Оттуда не вернуться — слишком далеко.
Рита!
Первый из этих кораблей увел с Земли Михаил Тушин. И вместе с ним улетела его жена Чанда, как и он, родившаяся в космосе, на корабле “Урал”, астронавты которого открыли эту удивительную планету Рита в системе далекой семьсот тринадцатой звезды. Первую планету, где такая же атмосфера и вода, как на Земле, где такие же, как на Земле, люди. Только первобытные.
...В наш “Малахит” девушек отбирали не менее строго, чем юношей. Теперь я уже знаю, почему не взяли Таню, почему отказали Лене Буковой и поставили перед Женькой Верховым дилемму — либо разлучиться с Леной, либо отказаться от “Малахита”.
Таню не взяли потому, что она тяжело болела. И хоть было это давно, в детстве, и хоть после этого Таня серьезно занималась спортом — какие-то последствия болезни, видно, остались. И из-за них Таня просто могла не вынести долгого, холодного сна, в котором астронавты проведут почти сорок лет ракетного времени, почти всю дорогу.
А Лена Букова была здорова. Ее не взяли по другой причине. Мы все знали, что Лена часто бывает мелочной и вздорной, что она любит передавать чужие разговоры. За десять лет учебы из-за нее было немало ссор в нашем классе.
Это знали не только мы, знали и учителя. И, следовательно, — члены комиссии.
А на Рите между землянами не должно быть ссор. Об этом тоже заботятся здесь, на Земле. И поэтому Лена не прошла. И если бы только комиссия знала, как я “люблю” Женьку Верхова и как он “любит” меня, — кто-то из нас тоже не прошел бы. Вероятнее всего — я. Потому что Женька знаменит.
Хорошо, что прошлой зимой я не взорвался, не стал что-то доказывать и обвинять Женьку. Все равно ничего не доказал бы. У Женьки коэмы были отработаны, отточены, хотя он и остановился на полпути. А я двигался дальше и не отрабатывал промежуточные стадии.
Но вот если бы я тогда поднял шум — не видать мне сейчас “Малахита” и его стройных, длинноногих красавиц!
Впереди еще два года. Успею выбрать кого-то. Пока что все девушки кажутся мне в чем-то одинаковыми — все хуже Тани. Конечно, это чепуха — они все не могут быть хуже. Но так кажется.
А вообще-то, по-моему, это слишком жестоко — ради “Малахита” рвать чью-то любовь, ограничивать выбор. Может, мне понравится девушка вовсе не из “Малахита”? Зачем же давить на меня выбором — или любовь, или полет на Риту?
Но я понимаю, что жестокость эта — вынужденная. Жесток сам опыт. Жестокими будут условия там, на далекой и чужой планете. Их не сравнить с условиями на Марсе или на Венере, куда сейчас практически могут лететь почти все. И поэтому на Риту берут нас, мальчишек и девчонок. Мы еще способны по молодости вынести эту жестокость опыта. Людям постарше она может оказаться не по плечу.
— Мы с тобой тянем! — размышляет вслух Али. — А другие пока разберут лучших.
Он все о девушках!
— Они все хорошие, — спокойно возражаю я. — Какую полюбишь — та и станет лучшей.
— Нет, не все! — Али горячится. — Я уже смотрел — беленьких совсем не так много!
— А тебе обязательно “беленькую”?
— Конечно!
— А мне — все равно.
— Потому что ты сам “беленький”! А я себя знаю! Если женюсь на черноволосой — всю жизнь буду завидовать тем, у кого “беленькая”. Но на Рите не должно быть зависти!
— Волосы можно покрасить, Али!
— Волосы — можно! Характер — нет! “Беленькие” — спокойные. Мне нужна спокойная жена! Я сам горячий!
Смешной этот Али! Умный, веселый, отличный скульптор и монументалист — и все-таки смешной. Что-то в нем есть древнее — чересчур откровенное, обнаженное. В наших краях парни даже не думают так, как Али говорит.
