Жизнь катилась мимо. Не ему улыбались девицы в барах, не перед ним расшаркивались официанты царицынских кабаков, даже солнце — черт его побери — оно тоже светило не ему.И тут в одной из газет Ухваткин прочитал заметку о Джуне Давиташвили, Кашпировском, филиппинских знахарях и прочей чертовщине. Прочитав заметку, Ухваткин ощутил восторженный холодок в груди: вот она, искомая жар-птица!Остальное было делом техники. Он уволился с мясокомбината, отпустил черную бородку, придававшую ему мефистофельский вид, заказал в ателье Военторга черную мантию с золотыми звездами, после чего объявил себя любимым учеником тибетских махатм и верным последователем Рабиндраната Тагора. На три месяца он выехал из Царицына, собирая в Придонье под руководством старушки знахарки целебные травы и корешки. В городе он уже объявился в новом качестве. Всем знакомым он говорил, чго окончил курсы черной и белой магии, учился у знаменитого воронежского колдуна Варуги и вошел в десятку лучших целителей России Псевдоним Ухваткин избрал себе звучный и непонятный — «Онгора», объясняя всем, что «Онго» на древнесарматском обозначает «мудрый», а окончание «ра» указывает на то, что происхождение свое он ведет от арабско-ведических богов Египта. Он завел обширную переписку с другими целителями и даже набрался нахальства, чтобы написать письма сибирскому шаману Пантелеймону и самой Джуне. Пантелеймон прислал ему из далекой Якутии божка, вырезанного из моржового клыка, и нитку сушеных тундровых мухоморов, а Джуна коротким посланием скупо поздравила новоявленного целителя и экстрасенса со вступлением на Великую Дорогу Познания, приближающую живущих к пониманию Истины. Письмо это Онгора в золоченой рамке повесил над письменным столом, чуть ниже на маленьком гвоздике висела связочка сушеных мухоморов, а под ними на узенькой полке желтела фигурка неведомого сибирского божкаРеклама сделала свое дело. К Онгоре потянулись клиенты. Целитель не отказывал никому. Он вглядывался в фотографии, пытаясь найти без вести пропавших, лечил цирроз печени и простатит, вызывал духов, изгонял нечистого, заряжал воду, которая под воздействием флуктуационного поля Онгоры становилась столь лечебной, что одновременно лечила от запора и поноса, рассасывала геморрой и гланды, предотвращала инфаркты и способствовала общему омолаживанию организма.Деньги потекли рекой. Те, кому от лечения легче не стало, о визите к Онгоре помалкивали, чтобы не быть осмеянными. Те, кто почувствовал легкое облегчение от недугов, славили мага и кудесника на всех углах, а это в свою очередь способствовало притоку новых клиентов. Онгора купил себе автомашину, кооперативную квартиру, гараж и дачу. Рестораны стали явью, а длинноногие девицы из баров стали улыбаться именно Онгоре, и не только улыбаться, если говорить честно и по большому счету. В гордыне Онгора посетил ресторан «Турист», где когда-то работал официантом, и потребовал, чтобы его обслужил лично метрдотель, оставив тому щедрые чаевые.«Трудовые» накопления помогли целителю организовать пару передач по местному телевидению. Ошалевший от щедрости Ухваткина ведущий назвал его в передаче потомком великих колдунов России, талантливейшим учеником Джуны (при этом крупным планом были показаны Пантедеймоновский божок и поздравительное послание целительницы). Ухваткин сообщил телезрителям, что является аскетом, которого не прельщает роскошь и богатство, зарядил всем по баночке воды, дал установку на выздоровление от простудных заболеваний и пообещал, что в одной из передач он публично оживит труп, вдохнув в него витальную энергию ведического божества типа Ману. Удивительно, но он уже сам верил, что способен на это.Несколько подпортила репутацию Онгоры драка в ресторане «Маяк», в результате которой экстрасенс две недели ходил в солнцезащитных очках, маскировавших темные и опухшие подглазники. Повышенное внимание со стороны милиции и некоторое охлаждение поклонников заставили Онгору временно сменить областной центр на сельскую глубинку, поэтому предложение председателя Бузулуцкой районной потребкооперации Сафонова экстрасенс принял без особых размышлений. Это предложение позволяло Онгоре не только восстановить свое пошатнувшееся реноме, но и заработать на поездке некоторую сумму. В выходцев из прошлого Онгора не верил и полагал, что в самом худшем случае будет иметь дело с ловкими мошенниками, решившими облапошить доверчивых лохов из Придонья. Да вы сами посудите — жуликов и мошенников видели все, а многие даже становились их жертвами, но кто может похвастаться, что встречался с выходцами из прошлого? Римские легионеры в Бузулуцке были таким же нонсенсом, как питекантроп в Колонном Зале Дворца Съездов. Некоторые читатели могут возразить, что питекантропов в Колонном Зале они видели по телевизору, и не раз. В переносном смысле, возможно, и видели, а вот чтобы с дерева слез и по паркету зашастал? Да еще с суковатой дубиной наперевес? Читая очерки о Калиостро и графе Сен-Жермене, Онгора ни разу не усомнился, что речь в этих очерках идет о блестящих мошенниках, у которых не грех и поучиться приемам облапошивания сограждан. В Вечного Жида он не верил из принципа, полагая, что вся эта история придумана для того, чтобы кто-то мог заработать на жизнь.