— Кроме того, у Румянцева есть алиби. Известна каждая его минута в тот вечер. Хотя после «алиби» Комарова я буду сомневаться в любом алиби.
— Мой учитель полковник Аниканов утверждал: «Сомнение всегда помогает следователю», — сказал Градов, что-то быстро записывая в своем календарике. — Вам полезно запомнить одну истину, капитан: убивает тот, у кого есть на это причины. Но помните: и тот, кто способен убить!
Зазвонил телефон, Градов взял трубку. Говорил старик Мартынов с завода. Он узнал, что нашли Ольгу Комарову, и спрашивал, установили ли, кто лишил ее жизни. Градов твердо ответил, что преступник известен и с ним поступят так, как это требует закон.
— Ну хоть бы слово дочка кому-нибудь сказала! — с печалью проговорил старый рабочий. — Разве мы допустили бы ее до этого? Бедная наша Олюшка…
Положив трубку, полковник сообщил Мозарину, что утром звонил Комаров, разговаривал повышенным тоном и требовал, чтобы его приняли. Градов для виду записал номер телефона тренера и обещал его вызвать.
— Смотрел ваши письма и запросы о Комарове, — в заключение сказал полковник Мозарину. — К ним надо приложить фотографию тренера. Для военных учреждений это важно, а для родственников — тем более!
9
Старичок почерковед, сличив красно-синие линии в книжке и на записке, установил, что они тождественны по окраске и размеру. Микроскопическое исследование бумаги также показало их тождественность. Наконец, почерк на записке имеет ряд характерных признаков: слабое напряжение руки, извилистые нижние окончания штрихов, резко выраженную угловатость овалов. Теми же признаками отличался и почерк Румянцева.
Кроме того, сообщалось в заключении научно-технического отдела, на одном из чистых листов записной книжки художника эксперт Корнева, пользуясь лупой, обнаружила бесцветный вдавленный текст — «Пусть и Комаров поплачет», который оттиснулся от нажима карандашом в то время, как эти слова писались на верхней страничке. Этот текст она выявила особым фотографическим способом. При записной книжке находился химический фиолетовый карандаш, которым написали несколько строк. Эти строки и записку Корнева последовательно смачивала азотной, уксусной, серной кислотами и наблюдала одну и ту же реакцию. Химический состав карандаша Румянцева и автора записки совпадают.
Прочтя этот обличительный документ, Мозарин задумался: как мог художник, здравомыслящий человек, так открыто наводить на собственные следы? Может быть, он писал это в состоянии исступления? Или, что казалось невероятным, решил взять вину на себя? Но с какой стати? Это была тайна, которая требовала раскрытия. Иначе невозможно спокойно и уверенно продолжать следствие. Размышления капитана прервал телефонный звонок. Из бюро пропусков сообщили, что два раза приходил Румянцев и дважды Мозарин не отвечал на телефонный звонок. Сейчас гражданин Румянцев явился в третий раз. Капитан велел его пропустить.
Румянцев очень изменился: он осунулся, под глазами синели круги, лицо обросло жесткой бородой.
— Вы по поводу записной книжки? — спросил Мозарин.
— Нет, она мне не нужна, — тихо ответил Румянцев.
— Скажите, пожалуйста, — продолжал капитан, — вы не писали на отдельном листке этой книжки фразу: «Пусть и Комаров поплачет»?
— «Пусть и Комаров поплачет»? — переспросил художник и наморщил лоб. — Ах да, писал. А почему вас это интересует?
— Будьте любезны раньше ответить на мой вопрос.
— Пожалуйста! Это было в первый месяц замужества Оли. Она ни на шаг не отходила от мужа, даже редко выходила из комнаты. Нечего и говорить, что делалось со мною. От ревности и обиды я озлобился, поглупел и… нарисовал злой рисунок: Оля в образе легкомысленной дамочки бежит в раскрытые объятия какого-то человека, а в сторонке, не видя этого, стоит Комаров. В эти дни я минутами ненавидел Ольгу, она казалась мне ветреной, легко меняющей дружбу. Ненавидел Комарова… На тумбочке лежала записная книжка. Я взял ее и во всю страницу написал эти слова, злорадствуя и мысленно желая, чтобы Ольга обманула Комарова. Теперь я сознаю, как это было глупо… и мелко… даже подло… Дайте-ка мне книжку! — Румянцев протянул руку.
— Погодите! — остановил его капитан. — Кто видел эту запись в вашей книжке?
— Думаю, никто. Я послал рисунок Оле, под которым позже написал: «Пусть и Комаров поплачет»!
— А кто, кроме Комаровой, видел ваш рисунок?
— Мужу она не показывала.
— Это вам точно известно?
— Ну конечно. Иначе Петр не промолчал бы. А вот тетка Оли видела шарж. Я помню, она еще встретила меня на улице и стала бранить: как я смел издеваться над чистой любовью ее племянницы!
— Кто заходил в вашу комнату, когда вас не было дома?
— Соседка, Анна Ильинична. Этой зимой и Комаров.
— А он-то почему заходил?
