Мне было все равно, как я одета. Лишь бы Ирку не слышать и не видеть никого из родни.
— И чем тебе твоя Ирка насолила?
— Сказала, что я ее мужа отбиваю.
— А он что, стоит того, чтобы его отбивали?
— Да ты ничего не понимаешь. Он, Валерка то есть, раньше был моим женихом. Потом мы с ним расстались. Из-за меня. А теперь он живет в нашем доме вместе с моей младшей сестрой.
— Хочешь его вернуть?
— Да не хочу я ничего! Пусть только оставят меня в покое! Сами ко мне лезут, а потом обвиняют во всех смертных грехах. Пристал ко мне, полез целоваться. А я даже не знаю, что сделать, не ожидала от него такой подлости. И тут Ирка… Как закричит…
— Даже если я правильно понял тонкости твоих семейных взаимоотношений, то это совсем не повод доводить себя до такого состояния. Ты на себя когда в зеркало в последний раз смотрела? Одни кожа, да кости. Я тебя сначала даже за проститутку принял, но поверь мне, они выглядят гораздо лучше, чем ты сейчас. Тебе что, совсем на себя наплевать?
— А кому я нужна? Даже если я исчезну навсегда, они только обрадуются. Из всей семьи меня только отец понимает, но мать его давно уже под каблук загнала, он и слово-то лишний раз сказать боится. Такие вопли начнутся! Ему «скорую» каждый месяц вызывают, ему волноваться вообще нельзя. Я изгой, понимаешь? Меня иначе как «стерва» теперь не зовут. Или «потаскуха подзаборная». И за стол вместе со всеми садиться не дают, чтобы не портила им аппетит своим видом.
— За что ж тебя так любят?
— Я изменила Валерке. По пьяни, один раз. Он узнал об этом, и рассказал всем желающим.
— От кого узнал?
— От меня. Ну, он загнал меня в угол, я и брякнула ему все сдуру. Лучше бы просто от него ушла без объяснений. Не поверишь, я его даже жалела. А теперь боюсь. Он с сестрой пытается от меня избавиться. Решил, наверное, отыграться за все, самец оскорбленный.
— Ну ты даешь! Все рассказать! Как Павлик Морозов, ей Богу! Только он своего отца закладывал, а ты саму себя.
— Я хотела, как лучше. Хотела объяснить, что не могу после этого жить, как раньше. А он зациклился: «Ты мне изменила, ты меня предала». Да, изменила и предала. И что? Вены вспороть?
— Ну, это ты загнула. Из-за неудачных амурных историй на тот свет только шизики торопятся. Но твоих родителей я тоже не понимаю. Им что, чужой парень дороже, чем собственная дочь?
— Выходит, что так. Только давай не будем об этом больше говорить. Не хочу. А то у меня сразу слезы на глаза наворачиваются.
— Есть-то будешь?
— Не знаю. Я давно уже голода не чувствую. Как-то все равно — есть еда, нет еды…
— Да, все запущено. Что ж, могу тебя обрадовать. Откажешься есть — накормлю тебя насильно. Так что решай, с чего начнешь: с бульона или с салата?
— Давай салат. Я, по-моему, уже забыла, что это такое.
Он поставил перед Мариной тарелку с салатом. Она жадно съела все, попросила добавки. Съела и ее тоже, а потом с перекосившимся лицом едва успела добежать до туалета, и ее стошнило. Дмитрий дождался, когда ее тело перестали сотрясать конвульсии, помог встать, дойти до ванной и умыться. Затем отвел обратно в комнату. Налил чашку бульона, которую она с опаской выпила. На этот раз обошлось без свидания с унитазом, но вторую чашку бульона Дима пообещал ей дать не раньше, чем через час. Так, на всякий случай.
