стоит один самолет? Столько же, сколько полностью оборудованная школа на пятьсот учащихся!
Четвертое: жизнь машины невелика, в среднем двадцать-двадцать пять тысяч летных часов. Это, примерно, три-четыре года, а потом на свалку.
Пятое... впрочем, я думаю, достаточно. Ну, что, хороши?
- Да-а, - протянул Юрка. - Вот тебе и самолеты... А когда не знаешь, думаешь: красота!
- Кстати, вся история авиации - это не великий путь завоеваний человеческой мысли, а непрерывная цепь заблуждений и ошибок. Именно заблуждений и ошибок! - воскликнул Инженер. - С самого начала человечество просмотрело короткий и прямой путь к цели. И вот результат. Строим красивые летающие коробки. И пишем в наших газетах, в наших книгах - человек летает, человек покоряет воздушный океан! Да разве это полет, я спрашиваю? Красивые серебристые коробки летают, а не человек! Человек и на полметра-то от земли подняться не может! Как ходил он сто тысяч лет назад по земле, так и сейчас ходит...
- Что же делать? - растерянно пробормотал Тошка.
- Изучать стрекоз, - сказал Инженер.
- Зачем?
- Потому, что у них сплошные преимущества и ни одного недостатка. Ни одного, понимаете? Природа постаралась так построить стрекозу, что у нее нет ничего лишнего. А в отношении энергетики это настоящее чудо! Стрекозиный полет в сорок раз экономичнее полета самолетов. Скажу проще. Если бы стрекозе удалось развить мощность в одну лошадиную силу, то она подняла бы сто восемьдесят килограммов груза. Скажу еще проще. Если бы удалось раскрыть тайну полета стрекозы, то человеку весом в шестьдесят килограммов нужно было бы развить мощность всего лишь в одну треть лошадиной силы, чтобы подняться в воздух. Замечу, что обычной езде на велосипеде, не особенно быстрой, человек развивает мощность пол-лошадиной силы.
Дальше. Для того чтобы оторваться от земли, самолету нужны время и длинный разбег. А стрекоза создает подъемную силу мгновенно. Ей не нужно никаких взлетных площадок. Полет стрекоз необычайно маневренен. Они летают боком, взмывают и падают вертикально, на полной скорости разворачиваются и летят в обратном направлении. Они могут стоять на месте и могут мгновенно набирать скорость в сто пятьдесят километров в час. Словом, они могут делать то, чего не может ни один вертолет, не говоря уже о самолетах...
В окно заглянул какой-то мальчишка,
- Брысь! - сказал ему шепотом Борька. - Куда лезешь?
- Не бойсь, не к тебе, - огрызнулся мальчишка. - Мне к Владимиру Августовичу.
- А-а, Славик! - обернулся Инженер. - Еще принес, да? Сколько штук?
- Четырнадцать, - сказал мальчишка, исподлобья глядя на нас, и выставил на подоконник пол-литровую банку, затянутую марлей. В банке шевелились стрекозы.
Инженер подъехал к окну и посмотрел банку на свет.
- Все до одной коромысла? Ну, молодец! Где же ты их добыл?
- Где нужно, - хмуро сказал мальчишка. - Старался. Еще ловить, что ли?
- Я думаю, больше не нужно, - сказал Инженер. - Мы закончили всю серию опытов. А ты что сегодня такой сердитый?
- Транзистор у меня пробился. Пе-шестнадцатый. В той схеме усилителя, которую вы мне дали, помните?
- С отрицательной обратной связью? Ну как же, помню. А почему пробился? Неправильно подключил, да?
- Транзистор-то? Правильно я его подключил. Что я, неграмотный, что ли? Будто не знаю, где эмиттер, а где коллектор? Знаю. Только вот ошибся малость... Торопился и полюса у батарейки перепутал. Дал, значит, на коллектор вместо минуса плюс. Он и пробился, конечно...
Мальчишка тяжело вздохнул. Инженер покачал головой.
- Вот видишь... Зачем торопился-то?
- Не знаю, - сказал мальчишка. - Побыстрее включить хотелось...
- Побыстрее... В таких делах, брат, не торопятся. Это усилитель низкой частоты, а не рогатка. Понятно? Подожди, может, я найду что-нибудь.
Он подъехал на кресле к столу, выдвинул ящик и долго перебирал там какие-то детали.