— Когда я жил с ним, еще до его женитьбы, мы сложились и купили комод. В своих ящиках он хранил спортивные вещи. После женитьбы он не унес их к себе, иногда заходил даже в мое отсутствие, чтобы взять из комода ту или иную вещь.
— Где находилась записная книжка?
— Она все время лежала в комоде. Я ею не пользовался. Она очень толстая. Ее неудобно носить в кармане.
— Я вынужден оставить записную книжку у себя, — сказал Мозарин. — Она приобщается к делу.
— Пожалуйста, — ответил Румянцев и тихо добавил: — Я сегодня видел Олю. У меня сердце разрывается, поверьте… Вам известно, кто этот… этот зверь?
— Да!
— И он сознался? — еще тише спросил Румянцев.
— Нет еще!
— Простите! — пробормотал художник, судорожно дернулся и еле слышно произнес: — Можно идти?
Мозарин подписал пропуск. Художник пошел, еле передвигая ноги, спохватился, что забыл шапку. Взяв ее, он вторично сказал: «Простите!» — и вышел из комнаты.
Опять у Мозарина осталось то же впечатление, что и после первого допроса Румянцева: свидетель странно вел себя, может быть, утаивал важные для следствия показания. Капитан послал повестку тетке Ольги Комаровой, просил ее явиться завтра утром.
Мозарин пошел было в столовую Управления, но вспомнил об утреннем телефонном разговоре с матерью и сказал Байковой, что съездит домой.
Часа через два, возвращаясь в троллейбусе на службу, капитан снова и снова обдумывал, как провести допрос Комарова. Прежде всего это будет психологическая разведка. Она покажет, как воспримет тренер тот или иной вопрос, как он владеет собой и умеет ли вовремя найтись. Это подскажет, как вести допрос дальше. Главное — не давать волю своим чувствам, вовремя сдержать себя. И, пожалуй, надо притвориться простодушным и доверчивым: пусть Комаров думает, что Мозарин — молодой, неопытный следователь. Пусть Комаров вволю лжет, не надо ему мешать. Именно ложные показания и изобличат его.
Капитан набрал номер телефона, который дал ему Градов, и вызвал тренера. Тот сказал, что немедленно выезжает, и добавил, что его могли бы пригласить и раньше. Мозарин по его вызывающему тону почувствовал: преступник будет держать себя нагло.
Комаров, войдя в комнату, снял меховую куртку, бросил на стул, положил сверху кепи и сел. Он был в спортивном костюме из синей байки. Мозарин заметил, что шаровары потерты и на локтях заплаты. Значит, он умышленно надел этот костюм!
— Я прежде всего вынужден протестовать! — внушительно сказал Комаров. — Вы нашли мою жену, товарищ Мозарин! Вы были обязаны в первую очередь известить меня, меня!
— Я послал вам повестку, — спокойно ответил капитан, — но оказалось, что вы уехали в больницу.
— Хотел уехать. А вот сижу, работаю. Просвета не вижу. И потом, разве вы, специалисты своего дела, не могли разыскать меня?
— У нас тоже много работы, гражданин Комаров. Но, конечно, так или иначе — мы вручили бы вам повестку.
— Ну хорошо, — продолжал тренер, меняя тон. — А виновный, надеюсь, арестован?
«Вот как! Сразу берет быка за рога», — подумал Мозарин и уверенно объявил:
— Сегодня возьмем преступника под стражу.
— Прошу извинения, товарищ Мозарин. Как ваше имя, отчество? — Комаров заметно оживился.
— Михаил Дмитриевич, — ответил капитан.
— А вы, Михаил Дмитриевич, не скажете мне имя этого негодяя? Это не человек в коричневой шубе?
— Не имею права оглашать сведения, Петр Иванович, — ответил Мозарин, — но обещаю: вы первый узнаете, кто убийца вашей жены.
— А все-таки, Михаил Дмитриевич, затянули вы с его арестом.
— Нет, Петр Иванович! Дело очень сложное, надо иметь крепкие доказательства
— А вы их не имели?
— Теперь все доказательства налицо, но… не выяснены кое-какие мелочи, а ведь надо все выяснить до конца. Сообщаю это вам доверительно.
«Кажется, понемножку успокаивается», — подумал капитан.
— Разумеется! — подхватил тренер, кладя руки на колени. — Может быть, я помешал вам своим приходом? Ведь вам, — он почти усмехнулся, — надо выяснить кое-какие мелочи…
— Нет, что вы, Петр Иванович, — возразил Мозарин. — Наоборот, я думаю воспользоваться тем, что вы пришли.
— Сделайте одолжение, Михаил Дмитриевич.
Капитан медлил, постукивая пальцами по столу. Боясь расстроить тренера, он мягко спросил:
— Вы могли бы опознать одежду вашей жены?
— Да. А что?
Мозарин встал, подошел к шкафу, достал коричневую юбку Ольги Комаровой и положил ее на стол.
— Можете удостоверить, что это ее вещь?
Тренер посмотрел на юбку, пощупал материю и пожал плечами.
— Я помню, что полтора года назад жена шила себе костюм из такого материала. Но это материал очень ходовой. Фасон тоже обычный. Право, не знаю, как и ответить на ваш вопрос. Точно подтвердить, что эта юбка моей жены, не могу. — Он легким движением положил ее на место. — А где вы ее взяли?
