— Мне нужно заехать в больницу по делам, ты езжай домой, я скоро вернусь.
Возле больницы неотложной помощи он попросил притормозить. Помахав жене на прощание рукой, легко поднялся на крыльцо и скрылся за стеклянной дверью. Обратившись к врачу приёмного покоя и, представив служебное удостоверение, поинтересовался о состоянии здоровья поступившего двадцать третьего числа ранним утром человека с автодорожной травмой.
— Есть такой, находится в палате реанимации, состояние его очень тяжёлое, — сказал врач.
— Можно пройти к нему? — спросил Рогожин.
— Наденьте халат и поднимитесь на второй этаж в отделение реанимации. Я предупрежу по телефону дежурную медицинскую сестру.
В палате реанимации все шесть коек были заняты больными. Рогожин сразу же узнал Махонина, лежащего возле окна. Женщина—врач сказала, что больной с момента поступления не приходил в сознание, что хирурги сделали ему операции и продолжают делать всё необходимое.
Рогожин поинтересовался: навещает ли больного кто—нибудь из родственников? Услышал в ответ:
— Нет, никто к нему не приходит.
Рогожин из больницы поспешил к Братанову.
— Я опознал пострадавшего в дорожном происшествии человека, это Махонин. Именно его я подозревал в убийстве директора ювелирного магазина Кольцова. Махонин проходил у нас по одному делу. В архиве имеются о нём все данные. Состояние его тяжелое, он по—прежнему без сознания. К нему никто не приходит. Как тебе удалось узнать, что он лежит в больнице? — спросил Рогожин.
— На то мы и есть сыщики, чтобы всё знать. Благодарю тебя за ценную информацию, извини, я тороплюсь по делам. Потом расскажу. Ты свободен на сегодня, — сказал Братанов, надевая кепку и плащ.
Глава двадцатая
У Надюши Рогожиной были неразрешенные проблемы. Ей нужно было забрать из медсервиса заключение фиброгастроскопии. С замиранием сердца она постучалась в кабинет врача.
— Войдите! — услышала ответ и вошла в кабинет.
— Здравствуйте, я пришла забрать результат анализа, моя фамилия Рогожина, — обратилась Надюша к доктору.
Врач отложил тетрадь, в которой что—то писал, вытащил из стола журнал, где было крупными буквами написано: «Журнал регистрации анализов», перелистал его и извлёк листок. Пробежав глазами написанное, он протянул его Надюше.
— Ваш анализ готов, берите.
— Что у меня? — с тревогой в голосе спросила она.
— Вам нужно будет обратиться к врачу—онкологу, он всё объяснит, — уклончиво ответил доктор.
— К онкологу направляют тех, у которых обнаруживают рак, скажите мне прямо, вы у меня нашли рак? — забеспокоилась Надюша.
— Мы обнаружили в слизистой желудка злокачественные клетки, поэтому и посылаем вас к онкологу. Обо всём остальном решайте с ним.
— Понятно, до свидания, — едва проговорила ошарашенная услышанным Надюша.
На улице она села на скамейку и попыталась прочитать выданный документ. Но все её усилия что—либо понять были тщетны. В корявом и неразборчивом почерке невозможно было разобрать ни одного слова. Она вертела бумажку в руках, впивалась глазами в каждую букву, пытаясь уловить хоть какой—нибудь намёк на знакомое слово. Как ни старалась, ничего узнать не удалось.
Из всего написанного смогла прочитать заголовок и номер анализа, всё остальное оставалось тайной за семью печатями. «Понимают ли врачи сами то, что пишут?» — с раздражением подумала она.
Надюша свернула бумажку и положила в карман. С грустными мыслями возвращалась домой. Всё, жизнь кончилась, ей всего тридцать три года, у неё остаются двое малолетних детей, а она умрёт. Впереди мучительная смерть. От рака мало кто выздоравливает. У неё рак, раз посылают к онкологу. Боли в желудке, приступы тошноты, плохой аппетит, со всеми симптомами нужно было разбираться с самого начала, а она, конечно, протянула время, откладывала на потом обследование, а теперь итог — «обратитесь к онкологу, с ним всё обсудите».
Что же делать, где искать выход? Жалко, обидно, больно. Такие милые, хорошие дети! У меня добрый, умный, замечательный муж, прекрасная, дружная семья, как мы хорошо жили! Пусть не было роскоши, зато был мир, согласие и любовь. Что впереди? Мрак, пропасть, пустота. Она неизлечимо больна. Это приговор. Слезы текли ручьями по лицу.
— Что с вами, вам плохо? — возле Надюши остановилась незнакомая женщина. — Может быть, я смогу помочь?
Надюша взглянула на незнакомку, вытерла слёзы.
— Ничего, ничего, спасибо, — сказала она и, прибавив шагу, торопливой походкой пошла вперёд.
«Ну, вот, расплакалась, люди начинают обращать внимание, всё, кончай нюни распускать!» — приказала себе.