Всю ночь его странная гостья пила маленькими порциями бульон и отщипывала крохотные кусочки куриного мяса, которые отправляла в рот, словно крохотная белка или еще какой-нибудь лесной зверек. Дима порылся в шкафу, где, как он помнил, оставались какие-то вещи его жены. Обнаружились ее старые ботинки, в которых она раньше ходила с ним в лес. Давно, в прежней жизни. Он повертел их в руках. Сойдет и это. Все же не тапочки на босу ногу.
Утром ему надо было встретиться с новым заказчиком, уточнить, что же именно он хочет от него, Дмитрия Евдокимова, и получить задаток. Поэтому в восемь утра он без лишних церемоний нарядил чучело в ботинки, великодушно пожертвовав и шерстяными носками, которые она так и не снимала со вчерашнего вечера. И отправил восвояси. Если она и помешана, то не до такой степени, чтобы не дойти до собственного дома или броситься под колеса первой же встречной машины. А нервные срывы бывают у каждого. Хотя допекли ее, надо сказать, качественно. Кому же в голову могло прийти так третировать собственную дочь! Только это не его проблемы. Он и так сделал все, что мог. А что будет дальше — не его забота. Хотя и жалко девчонку, что говорить.
Марина, выйдя от своего спасителя, повинуясь инстинктивному порыву, запомнила номер его дома и квартиры. Зачем? Неясно. Жил он достаточно близко от того места, где жила она, и Марина, прыгнув в автобус и проехав три остановки, быстро очутилась у родных стен. Тихонько, словно боясь, как бы никто ее не заметил, вошла в подъезд и поднялась на лифте до своей квартиры. Открыла дверь своим ключом… Черт, не повезло. На пороге стояла ее мать.
— Явилась, стерва? Из-за тебя родная сестра в больнице оказалась, а ты шляешься по улицам! Небось под мужиком лежала, да водку пила, пока Ирочка страдала под ножом хирурга! Глаза б мои тебя не видели, шлюху проклятую!
— Какая больница? Какой хирург?
— Ты о чем думала, когда ее по животу ударила? Каратистка хренова! Мне Валера все рассказал. А теперь у Ирочки выкидыш. Еле успели на скорой довезти. Ты убила их ребенка и едва не отправила Ирочку на тот свет! Убийца, стерва! Как ты теперь будешь им в глаза смотреть?
В голове у Марины опять началась каша. Что за бред она несет? Какой удар? Что ей Валера наплел? Она Ирку даже не оттолкнула, просто проскользнула у нее между руками. И при чем здесь карате? Она им занималась еще до того, как познакомилась с Валерой. В детской группе в Доме Детского Творчества. Ей тогда было девять лет. И разве Ирка была беременна? Тогда почему они вчера с Валеркой были такими пьяными, если уж она хотела сохранить ребенка?
— Я не верю тебе, ты все выдумываешь. Дай мне пройти и поговорить с отцом. Или это ты мне тоже запретишь?
— Вы с папочкой два сапога пара. Иди, если совесть позволяет.
Марина вошла к отцу. Он сидел за столом, постаревший сразу лет на десять. Перед ним стоял пузырек с валокордином и графин с водой. Мать встала в дверях, очевидно желая присутствовать при разговоре, но отец поднял глаза и молча смотрел на нее, пока она все же не убралась восвояси, сердито хлопнув дверью.
— Папа, что происходит? Что с Иркой? Она и вправду в больнице? Я даже не знала, что она ждет ребенка. Мне же если что-то и говорят, так это одни гадости, а такие темы со мной даже не пытаются обсуждать.
— Да, ее увезли часа через два после того, как ты ушла.
— Мать говорит, что Ирку едва успели довезти до больницы?
— Да, она потеряла много крови. Мы когда ее из ванной доставали, весь пол кровью залили.
— Подожди, я совсем ничего не понимаю. Какая ванная? И почему мать с Валеркой говорят, что я ее ударила? Я на нее даже чихнуть не успела. Она как начала на меня орать, я и сбежала. Папа, поверь, я ее и пальцем не коснулась.
