— Ты мне нравишься. Беру штурманом, — просто ответил он.
— А сколько человек входит в состав экипажа ракеты?
— Двое.
— Как?! Всего лишь два человека?
— Не удивляйся. Гравитонная ракета — новая и еще не испытанная машина для преодоления пространства-времени. Поэтому Всемирный Научно-Технический Совет вначале хотел послать ракету вообще без людей, заменив их роботами. Но после жарких споров Совет удовлетворил мое желание самому лететь на гравитонном корабле… и разрешил взять одного добровольца-штурмана. Мне надо лично проверить ряд теоретических положений. Чрезвычайно интересно проверить на практике, какие свойства получат пространство, время, масса тел за порогом скорости света.
— При скорости, равной скорости света, время в астролете должно остановиться, — несмело заявил я, вспоминая формулы Лорентца.
— Вот именно, — поддержал меня Самойлов. — Однако я не могу сейчас предсказать, что произойдет со временем при сверхсветовой скорости. Только познав все, можно умирать, — неожиданно грустно улыбнулся академик. — Я хотел бы жить бесконечно…
И тотчас перешел на сухой, деловой тон:
— Итак, решено, мы летим. Через полгода на лунном космодроме, в Море Дождей, состоится старт гравитонной ракеты «Урания».

Глава третья. СЕРДЦЕ ОСТАЕТСЯ НА ЗЕМЛЕ
С тех пор как Всеобщая Связь объявила всей планете о предстоящем полете к центру Галактики, нас с Самойловым беспрерывно осаждали толпы любопытных, щелкая перед самым носом фотоаппаратами. Моя физиономия не сходила с экранов телевизоров. Иногда меня неожиданно останавливали на улицах незнакомые люди, горячо поздравляли, жали руки. Некоторые по-хорошему завидовали.
Но никто не знал, как тяжело приходилось мне в эти дни. Пожалуй, больше, чем предстоящее галактическое путешествие, меня мучил вопрос: что я скажу Лиде? В глубине души я сознавал, что поступил не совсем по-товарищески, внезапно уехав в Академию Тяготения. Но ведь я не знал, увенчается ли успехом моя поездка.
Вот уже пятый день, как я возвратился в Космоцентр, с болью думая о разлуке. К Лиде я боялся заходить, иначе не смог бы с ней расстаться. Едва я начинал думать о встрече, как все мужество покидало меня.
Как разрешить эту мучительную проблему, встававшую перед космонавтами с тех пор, как начались первые межзвездные перелеты? Жизненный опыт, накопившийся за истекшие века межзвездных путешествий, указывал лишь два разумных выхода: либо обоим избирать профессию звездоплавателя, либо астронавту не вторгаться в жизнь земной девушки. Волей обстоятельств я оказался в безвыходном положении. Неужели эта светлая девушка должна будет страдать? Ночи напролет я проводил в мучительных раздумьях, терзаясь и укоряя себя.
Академик, поглощенный подготовкой к полету, ни о чем не догадывался. Мой унылый вид он принимал за сосредоточенность, неразговорчивость — за скромность.
— Подумай только, как нам повезло, — говорил он, почти с нежностью глядя на меня. — Ты увидишь то, чего не видели самые прославленные астронавты земли.
Встреча, которой я так боялся, произошла, как это часто бывает, совершенно неожиданно: я чуть не столкнулся с Лидой под аркой Дома Астронавтов — так внезапно она вышла из-за колонны главного входа.
— Лида… — выдохнул я и замолчал.
Я ожидал слез, упреков, умоляющих взглядов. Плохо же я знал свою подругу!
Лида приветливо улыбнулась и как ни в чем не бывало взяла меня под руку. Она была спокойна!
— Здравствуй, Виктор… Или ты лишился дара речи?
— Лида… — снова начал я.
— Не надо, — мягко остановила она меня. — Я знаю, что ты хочешь сказать.
— Лида! — воскликнул я. И ты…
— Да, я горжусь тобой, — быстро закончила она, хотя я собирался произнести совсем другие слова.
Я был сбит с толку, чувствуя себя сентиментальным идиотом.
— Но…
— Зачем ты усложняешь? — упрекнула меня Лида. — Разве я не понимаю?.. — Она ласково коснулась моей руки. — Полет к центру Галактики стоит любых жертв… Повторяю: я горжусь! Тебе оказана величайшая честь.
Я смотрел на нее, широко раскрыв глаза, словно видел в первый раз. Вероятно, у меня был настолько глупый вид, что Лида громко рассмеялась. Однако этот смех показался мне не таким уж искренним.
— Не будем больше говорить об этом. Пойдем лучше в Парк Молодости. — Она махнула рукой в ту сторону, где пышно разрослись березы, липы, клены. Зеленую стену рассекали прямые стрелы стартовых колонн, у подножия которых располагались «космодромы» детских прогулочных «ракет» и «гравипланов».