Дома никого не было, её опять охватили страх и паника. Она легла на диван и, уткнувшись в подушку, стала плакать. Было страшно представить себе, что ожидает впереди. Пугала мысль о неизбежности смерти и о том, какие страдания предстоит перенести. «Ну, почему я? Почему со мной случилось такое несчастье? За что? Я никогда никому не делала ничего плохого. Я не хочу расставаться со своей семьёй, я не переживу этого!» Услышав звук поворота ключа в двери, она вытерла слёзы и поспешила в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок, но в коридоре лицом к лицу столкнулась с мужем. Рогожин, увидев заплаканное лицо жены, с тревогой спросил:
— Что с тобой, почему ты плачешь?
Она попыталась принять бодрый вид, но у неё ничего не получилось и, глотая нахлынувшие слёзы, сказала:
— У меня обнаружили рак, мне нужно идти к онкологу.
— Господи! С чего ты взяла?
— Я сдавала анализы, потому что у меня болит желудок, меня постоянно тошнит и совершенно нет аппетита. Сегодня я забрала результаты, и врач направил меня на лечение к онкологу.
— Почему ты мне ничего не говорила об этом раньше? — спросил Рогожин. — Болеешь, пьёшь таблетки, не спишь по ночам и чего—то ждёшь. Завтра же с утра пойдем к онкологу, может, не всё так трагически, как тебе кажется. Онколог всё объяснит. — Рогожин старательно подбирал слова, ему хотелось успокоить жену.
— Что он мне объяснит? Что нужно убрать желудок, потому что у меня рак? — всхлипывая, сказала Надюша.
— Я не знаю, что он скажет, но ясно одно — медлить нельзя ни в коем случае. Ну, не расстраивайся, прошу тебя, — он обнял жену и поцеловал в щёку. — Я с тобой, ты слышишь? — Гладил рукой её по спине и повторял: — Не плачь, успокойся, ничего ещё точно не ясно, зачем заранее переживать? Я слышал, что не все формы рака опасны. Да и медицина у нас не стоит на месте, возможно, есть новые лекарства и новые методы лечения, — он понимал, что молол чепуху, но в данный момент ничего другого в голову не приходило.
Надюша успокоилась и пошла на кухню.
Наступивший день был пасмурным и хмурым. Они вместе добрались до больницы, где было большими буквами написано: «Областной онкологический центр». Отстояв в очереди, записались на приём к врачу. Онколог принимал с двух часов дня. Им ничего не оставалось делать, как прийти сюда во второй раз. Рогожин предложил:
— Давай зайдём в кафе, посидим, выпьем кофе и съедим по мороженому.
Она согласилась, хотя ей совсем не хотелось идти в кафе: не то настроение, чтобы беззаботно просиживать время. По дороге Рогожин остановился возле цветочницы, продающей большие белые хризантемы. Он захотел купить жене цветы, но она, увидев его порыв, сказала:
— Прошу тебя, не нужно покупать цветы. Подумай сам, куда я с ними пойду? На приём к онкологу? На обратном пути, если будет всё хорошо, ты купишь букет, ладно?
Рогожину ничего не оставалось, как согласиться. В кафе они сидели молча. Рогожин старался сохранять бодрость, хотя у него на душе скребли кошки. Он попытался шутить, но, увидев грустные глаза жены, замолчал. «Ну, откуда у молодой, цветущей женщины могла появиться такая зараза? В голове просто не укладывается, да нет, здесь наверняка какая—то ошибка, я не хочу этому верить, со здоровьем у Надюши всегда было всё в порядке», — думал он, ковыряя ложкой мороженое.
А Надюша вдруг разговорилась. Она стала давать наказы:
— Если мне придётся лечь в больницу, ты детям не говори, что со мной. Скажи, что мама уехала отдохнуть в дом отдыха. Я сама с ними по телефону поговорю. Знакомым тоже говорить ничего не нужно. Уехала, мол, на курорт. У тебя сейчас отпуск, ты смотри за детьми, особенно за Костей, у них в школе дети наркотики пробуют. Нужно его уберечь от этой гадости. За Иришкой смотри. Провожай и встречай из школы. Сейчас дети теряются, сам знаешь. Успевать тебе придётся и обеды готовить, и продукты покупать, и за порядком следить. А если что со мной случится, дай мне слово, что детей не обидишь и не бросишь их.
— Ну, ты, мать, даёшь! Я запрещаю тебе, ты слышишь, даже думать о плохом. Лично я не верю в то, что тебе наговорили врачи, — уверенным тоном сказал Рогожин.
— Нет, ты меня не перебивай, я ещё не всё сказала, — продолжала Надюша. — Родителям моим тоже не звони, я сама с ними по телефону поговорю. Светлане Тропиной можешь позвонить, скажи, если найдёт время, пусть ко мне придёт. Жалко, но участок дачный придется продать. Кто будет им заниматься? Времени у тебя свободного совсем не будет, он у нас очень хороший, его сразу же купят.
— Слушай, хватит, — перебил Рогожин. — Больше ничего не говори, я уверен, что всё обойдется, понимаешь? Я уверен, повторяю! Я не хочу больше ничего слушать.