В Бузулуцк Онгора поехал с легким сердцем и спокойной душой, полагая, что жулик жулика разоблачить всегда сумеет, а если понадобится, то и договорится с противной стороной ко взаимной выгоде и удовольствию.Остановился Онгора в доме у председателя потребкооперации, где ему отведена была отдельная горенка, а стол хлебосольного хозяина ломился от разносолов.— Мы люди скромные, — говаривал Иван Семенович. — Питаемся чем Бог пошлет!Судя по запасам его холодильника и погреба, Сафонов ходил у Бога в любимчиках.Направляясь в райком партии, Онгора все еще не верил в реальность перемещений во времени, но на всякий случай из найденного на дороге куска медной проволоки сделал небольшую рамку для биолокации.— Пригодится, — небрежно сказал он Сафонову. — Возможно, придется определять структурное качество хронополя. А для этого лучшего прибора и не найти. Этому я у воронежского колдуна Варуги научился. Ба-а-альшой знаток пространственно-временных флуктуации!Надо сказать, что терминологией Онгора подпитывался из различных научно-популярных брошюрок общества «Знание». Вовремя ввернутый в разговоре диковинный термин сильно повышал ученость Онгоры в глазах посетителей, а этим упрощалась обработка клиента при назначении гонорара за оказанные Онгорой услуги.Каждый мошенник полагает, что он на порядок выше своих собратьев. Не был исключением из общего правила и Онгора, всегда помнивший, что в его паспорте проставлена отнюдь не магическая фамилия, а правоохранительные органы хранят в своих анналах эпизоды его славного прошлого. Следуя за своим провожатым, Онгора прикидывал, сколько ему содрать с районных власть имущих, чтобы и их не обидеть, и себя не обделить. Примерно о том же, но в обратных выражениях, думал Сафонов, ведь всякие выплаты найденному им по указанию секретаря райкома проходимцу били по карману именно его самого. Онгора остановился у входа в кабинет первого секретаря. Проволочная рамка в его руках бешено завращалась.— Ого, сколько отрицательной энергии! — с сожалением воскликнул Онгора. — Чистить надо! Чистить! И немедленно, Иван Тимофеевич!Иван Семенович выразительно покачал головой.— Похоже, тебе в кабаке мозги отбили! — ухмыльнулся он. — Ты бы еще этой железкой у Царицынского КГБ покрутил! Глава двадцать четвертая Клавочка хлопотала по дому. Птолемей Прист, развалившись в кресле, с ленивым интересом наблюдал за порхающей по комнате женщиной.— Сам он пришел, — щебетала Клавочка. — Я сама, Птоля, очумела, когда его на пороге увидела! Чаю ему, старому кобелю, попить захотелось! Клянусь тебе, я даже намеком ему поводов не давала! Веришь? — Поспешность, с которой женщина прижала руку к аппетитному бугорку, оттопыривающему ткань халата, позабавила старого солдата. — Нон эст кулпа вини, — сказал он, кивая бритой головой. — Виноват пьющий!— Бухой он был вусмерть! — обрадовалась подсказке Клавочка. — Они весь вечер в «минтайке» гудели, вот ему, старому козлу, женской ласки и захотелось. Да я же его гнала, Птоля, ты сам видел!Видел это Птолемей Прист, своими глазами видел. Особенно когда этот тощий седой консул из области, повадками схожий с иудейскими мытарями, начал косноязычно оправдываться, принимая его, Приста, за какое-то местное божество. Но сейчас ему не хотелось говорить об этом ничтожестве, сейчас ему хотелось смотреть на женщину.Эта женщина ему нравилась. Нельзя было сказать, что в жизни своей центурион был обделен женской лаской, скорее наоборот — помнится, в Карфагене или в Персидском походе… Бывалый солдат почувствовал, что краснеет. Смущение было непривычным центуриону, он отвернулся, разглядывая когда-то однажды удивившие его ходики, посмотрел на пышно взбитую пуховую перину, на кружевные рюшечки вдоль подушек и вдруг осознал, как надоело ему воевать за то, чтобы другие могли спокойно валяться на таких вот постелях. Надоело идти рубиться на мечах за лживые лозунги про патриа, а потом оплакивать мортус товарищей. И всегда мантес ауру поллицери щедро сулили, а что толку — к сорока пяти годкам центурион только и накопил, что шрамы на теле и невидимые миру раны души.