Он любит лепить красивые фигуры. Уже здесь, в “Малахите”, он вылепил две небольшие статуэтки — купальщицу и балерину. Прекрасные вещи! Ребята один за другим ходят в мастерскую к Али, чтобы посмотреть на них.
Я не раз думал — кто же был его моделью? Али не говорит об этом. А я, конечно, не спрашиваю.
Впрочем, может, здесь и не обязательна модель? Можно ведь вылепить мечту!
Наверно, Али и сам был бы прекрасной моделью для скульптора. Если бы я хоть немного умел лепить — непременно вылепил бы этого парня.
У Али точеный нос с маленькой горбинкой, слегка вытянутые вперед пухлые, еще по-детски капризные губы. Его густые черные брови срослись над переносицей в сплошную линию. Я читал в восточных преданиях о красавцах, у которых брови, срослись над переносицей. Но никогда не видел их. Али — первый.
Он чуть ниже меня. Но меня всегда считали высоким. В нашем классе только Женька был выше. Так что, в общем-то, у Али хороший рост. Но зато Али шире меня в плечах и быстр и ловок, как тигр, и по его мускулатуре можно изучать анатомию.
Я тоже не слабак и никогда не жаловался на свои мускулы. Но мне далеко до Али.
Интересно, какими видят нас обоих здешние девушки?
Али — яркий, смуглый, броско-красивый. У него цепкий и быстрый, как молния, взгляд. Рядом с ним я — блеклое пятно. У меня светлые волосы, и бледный, красноватый северный загар, и веснушки на носу, и глаза — обычные, серые.
И наконец, Али талантлив. Всего месяц мы в “Малахите”, но пластмассовое панно “Подвиг”, созданное руками Али, уже украшает нашу столовую, на скульптуры Али бегает смотреть чуть не весь лагерь, и талант Али уже признан здесь всеми.
А я? Никогда у меня не было никакого таланта. И даже немногие стоящие дела, которые я задумал — “поминальник” для радиофонов да коробочки эмоциональной памяти, — так и не довел до конца.
Чего же Али волноваться? Чего спешить? Он не из худших здесь...
— А может, тебе и не нужна тут девушка? — интересуется Али. — Может, ты еще любишь ту?.. Которая приезжала... Ее, наверное, не взяли в “Малахит”?
— Не взяли, — соглашаюсь я. Почему-то не хочется объяснять Али, что Лина и не просилась сюда. — Но это не моя девушка, Али. Мы просто друзья.
Али хмыкает и недоверчиво усмехается. Потом произносит:
— Она на тебя так смотрела!.. Нет, вы не просто друзья!
— Это тебе показалось, Али.
Он снова хмыкает и недоверчиво усмехается.
Конечно, ему не показалось — это и я понимаю. Но зачем все объяснять?
Лина приезжала ко мне только один раз — десять дней назад. Мы долго бродили с ней по громадному парку “Малахита” и качались на качелях, и взлетали в небо в кабине пневматической катапульты, и потом обедали в нашей столовой, где я представил ее своим новым друзьям.
После обеда мы бродили по осеннему, рыжеющему парку уже втроем — с Маратом Амировым, который очень обрадовался, увидев Лину в нашей столовой. Но потом Марат незаметно исчез куда-то — и мы опять остались вдвоем.
Это был очень грустный день, потому что он как бы подводил итог нашей так и не сложившейся любви. У любви должно быть будущее — тогда она может жить. А у нас с Линой будущего не было — с первого дня. И поэтому мы поссорились, не успев толком познакомиться. И хотя потом Лина сама вызвала меня и поняла, и простила невольную мою бестактность в тот день, — мы все же оба чувствовали полную обреченность наших отношений. Может, Лина и хотела бы, чтоб я отказался от “Малахита”, — ради нее. Но, разумеется, не говорила об этом. А если бы и сказала — ничто бы не изменилось. Видно, она чувствовала это — потому и молчала. Слишком немногое нас связывало, чтобы я отказался ради нее от своей давней мечты.