…Последние дни, проведенные с Лидой, остались в моей памяти самым ярким воспоминанием. По молчаливому уговору мы не касались больше предстоящего галактического путешествия. Мы просто брали от жизни все, что она могла дать и, соединив руки, плыли по шумной Реке Жизни, с гордостью всматриваясь в цветущие берега Страны Осуществленных Надежд.
Втайне я не переставал восхищаться выдержкой и стоицизмом Лиды. Она была настоящей дочерью Нового Мира, Женщиной с большой буквы. Почти с ненавистью вспоминал я свои гамлетовские терзания. Лида оказалась сильнее меня! Впрочем, может быть я преувеличиваю? Возможно, и в ее душе бушует море противоречивых чувств и она так же мучается и грустит? Кто знает! Все мои попытки проникнуть в ее душу неизменно разбивались о броню приветливости, завидного самообладания, какого-то высокого духовного спокойствия.
Лишь однажды в словах Лиды прозвучал слабый намек на боль, которую прочинила ей весть о нашей разлуке.
— Вскоре я покину Космоцентр, — медленно промолвила она. — Здесь все… — спохватившись, она умолкла. Потом закончила твердым голосом: — Меня давно привлекает Меркурий.
Я понял ее невысказанную мысль. Она не останется в Космоцентре, где все напоминало бы ей о днях нашего счастья.
— Но почему именно Меркурий? — удивился я.
— Там не хватает радиооператоров, — спокойно пояснила она. От ее минутной слабости не осталось и следа. — Фотоэлементный энергоузел на дневной поверхности Меркурия строят тысячи роботов и кибернетических механизмов. Чтобы управлять ими, нужны операторы на пунктах радиотелеуправления.
Я вспомнил свой первый полет на Меркурий, посадку в Пограничном Поясе, разделяющем дневную и ночную стороны Меркурия, и внутренне содрогнулся. Перед глазами встали необычные ландшафты этой завороженной Солнцем планеты. Черно-фиолетовое небо, на котором яростно пылает огромный косматый диск вечно незаходящего Солнца; подавляющее зрелище рек и озер расплавленного олова; горящие черные равнины; мрак ледяных пустынь на ночной стороне, долины и плоскогорья, засыпанные слоем смерзшихся газов.
— Только не на Меркурий! — поспешно воскликнул я. — Борьба с природой завороженной планеты под силу лишь мужчинам…
Лида гневно взглянула на меня, словно осуждая за недооценку сил и способностей женской половины человеческого рода.
— Я знаю причину твоей позорной отсталости, — насмешливо сказала она. — Ты слишком много времени провел в Космосе… и не уловил новых веяний в жизни общества.
Мы принялись ожесточенно спорить. Я долго убеждал Лиду, что льды на земных полюсах, где полным ходом шел монтаж термоядерных солнц, или просторы Гренландии, половина ледяного щита которой уже была растоплена, — не менее грандиозное поле для приложения сил, нежели фотоэлементная стройка на Меркурии.
В конце концов она согласилась со мной.
Дни летели стремительной чередой. Как будто вчера мы вошли с Лидой в Парк Молодости… Я искренне удивился, когда обнаружил, что до отлета на Луну осталось немногим больше недели.
Впоследствии, когда мы долго блуждали в центральной части Галактики и беспощадный Космос, казалось, готов был раздавить нас, я всегда ощущал великую моральную поддержку при воспоминании о Лиде. Я всегда вызывал в памяти один из последних вечеров с ней.
Мы сидели в причудливой беседке, прилепившейся у высокого обрыва речного берега. Волга, серебрившаяся в лунном свете, с тихим рокотом катила свои воды на юг, в Большое Море. Где-то внизу раздавались фырканье, смех любителей ночных купаний. Изредка по стрежню реки проносились ярко освещенные гидролайнеры, почти бесшумно скользя на подводных крыльях.
Лида напряженно смотрела в пространство, словно разглядывала что-то в сумраке заволжской стороны. Молчание прочно соединяло наши сердца и мысли.
— Я хотела бы раствориться в бесконечности, — внезапно заговорила она. — Превратиться в астральную субстанцию, вечно следовать за «Уранией». Но не совсем перейти в бесплотное состояние, а так, чтобы вы ощущали мое присутствие… не забывали бы земную родину.
— Ни один космонавт-межзвездник еще не забыл отчизны даже ради самых лучших миров Вселенной, — возразил я. — Он оставляет на Земле самое дорогое…
— Не забывай же… — она не закончила фразы, но я все понял, встретив бесконечно любящий взгляд.
Я молча обнял ее и поцеловал.

***
Незадолго до отлета на Луну, где нас ожидала «Урания», Высший Совет по освоению Космоса устроил в Космоцентре прощальный вечер. Огромный зал со сферическим куполом, уставленный столами с легкими напитками, яствами и цветами; тысячи оживленных лиц, друзья, с которыми расстаешься навсегда; музыка, дети, по давнему обычаю пришедшие пожелать нам благополучного возвращения.