— Хватит войны, — неожиданно для себя подумал вслух Центурион. — Осяду здесь, женюсь на Клавдии… Сколько времени мне еще осталось жечь костры под небесами? В конце концов, где хорошо, там и Отечество.А здесь, в Бузулуцке, центуриону впервые в жизни было хорошо и спокойно.Клавочка, словно читая мысли центуриона, села на краешек пуховой перины, влажно посмотрела на мужчину… Не мастер я, дорогой читатель, описывать любовные сцены. Одним словом, схватил Птолемей Прист Клавочку в крепкие мужские объятия и, как говаривал русский сатирик Аркадий Аверченко, все заверте…Белла геронт алии! Пусть воюют другие! У влюбленных достаточно своих неотложных дел.Именно в то время, когда Птолемей Прист вносил свою лепту в дело мира, Гней Квин Мус шел по аллее Цезарей, бережно держа в руках маленькую ручку Леночки Широковой.Гипсовые цезари молочно светились в вечернем сумраке. От скрытого деревьями Дома культуры доносилась грохочущая музыка. Это играл на танпах бузулуцкий ансамбль «Квириты Цезаря».— Челентано, — нежным голоском спросила Леночка, — когда ты пойдешь к моим родителям?Гней Квин Мус потупился и принялся разглядывать свои кроссовки. Привыкший в любовных баталиях к стремительным атакам, он чувствовал, что не может применить этой тактики к Леночке. Ему всегда нравились женщины, которые жалуют мужчинам свои милости постепенно. Поспешность говорит о жадности женщины, а жадных женщин Гней Квин Мус не любил, поэтому без малейшего сожаления оставлял их после первой же страстной ночи. Его взаимоотношения с Леночкой Широковой были чисто платоническими и не шли далее вечерних воздыханий и робких пожатий тоненьких пальчиков. Гней читал девушке стихи Овидия, Горация и Вергилия, наполняя любовную лирику жаром личной страсти. Любая вдовушка или разведенка давно бы поддалась очарованию хрипловатого голоса Гнея, его личному обаянию и позволила бы увлечь себя на ложе любви в виде ближайшей копны сена. Леночка Широкова чарам не поддавалась и на все вергилиевские намеки о твердом пестике влюбленного отвечала декламатору, что пестик пестиком, но она, Леночка, — за чистоту отношений и целомудренность, поэтому только законный супруг получит возможность растирать своим пестиком зерна любви в ее ступке, а внебрачных отношений она не признает — не так, милый, воспитана!— Челентано, — несколько обиженно, но настойчиво продолжала Леночка. — Что же ты молчишь, Челентано? Ты не хочешь поговорить с моими родителями?Вместо ответа Гней Квин Мус снял с себя куртку и набросил ее на хрупкие девичьи плечи. Леночка этими самыми плечами раздраженно передернула:— Ах так, да? Ну и не лезь ко мне со своими нежностями! Поркус ты, Челентано, и даже не поркус, а большая взрослая свинья. Как в парке, так ты ко мне жмешься со своими аморами, а как к родителям идти, так тебя не дозовешься. Правду девчата говорили — ты просто бабник, Челентано! Тебе от женщины одного надо. А вчера еще пел, что у тебя аморис убундантиа эрго ме! Брехун ты, Челентано, обыкновенный армейский брехун! Отстань от меня! — пресекла Леночка попытку Гнея примирительно обнять ее за плечи. — Не лезь ко мне, иди вон Нинке Шкатовой Овидия читай! Про пестик и нежные тычинки, которые целует мотылек!Она сорвала с себя куртку и побежала прочь, заливаясь на ходу легкими и светлыми слезами. Так плачут лишь те, кто понимает, что их любят, а потому рано или поздно исполнят любое, даже самое несбыточное желание.Гней Квин Мус догнал Леночку уже около двора Широковых. Леночка бурно протестовала против крепких объятий Гнея и даже отталкивала любимого, упираясь в Широкую грудь маленькими кулачками.— Эллен, — отчаянно зашептал Гней Квин Мус. — Цивис Романус Сум!Он продолжал говорить девушке, что сам не знает своего будущего, ведь вся его жизнь в руках божественного цезаря, и армия не игрушки, завтра его вполне могут послать в далекий и опасный поход. Он, Гней, рад бы был пойти к родителям Леночки и попросить их отдать Леночку ему в жены, но он же чужак и не знает местных обычаев, и в Бузулуцке у него ни кола ни двора, и жалованья ему пока не платят, и присягал он цезарю, и клятвы ему страшные давал… Гней бормотал это, мешая русские и латинские слова, Леночка слушала его, доверчиво прижавшись к широкой легионерской груди, а потом деловито и задумчиво сказала:— Челентано, ты это все мне набрехал потому, что у тебя паспорта нет? — И, не дожидаясь ответа, обняла его за шею: — Брехун ты, Челентано! Настоящий армейский брехун!В это время ворота во двор Широковых с лязгом распахнулись, и отец Леночки, смущенно покашливая, позвал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24