— Да все я понимаю, малыш. Ирина принимала горячую ванную. Почти кипяток. Все зеркала в ванной были запотевшими. И она была пьянущей. Я только не знаю, она действительно не отдавала себе отчет в том, что делает, или просто воспользовалась ситуацией, и свалила все на тебя. Пусть она матери на уши лапшу вешает, а я в этой жизни много чего успел повидать, меня не проведешь. В свое время у нас одна знакомая девица едва Богу душу не отдала, когда решила таким образом от нежеланного младенца избавиться. Грохнула стакан водки и нырнула в кипяток. На всю жизнь осталась калекой.
— Папа, а при чем здесь я?
— Дочка, не знаю. Только они решили сделать тебя козлом отпущения. А я, старый пень, позволил им это. Я не выдерживаю их криков, у меня сразу давление становится просто космическим. Крики взбесившихся чаек и хлопанье дверей, а не семья. Иногда мне даже кажется, что они специально это вытворяют, чтобы избавиться сразу и от тебя, и от меня. Господи, но Ира! Она же тоже моя дочь! Почему она это сотворила? Такой грех на душу взяла! Собственное дитя жизни лишила, и сама едва на встречу к праотцам не отправилась.
— Что мне делать, папа?
— Беги из этого дома. Беги так далеко, как сможешь. Пока они не сотворили с тобой то, что сделали в свое время со мной. Они ведь тебя заклюют насмерть. Я же вижу, на что ты стала похожа, привидение, а не человек, кожа да кости. Еще немного и будет поздно, сломаешься. Поэтому возьми самое необходимое и иди. За остальными вещами зайдешь потом. У меня есть немного денег, на первое время тебе хватит. Заначка от твоей матери. Я давно уже ее копил на крайний случай. Думаю, что он как раз настал. Попробуй снять комнату, устроиться на работу. В крайнем случае обратись к моему брату. Он сейчас в Вышнем Волочке обретается. Сейчас, подожди, я тебе точный адрес напишу. Он хотя и далеко от нас, но племяннице поможет. Я знаю, ты пробьешься в этой жизни, ты — умница. Другого выхода все равно нет, как не крути.
— А как же ты?
— Мне уже поздно что-либо менять. Я болен и стар. И как ни странно, все еще люблю твою мать. Хотя уже и не знаю, за что. Дочурка, ты мне только обещай, что позвонишь, как сможешь. И приходи, когда их дома нету. Мне без тебя здесь будет совсем одиноко.
— Обещаю, папуль!
— Ну давай, с Богом.
Марина обнялась с отцом, поцеловала его в колючую, заросшую щетиной щеку. Взяла конверт, который отец достал из ящика стола, и спрятала его за пазуху. Не обращая внимания на шипение матери, прошла к себе в комнату и закрыла дверь на задвижку прямо перед ее носом. Переоделась в джинсовый костюм. Побросала отобранные вещи в просторную спортивную сумку, собрала все документы, которые только могли ей понадобиться, вплоть до свидетельства о рождении. Разбила копилку и собрала накопленную мелочь в отдельный пластиковый пакетик. Достала из секретной книги сто долларов одной бумажкой, подаренные ей на прошлый день рождения родителями Валерия (ее родители об этом ничего не знали, иначе деньги пришлось бы вернуть). Включила компьютер и скопировала все нужные ей файлы на дискеты. Затем запустила процесс форматирования жесткого диска. Ирочка, которая долго зарилась на этот компьютер, будет здорово разочарована. Гадость, конечно, мелкая, но все равно приятно. Пусть теперь сама повозится с загрузочными дисками. Когда поправится. Огляделась вокруг. Натолкнулась на шкатулку с бижутерией, подаренной ей в свое время бабушкой, мамой отца. Среди дешевых безделушек лежала пара золотых серег и тяжелое золотое кольцо-печатка. Их Марина положила в отцовский конверт. Да, теперь, кажется, взяла все, что надо. Что ж, посидеть пару минут на дорогу и прочь из этого ада. Больше ноги ее здесь не будет.
