И сейчас она снова посмотрит на него, Гавона, ледяным презрительным взглядом, как тогда, и отдаст свое тело его другу· и не остановится даже тогда, когда Гавон, подталкиваемый яоследнимш остатками юношеского достоинства, зажжет свет.
Где-то глубоко в сознании все же оставалась часть космодора Рен-Барха, потому что на миг мелькнуло презрение к могуществу сна, тратящего силы на давно прожитое. Но то, что произошло потом, отнюдь не было повторением. Спинка кровати начала вытягиваться и утолщаться, приняла очертания дарха… не просто дарха, а Доктринера — он был значительно моложе, таким, каким он был в первые годы их знакомства. Великий Доктринер наклонился над сплетенными телами. Рассматривал их внимательно и заинтересованно, словно перед ним были инфузории, поведение которых разрешит важную биологическую проблему. Когда в кровати все было кончено, он взглядом подозвал Ее. Девушка подняла голову; в ее глазах засветилось нетерпеливое радостное ожидание, то ожидание, с которым все личные сотрудники Доктринера, в том числе и Гавон, спешили получить следующую задачу от любимого, шефа.
И невероятная догадка пронеслась в мозгу, разрушила преграды между сознанием и подсознанием, между молодым Гавоном и зрелым Рен-Бархом, между спящим и бодрствующим, между сном и действительностью. Происходило то, что происходило не раз перед ним, что он сам много раз совершал при наборе и воспитанив новых космодоров и социотехников. То, что Доктринер шутя называл «облегчением совести от иллюзий», а социотехника ясно сформулировала как «разрушение утопических ценностей». Гавон понял, что должен крикнуть и даже сделал это, но изо рта его выплеснулось пламя, подожгло кровать, Ее, его друга, Доктринера. Остался лишь дым, он принял очертания Сая и сказал…:
— Пора просыпаться, Гавон.
Это был живой и реальный Сай. Он наклонился над' Гавоном и смотрел на него спокойно и приглашающе. Но космодор не хотел вставать. Факт, что он проснулся и сон кончился, на этот раз не принес облегчения. Сон был где-то рядом, сила его заключалась в выводах, оставленных после себя. Гавон испытывал всепоглощающее чувство страха.
«Психономатор!»
В ответ лишь тишина.
«Психономатор!»
— Он не поможет тебе, Гавон, — спокойно сказал Сай.
Рен-Барх окинул его диким взглядом и быстро вскочил. Потребовалось огромное усилие, нет, даже насилие над собой, чтобы возвратить себе хотя бы на миг способность анализировать. Этого быг ло Гавону достаточно, чтобы увидеть, как изменился Сай. Точно. отмеренные движения, сменившие суетящуюся взвинченность вчерашнего и позавчерашнего Сая? Что могло означать это непроницаемое лицо, этот взгляд, похожий на тот, светящийся темнотой взгляд Сая из сна?
— Что это значит? — тихо, едва владея голосом, спросил Гавон. — Кто вы, Сай?
— Человек с Земли, Гавон.
Космодор вскочил с кровати, приблизился к Саю, долго смотрел на него, потом вдруг замахнулся. Целился в челюсть, но рука его ударилась обо что-то невидимое. Рен-Барх вскрикнул от боли. Он сделал еще одну попытку взять себя в руки. Не смог.
— Вы не с Земли, Сай! — вскрикнул он. — Я знаю, кто вы! Вы агент высшей цивилизации! Еще сто лет назад теоретически было предсказано ваше существование. Сто лет мы боялись, что встретим вас. Потом успокоились, вот в чем и наша глупость! А вы ждали, пока мы успокоимся, ведь так! Вы следили за нами…
— Нет, Гавон. Мы за вами не следили. Вы сами сообщили о себе, посылая Станцию-300.
Гавон в шоке опустился на кровать.
— Но в станции не было никакой информации о нас.
— Конечно, вы позаботились о том, чтобы не было информации. Но информация существует на многих уровнях. Даже воздух может рассказать о тебе. Почему ты не стал поэтом, Гавон?