Еще если бы ради Тани...
Вообще, я слишком много думал о Тане, когда разговаривал с Линой.
Наверно, она и это чувствовала.
Может, потому и плакала, когда мы прощались. Не знаю. Но при мне держалась хорошо. И много шутила. И даже хохотала.
Но шутила — горько.
И зачем это ей так не повезло?
Почему-то мне кажется, что она не приедет больше в “Малахит”. Хотя я и приглашал. Десять дней назад мы, наверное, виделись с Линой в последний раз.
—...Ты слышал сегодня утром передачу о Ганимеде? — неожиданно спрашивает, Али.
— Слышал. Порадовался. Наконец-то проект становится живым делом.
Это был давний проект — перевести спутник Юпитера Ганимед на орбиту Земли, создать на нем атмосферу, расселить людей. Об этом проекте на Земле долго спорили, как когда-то — о судьбе планеты Рита. И вот только сегодня передали, что проект “Ганимед” становится планом действий, что для его осуществления назначаются конкретные сроки.
— Я тоже порадовался, — говорит Али. — Но я подумал еще и другое. Когда к Земле подгонят Ганимед — может, станет не до Риты? Всех добровольцев Ганимед возьмет себе, и мы будем там напрасно ждать новых кораблей...
— Охотники найдутся, Али! Для Риты нужно не так уж много добровольцев. Но ведь до этого еще страшно далеко. Через десять лет Ганимед только потащат от Юпитера на нашу орбиту. А сколько он будет идти! Да еще атмосферу нужно создавать! На Луне атмосферу создавали больше двадцати лет!..
— Тогда был другой век, — возражает Али. — У нас не такие темпы!
— Все равно, это годы, Али. Годы! За эти годы на Риту уйдет немало кораблей. За это время подрастет другая молодежь. Много другой молодежи. И то, что не испугало нас, — не испугает и ее. Она даже наверняка будет смелее нас.
— Ты говоришь так, Сандро, будто ты уже сейчас старик!
А может, Али прав? С тех пор как я получил от Тани то письмо, — не раз чувствовал себя, стариком.
Когда думаю о Тане, все еще кажется, что настоящее — позади. Конечно, когда-то будет другая девушка. Когда-то я женюсь — иначе не пустят на Риту. Но все это заранее кажется лишь заполнителем той огромной пустоты, которая образовалась после Тани и в которой совсем потерялась маленькая Лина.
Иногда гадаю — что было бы, если б мы с Таней не расстались? Не видать бы мне “Малахита”! Ведь я давал слово. Давно, еще в седьмом классе. Хотя Таня и не просила никаких обещаний. Но все равно я никогда еще не нарушал своих слов.
Мы в тот день купались с Таней на Пышме. Вдвоем.
— Ты хочешь лететь на Риту? — спросила Таня.
— Конечно!
— Но ведь это навсегда!.
— Ну и что?
— Так легко? По-моему, ты просто не понимаешь слова “навсегда”.
— Почему? Понимаю!
— А ты мог бы улететь без меня?
Я растерялся. Просто не думал над этим раньше. Как-то само собой разумелось, что мы все время будем с Таней. И если придется куда-то лететь — полетим вместе.
Однако не зря же она спросила. Конечно, она не струсит. Но она болела. А в космос посылают только идеально здоровых.
— Нет, Таня! — Я помотал головой и почувствовал, что у меня холодеют губы. Потому что это была страшная клятва — я не мог нарушить ее. — На Риту я не полечу без тебя! Только вместе!
— А ты испугался, Шур! — Таня усмехнулась. — У тебя даже губы посинели...
И все-таки я теперь в “Малахите” один. Без Тани. Непостижимо!
Интересно, а как это все решилось у Женьки Верхова?
