Они беседовали о старинных книгах, вернее, Федор Матвеевич рассказывал, благодарный слушателю за его искренний интерес, а Александр слушал.
В первые сентябрьские дни, когда после рабочего дня Саша провожал мастера домой, на Чайковского, тот, несколько смущаясь, предложил молодому человеку поступить к нему в ученики. «Переплет становится переплетчиком!» – почему-то от этой мысли стало грустно, но, неожиданно быстро и легко, Акентьев принял это предложение.
* * *
Ниночка украдкой выскользнула из корпуса, кругом обошла больничный двор и, проскочив через проходную, буквально побежала к Мойке, забыв про каблуки и узкую юбку.
Сегодня она совершенно не желала видеть Латышева вне рабочей обстановки. Причина была, как и все происходившее в ее профессиональной – и не только! – жизни за последнее время, слишком сложна. Требовалось определенное время, чтобы свыкнуться с очередным открытием.
В начале смены Игорь очень вежливо попросил ее прибраться в их с Сикорским комнате. Протирая пыль, она случайно наткнулась на записку, лежавшую на латышевском столе.
«Уважаемый коллега!
Поскольку меня неожиданно вызвали в Казань, я решил оставить записку. Мне кажется, что Маркова не стоит беспокоить хотя бы неделю, иначе последствия могут быть самыми непредсказуемыми. По твоему примеру, я предложил ему отправиться в качестве папского посланника к примасу Англии, епископу Кентерберийскому. Сначала, я даже обрадовался: он выполнял все указания, но, услышав о возложенной на него миссии, попросил уточнить – о каком, собственно, нунции идет речь: кардинале Альдини, зарезанном на чьей-то (я не запомнил чьей) свадьбе, или же о кардинале Эддоне, которого святой отец собирается отправить на расследование убийства?
После этого он перешел на латынь такого качества, будто бы его собеседником являлся не Ваш покорный слуга, а, по крайней мере, сам Боэций. Я прервал эксперимент. Считаю, что мы столкнулись с чем-то, что требует большей компетентности в вопросах психиатрии и психологии личности. Надеюсь, мы с вами найдем правильное решение.
С приветом,
Сикорский»
Ниночку осенила догадка: «Опыты! Они ставят опыты на живых людях!» Девушка впала в состояние панического страха, но сдерживала свои эмоции в течение всей смены. Это было очень трудно, но она справилась. И сейчас Ниночка бежала по набережной Мойки, а в голове у нее крутились жуткие кадры кинохроники из фильма «Последнее дело комиссара Берлаха». Черно-белые картинки ужасных мучений, которым нацисты подвергали заключенных в лабораториях концлагерей.
* * *
Кирилл совершенно спокойно воспринял свою новую роль и необычный ее антураж. Даже свободное понимание этих мертвых языков – прованского, гэльского, латыни, на которых говорили люди его свиты, и этой чудовищной мешанины из старо-французского и германо-саксонского, с помощью которой подданные английского короля общались между собой.
Единственное, что удивило его, так это личность жениха. В кафедральный собор Кентербери вместо приемного сына графа Ддейла, его школьного товарища Женьки Невского, прискакал некий Гийом Аквитанский, особа, приближенная к монарху.
Убогую внешность невесты не компенсировали ни ее высокий для этого времени рост, ни богатое венчальное одеяние.
Наблюдать за происходящим ему, папскому нунцию, кардиналу курии Эггидию Альдини, было занимательно. Под благословение его затянутой в белую перчатку, украшенной перстнями руки подходили эти неважно одетые, дурно пахнущие люди – высшая знать Англии. Все, что было приметного и «парадного» в их экипировке, казалось нелепым в сочетании с персоной их владельца, взятым где-то на время. В общем, предки надменных и гордых британцев, владык целых континентов и устроителей всемирного индустриального шабаша, производили жалкое впечатление.
К тому же Кирилл – или Эггидий Альдини? – прекрасно понимал: присутствующим, вплоть до последнего церковного служки, известна цель его приезда на остров. И коль скоро это так, то, кроме раздражения и досады, других чувств он у них вызывать не мог.
Шутка сказать! При здешней хилой торговлишке, когда не то что золотого слитка, а полновесных цехинов на все королевство раз-два и обчелся, монсеньор Альдини прибыл выколачивать положенные папскому двору аннаты, которые, под предлогом внутренней смуты в государстве, хитрый английский примас уже семь лет уклоняется отсылать на материк. И лишь угроза отлучения и предания анафеме, естественная вера в прямую связь Папы с Богом удерживали британские мечи и кинжалы в ножнах. Будь меньшим авторитет Римской церкви, и нунцию, и его свите не миновать жестокой расправы.
Напряженное внимание к своей персоне Марков перестал ощущать только на свадебном пиру.
Коль поминать любовь добром,
Припомни, друг, когда и в ком
Ее сумел сыскать ты?