«Играет неплохо», — подумал капитан и вслух сказал:
— На территории Покровского-Стрешнева.
— И больше там никаких вещей не нашли?
— А разве там должны быть и другие вещи? — быстро спросил Мозарин и поглядел в глаза Комарову.
— Не понимаю вашего вопроса, Михаил Дмитриевич, — учтиво ответил Комаров, смотря в глаза капитану. — Может быть, другие вещи я мог бы опознать точнее.
— Я хотел сказать, — пояснил офицер, — разве в Покровском-Стрешневе часто разбрасывают вещи?
— Ну откуда мне знать, Михаил Дмитриевич! — проговорил тренер, успокаиваясь. — Я ведь по горло занят спортом, гимнастикой…
— Погодите, — остановил его Мозарин, как будто что-то припоминая, — там нашли еще один предмет.
Капитан снова подошел к шкафу, вынул батистовый платочек и, не сводя глаз с Комарова, положил его на стол. Тренер взял платочек в руки, посмотрел на метку. Лицо его было спокойно.
— Это платок моей жены, — сказал он.
— Где она его носила, Петр Иванович?
— По большей части в нагрудном кармашке жакетки. Вот так, Михаил Дмитриевич! — И тренер сунул платочек в кармашек своей спортивной куртки.
— А зачем вы положили этот платочек в карман юбки? — спросил капитан тем же тоном.
— Я?! — воскликнул Комаров, настораживаясь. — Положил?
— А кто же, по-вашему? — строго спросил офицер и чуточку подался вперед. — Кто?
— Оля положила. Она шла к тетке в поселок. Был мороз. Она надела беличью шубу и не жакет, а вязаную кофточку. Уходя, взяла этот платок из кармана жакетки. Положила в карман юбки. Так я полагаю…
— Но этот платочек пропал из вашего шкафа как раз после исчезновения вашей жены.
— Чепуха!
— Нет, не чепуха. Комаров! — проговорил Мозарин. — Не чепуха! — Он снова быстро подошел к шкафу, вынул оттуда шлем и спортивные шаровары Комарова. — Ведь вы не станете отрицать, что это ваши вещи?
— Нет, не стану, — ответил тренер. — Я носил их полтора года назад. А с тех пор ношу костюм, который вы видите на мне.
— В этом костюме, а не в том, какой надет на вас, вы отправились в клуб имени Калинина?
— Нет! — почти закричал Комаров.
— Вы просили Анну Ильиничну этот костюм выстирать?
— Нет! — уже закричал тренер и тут же поправился: — Да. Просил. Он слежался в шкафу. Я хотел его подарить школьным ребятам.
— Неправду говорите! — резко сказал капитан, чувствуя, что преступник вот-вот сдастся. — Вы просили его выстирать потому, что на нем была кровь.
— Кровь? — переспросил Комаров и, как бы защищаясь, поднял руки. — Это моя кровь! Я в нем четыре года ездил на лыжах, на коньках. Не раз падал и разбивался.
Мозарин выхватил из ящика стола анализ пятен на спортивном костюме и шлеме Комарова, положил его перед тренером.
— Разбивались вы, а на костюме кровь вашей жены!
— Кровь Оли? — Комаров, потеряв самообладание, театрально схватился за голову. — Товарищ Мозарин! А не мог ли кто-нибудь, когда я ушел с женой, воспользоваться моим костюмом? Мы не запирали шкафа, а комнату всегда оставляли открытой.
— Комаров, вы плохо играете! — решительно произнес Мозарин, поднял трубку с рычага и, набрав номер комендатуры, вызвал к себе дежурного. Потом достал из папки ордер на задержание тренера и положил его на стол.
— Это возмутительно! — закричал Комаров, прочитав ордер. — Я не мог этого сделать! Я был в РОНО, в клубе, на лыжной…
— Где и сколько времени вы были, все точно проверено! — перебил его капитан. — Вы могли успеть это сделать.
— Нет! — снова закричал тренер. — Нет!.. — ударил он себя кулаком в грудь.
— Уведите задержанного! — приказал Мозарин возникшему в дверях дежурному.
…Только одна фраза Комарова осталась в памяти капитана: кто-то мог надеть его спортивный костюм, лежавший в шкафу. Без сомнения, тренер намекал на Румянцева. Но мог ли художник переодеться и догнать Ольгу Комарову? Правда, она заходила к своей подруге Кате Новиковой, но Катя и соседка Полина Ивановна видели Ольгу не с художником, а с человеком в коричневой шубе…
Докладывая Градову о заключении под стражу Комарова, Мозарин не стал подробно останавливаться на этом заявлении тренера, а решил предварительно все продумать сам. Зная, что предыдущую ночь капитан провел на службе, Градов предложил ему после допроса поехать домой и отдохнуть.
…Поздней ночью Румянцев позвонил полковнику Градову из телефонной будки бюро пропусков и попросил принять его по неотложному вопросу. Полковник предложил художнику прийти утром к Мозарину, но Румянцев настаивал на своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15