Вступительные речи произносились в наше отсутствие: мы с Лидой не успели к началу, с трудом пробившись сквозь массы людей заполнивших Площадь Астронавтов. Перед телевизионным экраном во всю стену стояли тысячи космонавтов, не сумевших поместиться в зале.
Наконец мы добрались до входа в Зал Совета и заняли свои места.
И вовремя! Выступал академик Самойлов.
— Мы счастливы! — начал академик, и я невольно расправил плечи. — Да, мы счастливы, что именно нам выпало счастье… — Тут он запнулся, сообразив, очевидно, что слишком много получается счастья. — Мы рады, что первыми из людей полетим туда, где человечеству откроются новые горизонты познания. Еще Циолковский сказал…
Я так и предполагал, что академик не умеет произносить торжественных речей, и облегченно вздохнул, когда он принялся отвечать на записки. Первая из них, смятая в комок, спикировала с галерки, где сидели молодые слушатели Академии Звездоплавания. Самойлов развернул записку, прочел и торжественно поднял палец.
— Вопрос по существу, — объявил он. — Чувствуется, что его задал мой студент. (Протестующие возгласы сверху.) Почему к центру Галактики, а не ближе? Видите ли, планетные системы в тех областях много старше нашей, и именно там мы рассчитываем найти не просто органическую жизнь, но и древние цивилизации. Не случайно намечена и конкретная цель: желтая звезда, совершенно идентичная нашему Солнцу, с планетной системой. Несомненно, что там отыщется хоть одна планета, подобная нашей Земле.
— Каким принципом вы руководствовались при выборе вашего астронавигатора?
Это было сказано неокрепшим мальчишеским басом (вероятно, первокурсник Академии Звездоплавания). «Да, да!», — подтвердило сверху множество голосов. Начальник Космоцентра, сидевший справа от меня, привстал со стула, прокашлялся и зазвонил в колокольчик.
— Извольте, отвечу, — отпарировал Самойлов и успокаивающе повел ладонью в мою сторону. — Мне импонирует, что Виктор Андреев высокого роста и не придется в продолжение долгих лет смотреть на него сверху вниз.
Мальчишеский бас не унимался:
— Это не ответ!.. Все хотят лететь!
— Да, да! Мы тоже высокого роста.
— Увы, — академик развел руками. — Приятно видеть ваш энтузиазм, но вместе с тем и прискорбно. Всех желающих не возьмешь! Мой спутник имеет еще одно неоспоримое преимущество: он молод… (Возглас с галерки: «Я тоже молод!») Это заметно, — немедленно отозвался Самойлов под общий смех. — Он молод, но, несмотря на это, налетал уже триллион километров.
Наконец слово предоставили мне. Я не стал подниматься на кафедру, чтобы не усугубить впечатления, произведенного речью академика, а встал у стола в позе, которая казалась мне наиболее естественной. И вдруг я непроизвольно поднял руку, повторяя жест академика:
— Мы счастливы…
Галерка разразилась ироническими аплодисментами.
Поправляться было уже поздно, и я с мужеством отчаяния продолжал:
— Да, да… Я горжусь оказанным мне доверием. Вы увидите, я оправдаю его.
— Мы не увидим, — заметил чей-то голос. — Когда вы вернетесь, нас уже давно не будет в живых.
— Виктор имел в виду человечество в целом, — вмешался профессор.
Я готов был провалиться сквозь землю! Утешало лишь то, что рядом со мной была Лида.
Несмотря на неудачные упражнения в ораторском искусстве, академика и меня вынесли на Площадь Астронавтов, как древних триумфаторов, передавая с рук на руки. Люди, стоявшие на площади, встретили нас бурей приветствий.
Меня чуть не раздавили в своих объятиях слушатели Академии Звездоплавания. Я потерял Лиду в толпе и тщетно осматривался по сторонам.
Толпа на площади была так густа, что мы с Лидой до тех пор не могли найти друг друга, пока космонавты не начали расходиться. Оказалось, что Лида стояла в трех шагах от меня.
Вскоре отыскался и академик. Он внимательно посмотрел на нас с Лидой и вдруг нахмурился — я, кажется, угадал почему.
— Это… Лида, — начал я и запнулся, не решаясь продолжать.
Петр Михайлович долго жал ей руку. Вероятно, он понял все. Поговорив с нами несколько минут, Самойлов заторопился, ссылаясь на неотложные дела в Совете.
На другой день академик вызвал меня по видеофону из Сектора Межзвездных Проблем. Лицо его было мрачно.
— Вы давно вместе? — сразу ошарашил он меня.
— Давно, — промямлил я. — Вы имеете в виду Лиду?
— Конечно, не центр Галактики! — ни с того ни с сего вспылил Петр Михайлович. — Почему ты раньше не сказал мне о ней?
Я опустил голову. Что я мог ответить ему?
Молчание продолжалось целую вечность. Петр Михайлович о чем то размышлял, изредка взглядывая на меня и сердито шевеля бровями.
— Если бы было возможно взять ее в путешествие, — задумчиво произнес академик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36