- Есть! - сказал он вдруг. - Нашел! Только не пэ-шестнадцать, а пэ-шестнадцать-а.
- Пойдет! - обрадовался мальчишка. - Даже лучше, чем шестнадцатый, у него характеристика стабильнее.
- Тогда держи, - сказал Инженер и бросил транзистор мальчишке. Мальчишка ловко поймал его, крикнул "спасибо", показал язык Борьке Линевскому и исчез.
- Чудотворец... - покачал головой Инженер, - перепутал минус и плюс... Хорош, а?
- Владимир Августович! - вдруг сказал Тошка с обидой в голосе. - Почему другим вы рассказываете и про транзисторы, и про схемы и монтировать учите, а нам только про стрекоз... Скоро две недели - и только одни стрекозы... Вы же сами обещали научить собирать приемники... Мы тоже хотим про характеристики и про коллекторы...
- Верно, Владимир Августович, вы обещали, - подтвердил Борька Линевский.
Инженер вздохнул и грустно посмотрел на нас.
- Хорошо, - сказал он.
Потом снова выдвинул ящик стола, вынул из него приемники и подал нам. Один приемник, тот, что включался от тепла руки, схватил Тошка, а тот, что побольше, взял Блин.
- Включайте и слушайте, - сказал Инженер.
Тошка сейчас же зажал свой приемник в кулаке и даже подышал на него, чтобы реле поскорее сработало. Юрка тоже повернул выключатель и начал настраивать приемник на станцию.
Тем временем Владимир Августович открыл тумбочку стола и достал из нижнего ящика небольшую модель самолета. Он поставил ее на стол и подозвал меня и Борьку.
- Пока они слушают, мы тоже делом займемся. Знаете, как называется этот тип летательных аппаратов? - показал он на модель.
- Моноплан, - сказал Борька, искоса взглянув на Юрку, который поймал, наконец, музыку.
- Вот и ошибся, - сказал Инженер. - Такие аппараты называются орнитоптерами или птицелетами, а вернее всего - махолетами. Смотрите.
Он поднял модель над головой, и мы увидели, что это действительно не обычный самолет. Крылья, обтянутые папиросной бумагой, были заострены на концах, как у ласточки, руля поворотов не было совсем, и пропеллера тоже не было, а в том месте, где крылья прикреплялись к длинной прямоугольной рейке корпуса, поблескивало какое-то сложное устройство из металлических пластинок и рычажков.
- Ни одному инженеру в мире еще не удалось рассчитать и построить машину, которая, взмахивая крыльями, поднялась бы в воздух. Я уже говорил об этом. Строят только вот такие модели, да и те летают неважно.
- А эта летает? - спросил я.
- Невысоко и недалеко, - сказал инженер. - Сейчас я вам покажу.
Он взял модель за корпус левой рукой, а правой стал крутить проволочную ручку под крыльями. С обеих сторон корпуса начали натягиваться две капроновые струны. Когда они натянулись так туго, что стали звенеть, Инженер, перехватив модель правой рукой и воскликнув: "Смотрите!" - слегка подбросил ее в воздух.
Судорожно взмахивая крыльями, орнитоптер неровными скачками заметался по комнате. Он был похож на невиданную белую летучую мышь. Ветерок ударял в лицо от его взмахов. То ныряя вниз; то взлетая к самому потолку, он сделал почти полный круг, с легким шелестом прошел над нашими головами, вылетел за окно, метнулся вправо и исчез.
Несколько секунд мы сидели открыв рты, потом я пришел в себя и бросился на улицу.
Орнитоптер повис на ветке липы, растущей у дороги, и какие-то мальчишки уже пытались сбить его оттуда камнями. Я погрозил им кулаком, подпрыгнул и, схватив за конец ветку, стряхнул модель на землю.
Она была целой, неповрежденной, и, точно живая, еще раз взмахнула крыльями у меня в руках. Но завод, видимо, уже кончился, капроновые струнки обвисли, и крылья опустились. Орнитоптер умер в моей руке. Я не удержался и стал его разглядывать. Все шарниры модели были сделаны из тонкой жести и стальных проволочек, и так здорово, что любо было смотреть. Даже обидно стало. Я никогда ничего не мог сделать хорошо. Я всегда торопился. У меня не хватало терпения аккуратно обточить какую-нибудь скобку или штифт, поэтому мои изделия лишь отдаленно были похожи на модели и почти никогда не работали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10