Считай лишь ночи, а не дни,
Когда стонали от любви
Лишь ложа и кровати!
Трувер окончил строфу и опустил арфу. Довольный хохот подвыпивших гостей, неверный свет факелов и суета свадебного пира вполне гармонировали с незатейливым смыслом куплета. Многие из пировавших потянулись лапать спутниц и челядниц Тиитерсов, прислуживавших гостям. Кирилл, как и подобает отцу церкви, поморщился.
Это было знаменитое состязание бродячих певцов – самое, наверное, впечатляющее событие на праздниках той эпохи. Тему ристалища и награду победителю, по традиции, назначала невеста. Альбина Мэргерит недолго размышляла и выбрала «Добрую память о любви».
За первым вокалистом последовал соперник. Поклонившись молодым и гостям, он тронул струны арфы:
Коль поминать любовь добром,
Не мучься, друг, когда и в ком
Ее сумел сыскать ты!
Любовь не терпит строгий счет,
Любовь не мучит и не ждет
И похоти не признает ни в ложе, ни в кровати!
Роль верховного арбитра принадлежала невесте, но, слыша одобрительный гул гостей, по достоинству оценивших мастерство трубадура, Кирилл, с некоторым для себя удивлением, вынужден был признать, что благородная сентиментальность не чужда этим грубым английским баронам.
Соперник-трувер выступил в центр песенного круга и собрался, было, новым катреном достичь желанной победы, как вдруг стражники, охранявшие ворота, доложили о приближающихся огнях какой-то кавалькады.
– Ну наконец-то! Король едет! Король! Слуги, девки! Тащите лучшую еду на стол! Приберите объедки и раздайте гостям полотно! – Хмельной барон Тиитерс лично распоряжался встречей монарха.
Гости срочно приводили себя в порядок, вылезали из-за столов и, склочно переругиваясь, выстраивались в центре двора.
– Пойдешь со мной, поприветствуешь короля достойной песней, – позвал трувера Тиитерс.
Ворота заскрипели…
Первым упал стоявший впереди всех старый барон. Вторая стрела пробила горло труверу. Гости, онемевшие от неожиданности, стояли в полной растерянности…
Стражники попытались закрыть ворота. Тела товарищей, сбитых стрелами нападавших со смотровой площадки, лишили мужества и их. А когда мгновение спустя во двор ворвались всадники в серых балахонах с капюшонами, испуганные люди обрели, наконец, способность двигаться, и началась повальная паника.
Кирилл видел, как кинулись на его защиту рыцари свиты – провансалец Бийо и перигорец Бертран де Го. Славный Бийо получил предательский удар дротиком в спину и медленно опустился на колени. Кардинальский посох, увесистая двухметровая дубина с резным грифом, – это все, чем мог защищаться монсеньор Альдини. Марков, скинув широкополую пурпурную шляпу, перехватил посох, как боевой шест, и приготовился дорого продать свою жизнь.
– Говорила мне матушка… – рыцарь Бертран непочтительно толкнул кардинала, и две стрелы просвистели над ними, не достигнув цели, – …служба святому престолу – дело спокойное!
– Благочестивая родительница! – Посланник достал увесистым грифом одного из нападавших. Конь, потеряв седока, передними копытами ударил в столешницу и заржал.
– Дай мне его меч, Бертран!
– Нам нужно собрать своих людей, монсеньор… Держите, но не могу сказать, что он хорош!
– В свалке сойдет! Давай к невесте!
– Каждый за себя, святой отец!
– Делай, что говорят!
Локтях в тридцати от них жених, крутя двумя клинками, в одиночку отбивался от троих нападавших. Кровь покрывала его лицо страшной маской. За его спиной белоснежными крыльями развевался венчальный покров невесты.
– Священника! Режьте римского священника! – Высокая фигура на вороном жеребце распоряжалась ходом побоища.
– Иерихонский голосок! – Де Го ловко сшиб двух пеших, что налетели на Кирилла. – Неужели все дело в нас?
– И в нас тоже! – Альдини, не дожидаясь, когда занесенная секира обрушится на его голову, воткнул меч в очередной серый балахон.
И тут…
У ворот он увидел Невского. С непокрытой головой, Женька бился на мечах с всадником на вороном коне.
Гнедой под ним был весь в хлопьях пены. Удачным ударом Невский принудил противника откинуться в седле и потерять стремя. Капюшон соскользнул с головы, и медные кудри рассыпались по серому полотну.
– Бертран, надо… – Но широкое лезвие протазана наискось полоснуло пурпурную кардинальскую тогу.
Глава 3
Вадим и Наталья – невольники советской свадебной индустрии, народных обычаев и профессиональных заблуждений администраторов от спорта
Курбатов возбужденно мерил шагами свой просторный кабинет в старинном особняке с колоннами на улице Халтурина.