Они замолчали. Доели мороженое, допили кофе, встали и вернулись в больницу. Онколог был высоким, крепким мужчиной, с большими, сильными руками. Он дотошно расспросил Надюшу, осмотрел её. Прочитав результат фиброгастроскопии, сказал:
— Ну, что ж! Нужно ложиться к нам.
— Когда? — еле выговорила Надюша.
— Прямо сейчас, сегодня. Вот, возьмите направление, — он что—то написал на листке бумаги и протянул его ей. — Пройдите в корпус номер два, в приемный покой, там вас определят в палату.
— Что, у меня рак?
— Будем разбираться.
Надюша вышла из кабинета, за ней вошел Рогожин.
— Доктор, я муж этой женщины, скажите мне, что с ней?
— У неё рак желудка, нужно срочно сделать операцию.
— Не может быть, она никогда ничем не болела, всегда была здоровой и крепкой, у неё не может быть рака, — волнуясь, сказал Рогожин.
— К сожалению, внешний вид ни о чём не говорит и часто не соответствует действительности. Рак — коварное заболевание, протекает скрыто, и поэтому люди поздно обращаются к врачам. У вашей жены злокачественная опухоль в желудке, ей нужна срочная операция.
— И что, нет никакой надежды на благоприятный исход?
Рогожин упрямо не хотел верить сказанному.
— Надежда всегда должна быть, без надежды нельзя.
Надюшу поместили в большую, неуютную, серую палату с давно небеленным потолком и стенами. В отсыревших углах висели кружева паутины. Рассохшийся пол сильно скрипел, окна наглухо закрыты, в палате было душно, стоял специфический больничный запах. Семь кроватей с провисшими до пола панцирными сетками были заняты, на них сидели и лежали женщины. Кто спал, кто читал газеты. Ей указали на пустую койку, стоящую возле стены, на которой лежал голый матрац с подозрительными коричневыми разводами и пятнами. Соседкой оказалась юная девушка. Надюша, увидев её, совсем пала духом: «Господи, и дети здесь!» — с болью подумала она. Одна из женщин, лежащая от неё через койку, стала задавать вопросы:
— Вы на операцию или на обследование?
— Не знаю, — с тяжёлым вздохом ответила Надюша.
— Если на операцию, то попросите, чтобы вам из дома бинтов и марлю принесли, у них здесь ничего нет. Видите — матрац голый? Пусть принесут простыню, пододеяльник и подушку, чашку и тарелку, ложку и кружку, —подсказала соседка.
— А что, и этого здесь нет? — с удивлением спросила Надюша.
— Ничего здесь нет, только прооперируют. Выкарабкиваться придётся самой, — обречённым голосом сказала женщина.
— Позвонить домой отсюда можно?
— На лестничной площадке телефон—автомат, но не бесплатный, нужно иметь жетон, если вам понадобится, я могу дать. Завтра утром вы ничего не ешьте, у вас возьмут кучу анализов, когда будут готовы, сразу же на операцию. Некоторые больные не соглашаются, их под расписку домой выписывают. У вас что болит?
— Желудок.
— С желудком после операции пищу через зонд принимают.
— Как это, через зонд? — вздрогнула Надюша.
— Через воронку. Её на трубку надевают и вливают, таким образом кормят.
Надюше стало страшно, она не захотела больше выслушивать ужасающие подробности больничной жизни. Ей захотелось прилечь, она брезгливо посмотрела на голый матрац. В палату вошла санитарка и положила на кровать комплект постельного белья. Оно, как и вся палата, тоже было серого, замызганного цвета, вдобавок на нем краснели прочно въевшиеся в ткань бурые пятна.
Надюша прикрыла ветхой простыней допотопную грязь старого матраца, сверху застелила пододеяльником и легла в одежде. Сетка моментально провисла до пола. «Боже мой! Какая нищета и убогость. Мне предстоит провести здесь часть жизни вместе с обреченными людьми. Я точно такая, как и они. Я тоже должна привыкнуть ко всему убожеству».
Она отвернулась лицом к стенке. Чтобы не видеть облупленную серо—синюшную краску, из—под которой проглядывала штукатурка, Надюша закрыла глаза. Лежать в «гамаке», как она про себя назвала кровать, было неудобно, она попыталась отвлечь внимание, но хорошие и бодрые мысли в голову не приходили.
«Сколько больных пролежало до меня на этой кровати, кто из них остался жив? Наверное, все давно ушли в мир иной. Как хорошо было бы уснуть прямо сейчас и не проснуться», — подумала она.
Утром, как и предупреждала соседка, у нее взяли во всевозможные пробирки, трубочки и шприцы кровь. Больше о ней никто не вспоминал. К обеду пришел Рогожин. Он принёс апельсины и ее любимый вишневый сок.
— Ну, как твои дела? Что говорят врачи? — заботливо спросил он.
— Никто ничего говорит. У меня кровь взяли на анализы, больше пока никто ко мне не приходил. Ты мне принеси комплект постельного белья, подушку, тарелку, кружку, ложку, мыло, полотенце, зубную пасту и щётку. Я об этом не подумала сама. Как дети, что ты им сказал?
— Нормально, не беспокойся о доме, у нас всё в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34