Вначале мне показалось, что он не колебался, все решил быстро. Потому что когда я пришел на наш выпускной вечер, — сразу увидел заплаканные глаза Лены Буковой. Она была очень нарядна, как всегда, изящна и эффектна, но ее большие зеленые глаза были измучены и полны отчаяния.
Немного позже я встретил взгляд Женьки. В этом взгляде было столько боли, что я поразился.
Впрочем, и Женька удивленно глядел на меня. Ведь на этом вечере я ни разу не подошел к Тане. Впервые. Наверно, Женька тоже прочитал что-то неожиданное в моем взгляде.
Но, в общем-то, ему было не до меня. Он все-таки торчал возле Ленки. А я был один. И мог наблюдать.
Главное я понял на том вечере правильно: Женька решился. Хотя, наверно, и не так легко, как показалось мне поначалу.
Тогда, на выпускном вечере, Женькина решимость мне даже понравилась. А сейчас она почему-то кажется жестокостью.
Конечно, Лена была не ангелом. Но кто из нас ангел? А Женьку она любила. По-настоящему. И на все шла ради него. Когда он сломал ногу на трамплине, еще в девятом классе, она сидела у него целыми днями. И даже перестала ходить в театральную студию. И сорвала там какой-то отчетный спектакль, потому что у нее была главная роль. Она знала, что за это ее отчислят. Ибо актер всегда должен быть актером. Горе не горе, а играй! Лена не стала. И пожертвовала ради Женьки студией. А может, и не только студией?
Видно, Женька был для нее дороже всего.
А она для него? Ведь и он ее любил! Иначе откуда бы взялась та дикая боль в его взгляде?
Я уже десять лет знаю Женьку Верхова. Но так и не понял еще, что же для него дороже всего на свете.
Наверно, если бы я поступил с Таней так, как Женька с Леной, — потом всю жизнь чувствовал бы себя предателем.
Но я просто не смог бы принести Таню в жертву “Малахиту”.
А от Али потребовалась такая жертва?
— Скажи, Али, — тихо спрашиваю я, — у тебя дома, в Сирии, была девушка?
— Конечно! — отвечает Али. — Как же иначе? Я не могу долго без девушки. Жизнь пуста, скучна, когда рядом нет девушки! Только она делает жизнь полной, красивой! Если бы не было женщин — нам не нужна была бы ни планета Рита, ни спутники Юпитера... А искусство?.. Все искусство на Земле создано ради любви, ради женщин! Если бы у меня не было девушки — я не мог бы работать! Ты видел хоть одного художника, скульптора, писателя, который мог бы творить без любви? Я — не видал! И считаю — без любви нет искусства!
— Ты, оказывается, поэт, Али! То, что ты сейчас сказал, — это стихи.
— Может быть. Не знаю. Я сказал, что думал.
— А твоя девушка не захотела в “Малахит”, Али? Или ее не взяли?
Он мрачнеет и долго молчит. Я уже жалею, что спросил его. И хочу сказать ему насчет куртки — чтобы убавил температуру.
Но Али отвечает:
— Я ошибся в ней, Сандро! Я считал, у нее не только прекрасное лицо и прекрасное тело. Я считал, что у нее прекрасная душа. Что у нее есть полет фантазии, широта мысли... Она обо всем умеет говорить. Лучше меня! Она очень красиво обо всем говорит. Но записываться она не хотела. Она боится холода, боится космоса, дикарей боится — всего боится! “Я не мужчина, — говорит. — Я женщина. Я хочу жить в безопасности и играть с детьми”. Я ей тогда ничего не сказал. Но все равно я сбежал бы от нее! Я считаю — не обязательно лететь. Но обязательно знать, что твоя любимая полетит с тобой хоть на Риту, хоть в Андромеду, хоть еще дальше! А если уже знаешь, что не полетит, — какая любовь?
1 2 3 4 5 6 7