Родионов Станислав Васильевич
Долгое дело
Станислав Васильевич Родионов
Долгое дело
Роман
Станислав Васильевич РОДИОНОВ родился в 1931 г. в г.Туле. После окончания средней школы работал истопником, а затем 9 лет в качестве рабочего-шурфовщика и коллектора ездил с геологическими экспедициями по Дальнему Востоку и Казахстану. Окончив заочно юридический факультет Ленинградского университета, 13 лет работал следователем прокуратуры г.Ленинграда; мл. советник юстиции. Кроме того, работал корреспондентом газеты "Вечерний Ленинград", преподавателем в Ленинградском университете и юрисконсультом. В литературу вошел как автор книги "С первого взгляда" и опубликованных в журналах юмористических рассказов. Потом были детективные книги "Следователь прокуратуры", "Глубокие мотивы", "Долгое дело", "Запоздалые истины", "Вторая сущность" и другие. По двум повестям поставлены известные телефильмы "Криминальный талант" и "Переступить черту". Переводы его произведений опубликованы в ряде стран. Член Союза писателей СССР, неоднократный лауреат конкурсов МВД и СП СССР.
В книге рассказывается о работе следователя прокуратуры С.Рябинина. В романе "Долгое дело" он вступает в тяжкую схватку с умной, хитрой и безнравственной мошенницей. В повести "Камень" следователь ведет труднейший допрос, и в конечном счете открывает загадочную жизненную историю. Кончается книга криминальными фельетонами.
Рябинин переступил высокий порог и шагнул в помещение, размашисто закрыв широченную дверь, обитую железом. Темные, иконного цвета стеллажи выстроились торцами, как прореженный забор. Говорили, что они тянулись на полкилометра.
От дверного маха должен бы сорваться ветерок, но воздух даже не дрогнул. Казалось, его здесь тоже хранили, уложив незримыми штабелями до сводчатого монастырского потолка. Запах бумаги - не такой, каким пахнет свежая тетрадка, чистый лист или газета, - макулатурным духом щекотнул нос. Странно, ведь в библиотеках тоже хранилась бумага, но запах там другой. Неужели он зависит от того, что на этой бумаге написано: математические расчеты, школьное сочинение, роман о любви или протоколы уголовных дел? Или есть бумага живая и есть мертвая? Или вентиляция тут не тянет?..
Рябинин подошел к деревянному барьерчику и шумно бросил портфель. Где-то далеко, может быть за полкилометра, отозвались тихие шаги, которые приближались с каждой секундой.
- Сергей Георгиевич!
Танечка улыбнулась и запахнула халат.
- Кто ж еще, - улыбнулся и Рябинин, доставая из портфеля запрос на уголовное дело. - Как твоя архивная жизнь?
- Как у мышки, - сразу ответила она, потому что так отвечала всегда и каждому.
- Скучно?
- Еще бы не скучно. Аж пропылилась вся...
Она потрепала пушистую черную косу, свою гордость, словно вытряхнула из нее упомянутую пыль.
- Столько тут дел, а тебе скучно.
- Нет живого лица. Архив-то что кладбище. Да на кладбище веселей.
Для него они были не мертвые. И не только потому, что, хорошо зная следствие, он мог открыть архивную папку и определить цель и смысл любого процессуального действия. У Рябинина было развито воображение - от следствия ли, от природы ли, - которое оживляло протоколы допросов, очных ставок и происшествий. Он сразу начинал видеть лица и слышать голоса. В конце концов уголовные дела требуют не так много фантазии, чтобы превратиться в повести и романы.
- Хочешь пойти секретарем в прокуратуру? Там сплошные живые лица...
- Еще как хочу!
- А вот я люблю архивы, - признался он.
- Это вам после вашей нервотрепки хочется отдохнуть, - не согласилась Таня.
Рябинин любил архивы, даже архив уголовных дел. На этих стеллажах хранились не желтые и синие папки - время на них спрессовалось, то самое время, которое сейчас неудержимо бежало за стенами, а здесь стояло на полках крепкими рядами и уже никуда не могло убежать. Тишина вместе с запахом пыли висела меж этих рядов. И не было связи с настоящим - одно прошлое, раскинувшееся на полкилометра.
Нет, была все-таки связь: на руке тикали часы, которые, казалось, можно было расслышать на том конце архива. Однажды здесь Рябинин и догадался об истинном значении плоского диска на своем запястье. Часы придуманы не только для того, чтобы человек вовремя приходил на работу, домой, в кино, на свидание... У них есть главное назначение - напоминать человеку, что он смертен. Если бы люди жили вечно, зачем бы им знать, который час. У них же вечность.
- Чем интересуетесь? - спросила Таня.
- Мне нужны все прошлогодние дела о выпуске недоброкачественной продукции.
- Пойду искать...
Рябинин снял плащ и сел за стол, который приткнулся в углу. Следы бритвы, пятна чернил и клея говорили, что такие, вроде него, изучающие, частенько тут сиживали. Вот и ему предстоит работать до закрытия. Да не один день.