Космодор чуть не поперхнулся от этого неожиданного и нелепого вопроса. Пока он соображал, какой смысл несет в себе сказанное и как ответить, Сай произнес:
Да, опоздали все желания,
Ее приход в горящий сеновал
Безмолвного и тихого познания…
— Ты помнишь это стихотворение, Гавон? Ты посвятил его девушке, о которой я тебе напомнил. Но дархианская цивилизации не нуждается в поэтах. Поэты не подчиняются психономическим формулам. И тебе не позволили стать поэтом, Гавон. Ты был слишком ценен. Ты считаешь, что сам выбрал путь космодора? Нет, Гапон, его выбрали для тебя. Да, ты дарх редких психических и интеллектуальных качеств. Отвечаешь дархианским нормам гениальности Не удивляюсь, что сам великий Доктринер занялся твоим формированием. Ты понял из своего сна, что измена твоей любимой — одна из существеннейших манипуляций тобой. Одновременно с тобой был подвержен обработке и твой друг, который сейчас служи в репрессивных отрядах. Он был промежуточным продуктом без особой ценности. Но ты, Гавон Рен-Барх, стал одним из наиболее ценных кадров дархианской армии. У тебя есть качества. А качества служат ценностной системе — предполагаю, что тебе извесно это универсальное понятие, которое объединяет мораль, нравственность, нормы поведения. Тебе, Рен-Барх, пересадили новую ценностную систему — операция, которая тебе хорошо известив и которую ты неоднократно проводил с другими.
— Значит, и Литена, — губы космодора с трудом произнесли забытое имя друга, — Литена тоже подвергли манипуляции? кими же были разрушающие мотивы для него?
— Тоже довольно-таки стандартными, Гавон, — соучастие в подлости. Она сделала его своим сотрудником, открыла ему часть правды о себе с условием, что будет принадлежать ему, если он поможет обработать тебя. Старо и скучно, Гавон. И за этим всегда стоял твой дорогой Доктринер, который считает твое приобщение произведением искусства и который сам создан подобным oбразом. Потому что такова сущность вашей психономии, Гавон, — она возводит в культ беспомощность, она неспособна понять, что личности необходимо непрестанно меняться, становиться совершение, богаче духом, психономия ставит себе чудовищную цель поддерживать, дух статичным, хирургически удаляя каждый росток творческого волнения и поиска. И достигает успеха, как ты, Гавон Рен-Барх.
Космодор (хотя уже каким космодором он был) слушал и тело его наливалось усталостью. Вся его знаменитая жизненная энергия и жажда победы исчезли бесследно и единственным его желанием было закончить, наконец, этот разговор и умереть спокойно.
— Да, хотел еще спросить… — мысль его тонула в страшной усталости. — И еще, Сай… Эта информация о вашем социальном устройстве и суперфирмах… выдумка?
— Конечно, Гавон. Нам не надо было заглядывать далеко в нашу историю, чтобы заимствовать эту социальную структуру. Так выглядела часть нашего мира несколько столетий тому назад, так: выглядел и один средний Сайрас Джеральд в этом мире.
Гавон медленно встал. Направился к двери слепой, неуверенной походкой. Остановился. Дверь открылась перед ним, но он не переступил порога — забыл, куда направился.
— Космодор, не спеши! — сказал землянин и Гавон, овеянный неожиданным теплом его голоса, повернулся. — У тебя есть время все оценить. Подумай о себе, Гавон-Рен-Барх, и сделай выбор. Ты можешь вернуться на Дарх — это тоже решение, несмотря на то, что там скоро будет очень трудно жить по-старому. Можешь лететь на Землю и развить происходящее в тебе. Это будет очень мучительно, ко это тоже решение.
Гавон попытался улыбнуться. И что-то произошло. В этом моментальном движении мышц лица разрядилось все напряжение, на-полнявщее его тело. Туман перед глазами рассеялся.
— Гавон, — сказал землянин, — в докладе Станции-300 была показана лишь часть прошлого нашего мира. Была еще другая часть. Без психономии. Над этим тоже подумай, космодор.
Последняя фраза повисла в воздухе. Землянин исчез. Гавон пошел в командный отсек, в этом как будто был какой-то смысл,…хотя едва ли…
Другой путь развития. Без Психономии?
Дверь отсека открылась. Напротив сиял экран и в центре его — огромная Земля.
«А она красивая…»
Такая оценка Земли заставила Рен-Барха очнуться и прислушаться к себе. Где-то в огромном и плотно закрытом лабиринте мозга шевельнулась мысль. Она маленький зверек, не знающий, есть ли из лабиринта выход и стремительно несется по коридорам между холодными слезящимися стенами, такими неровными, что· каждая щель угрожает поглотить ее…
О, Великий Дарх, действительно ли я написал это стихотворение…

1 2 3