Еще через десять минут она, вырвавшись из духоты родительской квартиры, шла по улице, неся на плече тяжеленную сумку и жадно грызя только что купленную ею ватрушку. Она возвращалась к жизни, и очень хотела есть. Немного тряслись руки, но исключительно на нервной почве. Она впервые в жизни сделала что-то, что всерьез шло вразрез с тем, что от нее хотели. И была очень горда собой. И очень напугана.
* * *
Дмитрий шел домой. Переговоры с заказчиком прошли успешно, задаток приятно оттягивал карман. Взгляд помимо воли скользил по витринам магазинов, и очень тянуло зайти внутрь и купить очередную порцию огненной воды. Нет, нельзя. Работы еще невпроворот, а сроки поставлены более, чем конкретные. Лучше подождать недельку. А если пива? Блин, но на пиве он не остановится, это однозначно, пойдет за догоном, значит — работа полетит к чертям. Ладно, тогда он себя побалует хорошим кофе. Все равно кофейный запас подошел к концу, надо пополнять. И кофе превосходно можно пить в одиночку, а водка, как ни крути, требует компании. Хотя бы вначале.
Закупив все, что хотел, Дмитрий вошел в родной подъезд. И увидел ее. Вчерашнее чучело. Чучело сидело на подоконнике, как нахохлившийся птенец-слеток, и сосало чупа-чупс. На его немой вопрос она просто ответила: «Мне некуда было идти».
Ругаться на лестничной клетке, радуя соседские уши, было бы верхом глупости, и он указал ей на свою квартиру, мол, проходи, поговорим. Она легко впорхнула внутрь, волоча за собой бесформенный баул.
— И что ты здесь делаешь? Только не говори, что зашла отдать мои вещи, все равно не поверю.
— Мне надо было уйти из дома. А ты — единственный, к кому я могла пойти. Не бойся, я ненадолго. Вот найду себе комнату и уйду от тебя. Не бойся, я тебе не помешаю. Хочешь, буду еду готовить и убираться? А может быть, тебе деньги нужны? Ты скажи, у меня есть. Я же понимаю, что это все не бесплатно.
— Знаешь, мне как бы постояльцы совсем не нужны. Я привык жить один, и меня это устраивает. Кроме того, а ты подумала своей маленькой глупой головой о том, что ты можешь меня здорово стеснять?
— Но у тебя же две комнаты…
— Дело не в количестве комнат и не в размере квартиры. Я теперь вряд ли смогу пригласить к себе женщину для взаимного, скажем так, общения. Представь себе, как я буду ей объяснять, кем ты мне приходишься, и что ты здесь делаешь.
— Я… Я завтра же найду комнату и уйду от тебя. Мне действительно больше некуда идти. Пожалуйста, потерпи меня чуть-чуть. Не прогоняй.
— Так, а реветь совсем не обязательно. И даже носом не хлюпай. Бог с тобой, неделю я тебя выдержу. Но только неделю, слышишь? Да, кстати, ты ела? Понятно, опять голодная. Ну давай, марш на кухню отрабатывать мое гостеприимство. Почистишь картошку и лук. Остальное я сам сделаю, а то еще запортишь сдуру.
Когда они уселись за стол, Дмитрий смог наконец-то рассмотреть ее как следует. Да, симпатичное чучело ему попалось. Немножко накормить, немножко поработать над прической и лицом, и хоть в фотомодели. Что-что, а женскую красоту он ценил и понимал. Вот только взгляд у нее совершенно забитый. Она из-за этого и смотрится, как блаженная. А рот открывает — вроде как с головой у нее все в порядке. Мысли связные, и говорит правильно. Чувствуется, что начитанная девушка, домашняя. Не оторва какая-нибудь. И не матерится. Женского мата Дмитрий не переносил просто органически, он резал его слух подобно скрежету камня о стекло.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6