- Читайте пока, чтобы не скучать, - хитренько сказала Таня, выскочив откуда-то из-под полки.
Рябинин взял у нее толстый том уголовного дела.
Сначала на синей папке бросилась в глаза светлая бумажка, на которой Таниной рукой было выведено: "Не уничтожать, оно интересное". Потом он увидел огромные буквы и цифры: "Дело № 16-253. Том 1". И уж тогда - "По обвинению Аделаиды Сергеевны Калязиной в преступлениях, предусмотренных ст. 147...".
Теплота легонько стукнула в грудь, удивив Рябинина: неужели встреча с делом похожа на встречу со старым другом? Он погладил шершавую обложку, пахнувшую все той же макулатурой. Сколько прошло? Боже, одиннадцать лет... В этих папках были протоколы, но кроме них сюда вместился кусок его жизни, который он прожил давно, одиннадцать лет назад. И не потертую обложку он гладил теперь, а подсознательно хотел ладонью ощутить, почувствовать его, тот кусок жизни, который, оказывается, он так давно прожил.
Рябинин открыл том.
Опись бумаг, постановление о возбуждении уголовного дела... У него даже почерк тогда был другой: мелкий, сжатый, торопливый. Или дело попалось такое, что корежило его почерк?
Он помнил обвиняемую, помнил следственные действия и, казалось, помнил каждый протокол. Он все помнил, кроме тех состояний, когда возвращался домой бледный, с легким поташниванием, когда был не рад, что стал следователем, и когда жена тайно ходила к прокурору района и просила забрать у него дело по обвинению этой самой Калязиной Аделаиды Сергеевны.
Тогда он был одинок, каким всегда бывает человек, которому не на кого переложить свою тяжесть. Но он перекладывал - на дневник, надеясь на молчаливое сочувствие бумаги. И бумага сочувствовала, принимая на свои листы его ночные молчаливые вскрики. Это тогда он записал (помнил до сих пор): "Я не знаю, от чего умру. Но во всех случаях на моей могиле пусть напишут: "Умер от одиночества".". Это тогда он увидел свою работу в каком-то необычном отдалении, как бы со стороны. И возможно, тогда он и сделался следователем, выжженный и выдубленный этим делом. Тогда, тогда...
У человеческой памяти, слава богу, есть хорошая привычка - забывать плохое. А может быть, не у памяти; может быть, у человеческой натуры есть чудесное свойство - хранить в себе радостные дни до смерти, потому что жизнь наша все-таки меряется ими. Да разве были у него тогда радостные дни?
С чего же все пошло?.. Нет, у этого дела он не помнил яркого начала. Не было выезда на место происшествия, и задержания с поличным не было. Оно, как хроническая болезнь, рождалось исподволь, вызревая постепенно и надолго...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Он нехотя утопил кнопку - большую, прямоугольную, белую, вроде окороченной клавиши пианино. За дверью сразу же забренчала музыка: им показалось, что ксилофонные молоточки выбили мелодию похожую на начало мендельсоновского свадебного марша.
- Говори ты, - быстро сказал он.
- Почему? - шепотом возразила девушка.
- Твоя идея...
Замок щелкнул, тоже мелодично, словно попытался продолжить тему звонка. Дверь бесшумно приоткрылась. На пороге стояла женщина и молча смотрела на них. Это молчание чуть затянулось, потому что никто из пришедших не хотел говорить первым.
- Нам Аделаиду Сергеевну, - наконец произнес он.
Женщина в дверном проеме отступила назад, показывая, что они могут войти. Парень и девушка осторожно протиснулись. Сзади, вроде бы сама, дверь захлопнулась с тем же легким звоном.
В передней был полумрак. Зеленоватый рассеянный свет падал из круглого окошка-ниши, как из иллюминатора, за которым, казалось, лежит толща океана. Хозяйка темнела плотной фигурой, выжидая.
- Мы хотели бы... - начал он и замолчал, подбирая слово.
- Погадать, - досказала его спутница.
- Вытрите ноги, - предложила хозяйка.
Они усердно заскребли подошвами по какому-то липкому мягкому коврику.
- Проходите.
Большая комната ударила в глаза ярким светом. Казалось, что все тут излучало сияние: стены, забранные в рост человека глянцевой тканью; хрустальная люстра, игравшая мелкими гранями, как колотый лед; цветное стекло висячих полок; белый пушистый ковер, отливающий тусклым оловянным блеском...
- Садитесь, - услышали они откуда-то голос хозяйки, которая исчезла, пока гости рассматривали комнату.
Они напряженно опустились в мягкие кресла, расположенные так, чтобы их ноги остались на паркете и только носками касались коврового ворса.
- Хотите погадать? - спросил их низкий грудной голос. И тогда увидели туфли, на которых пряжки играли теми же огоньками, что и люстра. Чулки цвета лучшего южного загара, туго обтягивающие ноги, особенно повыше колен, до первой пуговицы платья-халата. Руки, кремовые, как и чулки, с блестками колец и перстней. И черную тень, которая отрезала ее чуть повыше второй пуговицы, но ниже груди.