– Не понимаю! Не по-ни-ма-ю! Вы же современные молодые люди! Для вас понятия карьеры, общественного успеха, материального благополучия, в конце концов, не пустой звук! Вы же должны, нет, вы просто обязаны понимать и отдавать себе отчет, насколько эти вещи взаимосвязаны! Именно сейчас, когда вы делаете первые нас-то-я-щи-е шаги в этой жизни. Наталья, роды – это все! Конец карьеры, автоматический выход в тираж. Подумай о людях, которые вложили в тебя столько труда, – о тренерах, о команде, о стране, которая не жалеет денег на твои занятия спортом!
– Но, Егор Афанасьевич, – Дим-Вадим попытался сказать свое.
– Слушайте, Иволгин, вы в спорте, вернее, вы и спорт – это разные планеты. Я уважаю ваш ранний инстинкт отцовства, вашу готовность стать главой семьи, но не более того. Послушайте человека старше вас, имеющего взрослых детей, ваших ровесников, между прочим. Семья и дети – это не только умильные картинки. Это в первую очередь – деньги. Деньги на еду, на одежду, на достойный быт. А ваш ежемесячный доход равняется стипендии! – Вадим поморщился. Курбатов, уловив его реакцию, восторжествовал: – Вот видите! Вам нечего возразить!
– Наоборот, уважаемый Егор Афанасьевич, мне по многим пунктам хочется возразить вам!
– Бросьте, юноша! Игра словами так же далека от настоящей жизни, как Наталья от своего Привольного! Где вы возьмете квартиру? Будете мыкаться по съемным углам с грудным дитем или устроите маме с папой коммунальный быт?
– Егор Афанасьевич, – включилась в спор Наташа, – врачи говорят, что я быстро смогу восстановить нужную форму.
– Сначала, детка, нужно родить без проблем. А это у нас – лотерея похлеще «Спортлото», и ни один врач тебе никаких прогнозов не даст. И потом, сколько времени остается до Союзной спартакиады? Ты – признанный фаворит, верный кандидат в сборную страны на предстоящий чемпионат Европы, прибудешь на соревнования из родильной палаты? Учти, никто из серьезных тренеров после этого и близко к тебе не подойдет! Все! У меня ни нервов, ни аргументов не осталось, решайте сами! Адью! – Курбатов широко распахнул бывшие барские двери.
– Дикость какая-то! Подумаешь – аборт! Но ничего, жизнь подскажет, – вполголоса бубнил он, выпроваживая посетителей. Те обескураженно молчали.
– Дим, ну что же делать? – Они брели по Халтурина к Марсову полю. Иволгин остановился, обнял грустную Наташу за плечи и, внимательно глядя в любимые, полные тревоги глаза, спросил:
– Ты мне веришь? – Наташа, прижавшись к нему всем телом, молча кивнула. – Я найду выход. Обязательно найду! И спорт, и ребенок – ничего от нас не уйдет. Обещаю! – Домовой осторожно коснулся губами девичьего виска. – Все будет хорошо, любимая!
– Знаешь, Дим, а ведь Курбатов прав, – она подняла голову и медленно произнесла: – Чемпионат, спартакиада, отношение тренеров…
Знай Вадим Иволгин большее количество успешных во внешней жизни женщин, он многое бы смог изменить в эту минуту. Но опыт, как известно, – сын исключительно трудных ошибок.
* * *
– Как это, «по талонам»? – Джейн недоумевала совершенно искренне, хотя определенные трудности ленинградской жизни должны были выработать у нее иную реакцию.
– А с бриллиантами вообще не достать! Ты не представляешь, Джейн, как я хочу кольцо с бриллиантом! Но они только по блату или в комиссионке, – возбужденно сыпала словами Наташа. Домовой, наверное, чисто по-мужски, не очень-то понимал это ее желание, и поэтому понимание она пыталась найти у представительницы своего пола. – А так хочется новое, пусть даже с осколочком! Ты ведь понимаешь меня?
Англичанка грустно улыбнулась:
– У вас, русских, все с ног на голову!
– А разве в Англии иначе? Разве ваши девушки не хотят в день своей свадьбы быть самыми-самыми?
– Наташа, в отличие от вашей страны, у нас явное, а не условное деление общества по социальным и материальным признакам. Для состоятельных людей обручальное кольцо с бриллиантом – это показатель их высокого достатка, определенное вложение средств и лишь потом – брачный символ.
– Значит, – Наталья оживилась, – мы все-таки живем лучше вас! – Джейн строго посмотрела на нее. – Правда-правда, мисс Болтон! Раз советские невесты желают кольца с бриллиантами безо всяких там социальных статусов, значит, мы живем лучше!
Подошел Иволгин с подносом, на котором курились дымком чашечки с ароматным кофе и аппетитно развалились эклеры.
– О чем шумит вече новгородское?
– Дим, ты представляешь? Оказывается, у них в Англии, – кивнула в сторону Джейн Наташа, – настоящую свадьбу могут позволить себе только богатые люди!
1 2 3 4 5 6 7