Аделаида Сергеевна неясно белела лицом между торцами высоченного шкафа-пенала и еще каким-то сооружением из дерева и стекла. Рядом стоял маленький столик из черного мрамора, который, казалось, и бросал свою черную тень на ее лицо. Кроме телефона, на столике ничего не было.
- Значит, хотите гадать? - повторила хозяйка. - А, наверное, комсомольцы.
- Нам дали ваш адрес... - начал он.
- Я, молодой человек, не гадалка. Я - предсказательница.
- Нам все равно, лишь бы правду, - забеспокоилась девушка.
- Что желаете узнать?
- Аделаида Сергеевна, - стараясь говорить строже, начал он. - Мы хотим пожениться. Валентина уже была замужем, есть ребенок. Вот и решили, чтобы, значит, не портить мою судьбу, ее и ребенка... Любовь-то любовью, а жизнь есть жизнь.
- Ведь в загсе не посоветуешься, - вставила Валентина.
- Хотите выяснить совместимость, - определила хозяйка. - Пятьдесят рублей.
- Дороговато, - удивился он.
- Дороговато? - удивилась и Аделаида Сергеевна. - Узнать свою судьбу за пятьдесят рублей - дороговато? Молодой человек, я вам сообщу банальный факт: бутылка дешевого коньяка стоит десятку.
Видимо, от негодования она ерзнула в своем полумраке, и нижняя пуговица платья-халата расстегнулась, обнажив всю ногу и розовое, уже незагорелое тело над чулком.
Он быстро перевел взгляд на ковер, а когда поднял глаза, то пуговица была застегнута.
- Хорошо, - глухо согласился он, заметно краснея.
- Ну, - произнесла она так, что он это "ну" понял мгновенно, торопливо полез в карман, ощупью насчитал пять десяток и положил их рядом с телефоном.
- Ну, - повторила Аделаида Сергеевна, и сейчас оно значило, что с формальностями покончено.
Гости выжидательно и незаметно напряглись: они уже не знали, что их теперь больше интересует - будущее или способ предсказания.
- Рой! - сказала хозяйка. - Принеси молодому человеку закурить.
Они удивленно повернули головы, но в комнате никого не было; когда же посмотрели на хозяйку, то внизу, чуть не под ногами, послышался странный звук, словно кто-то полз по ковру. Парень и девушка опять дернули головами...
Посреди комнаты стояла громадная белесая овчарка. Она нехотя подошла к полке, встала на задние лапы, взяла зубами маленький подносик и осторожно просеменила к гостям. На круглой лакированной поверхности, разрисованной бутончиками, лежала голубая зажигалка и золотистая пачка импортных сигарет.
- Попробуйте моих, - негромко предложила Аделаида Сергеевна, словно увидела сквозь ткань пиджака пачку "Друга" в его кармане.
Он закурил, с трудом шевеля одубевшими пальцами и потихоньку злясь, что не может справиться с двумя маленькими предметами. И как она узнала, что он курящий?
Стоило вернуть зажигалку на подносик, как собака отнесла его и встала посреди комнаты, посматривая на хозяйку.
- Рой, - укоризненно сказала та, - угости и девушку.
Овчарка вернулась к полке и, осторожно клацнув зубами, сняла корзиночку из деревянных полированных реечек - такую они видели в магазине сувениров. Принесла ее не спеша, прихватив пастью длинную гнутую ручку. Валентина взяла конфету, не спуская глаз с собаки. Овчарка тут же повернулась, водворила корзиночку на место и легла посреди ковра.
- Роюшка, ты же будешь мешать, - заметила Аделаида Сергеевна.
У овчарки дрогнуло острие ушей. Она убрала язык, встала и степенно прошла к секретеру красного дерева, за которым пропала, как замуровалась в стену.
- Начнем. Молодой человек, пройдите в соседнюю комнату и сядьте за стол. Когда мигнет лампочка, снимите трубку.
Он поднялся и неуклюже прошагал за дверь, на которую она показала.
В маленькой комнатушке ничего не было, кроме столика, стула и телефона. Даже окон не было. Пустые стены неопределенного серого цвета освещались тусклой лампочкой без абажура. Застойный воздух отдавал лежалым тряпьем и рассохшейся бумагой. Тишина шуршала обоями. Видимо, это была кладовка идеальная комната для размышлений, потому что глаза и уши тут отключались.
У телефона стояла крохотная пепельница - окурка на три. Он торопливо вдавил туда начатую сигарету, и тут же где-то в углу мигнула синяя лампочка. Он взял трубку.
- Единственное условие, - произнес бесцветный, как у робота, голос, отвечать честно. Первый вопрос: что вы делаете, когда вам не спится? Подумайте.
- Мне всегда спится, - удивился он.
В трубке что-то щелкнуло. Он подержал ее, раза два дунул и неуверенно положил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10