Насмерть.
Я сразу же подумала, естественно, что речь идет о моей Баське. Наверное, предположила я, Надежда Андреевна знакома с тетей Зоей Басовой.
И тут вдруг услышала:
– Скоро сорок дней будет. А какая девочка была!.. – По щеке ее скатилась слеза. – А теперь вот ты. Что случилось? Кто этот подонок? Ты его хотя бы знаешь?
– Нет. И меня тоже выбросили из окна. И подружку мою, Баську. И она тоже умерла… Это было всего несколько дней назад, а если точнее, то восьмого ноября, в пятницу. А я вот жива, ударилась, конечно, тоже. Сотрясение и все такое, но вообще-то я как-то удачно упала, если можно так сказать…
– Тебе больничный лист нужен, да и в больницу лечь необходимо…
– Я уже лежала. Только вчера вышла. Но не выписалась, а просто ушла, один хороший знакомый уговорил врачей отпустить меня домой. Мне профилактику сделали…
Надежда Андреевна осмотрела меня, назначила курс лечения и сказала, что сама пришлет ко мне свою знакомую медсестру, которая будет мне по утрам делать уколы. «Она недорого берет и умеет держать язык за зубами». Я поблагодарила докторшу, проводила ее и вернулась на кухню, где у меня доваривался борщ. Оставалось только бросить зелень…
Гарманов не звонил. Тишина в комнате давила на уши. Я не знала, чем себя занять. Не было ничего такого, что могло бы мне в тот момент поднять настроение. Даже если бы мне сообщили, что убийцы Баськи найдены и посажены в тюрьму, пусть даже и расстреляны, мне бы не стало от этого легче. Я знала, что теперь моя жизнь будет отмеряться по принципу: до Бахрушина и после. «До» – была безоблачная комфортная жизнь с приличным окладом, тихой и несложной работой, встречами с Баськой и походами на дискотеки и в кафешки. А вот «после» представлялось мне теперь черной полосой, которой не видно конца. И без Баськи.
Я взяла лист бумаги и, написав Вадиму записку: «Борщ на плите, я скоро вернусь», – вышла из квартиры. Мой путь лежал на улицу Бахрушина. Теперь уже она не представлялась мне такой заманчиво-театральной и тихой, какой я знала ее до того, как меня подобрали там вместе с останками моей любимой подруги. Я на метро доехала до «Павелецкой», вышла напротив вокзала и, свернув за угол, двинулась навстречу неизвестности. Проходя мимо жилых домов, я спрашивала себя, где именно нас обнаружили, возле какого дома. И только пройдя метров триста после поворота, я вдруг остановилась как вкопанная и поняла, что нашла то самое место, которое искала: небольшая площадка перед кирпичной девятиэтажкой отличалась от остальных характерным признаком происшедшего здесь несчастья. Это был грубый и нелепый рисунок, силуэт, как я поняла, моей покойной подруги, начерченный жирным белым мелом на залитом – уже успевшей засохнуть и потемнеть – кровью асфальте. И еще – бесчисленное количество затоптанных окурков под ногами. Видимо, много людей сбежалось посмотреть на двух избитых, окровавленных и изнасилованных девушек, одна из которых к тому же еще была мертвой. В основном эти окурки принадлежали тем, кто по долгу службы приехал сюда, чтобы провести на месте преступления определенную работу, но были, конечно, и толпы зевак, это как водится. Вадим Гарманов тоже курит, значит, среди окурков есть и его…
Я поймала себя на том, что думаю о чепухе и что мои мысли об окурках не что иное, как неосознанное желание не думать о главном: о нас с Баськой.
Однако я подняла голову и посмотрела на ряд окон на втором этаже дома, чтобы попытаться определить, из какого именно окна нас выбросили, словно мешки с картофелем. Судя по тому, где, на каком уровне по отношению к окнам располагался белый меловой рисунок, интересующее меня окно должно было находиться напротив. Я сделала несколько шагов поближе к стене дома, как вдруг заметила еще одно темное пятно на асфальте. Должно быть, это было то самое место, где нашли меня, а пятно не что иное, как моя кровь. Я же ударилась головой, к тому же на моем теле были порезы…
Быстро обойдя дом, я приблизилась к скамейке возле того подъезда, где, по моим расчетам, должна была находиться квартира, в которой и произошло, по сути, убийство Баськи. На скамейке сидела пожилая женщина и вязала крючком.
– Здравствуйте, – поздоровалась я. – Вы извините меня, пожалуйста, но я – подруга девушки, которую убили здесь несколько дней назад…
Женщина тотчас отложила вязание и посмотрела на меня с неподдельным любопытством. Видимо, она вышла из дома, чтобы не только подышать свежим воздухом, но и набраться впечатлений. И тут такой визит… Конечно, она теперь просто обязана рассмотреть меня с головы до ног, чтобы вечером рассказать о моем приходе своим соседкам-подружкам. «Представляете, сижу себе на скамейке, вяжу, и вдруг подходит девица, такая из себя, и говорит…»
– Ужасная история, – вдруг вполне искренне посетовала женщина и покачала головой. – И непонятная. У нас такой тихий дом, такой тихий подъезд, да и хозяйка квартиры, Людмила Борисовна, тихая интеллигентная женщина. Вы бы видели ее, когда все это случилось… Она вернулась из поликлиники, а в ее квартире полно милиционеров, каких-то посторонних людей с фотоаппаратами, экспертов, я думаю… Я не видела ее с тех самых пор и, хотя мы с ней в приятельских отношениях, не могу набраться смелости прийти к ней, расспросить обо всем. Хотя, конечно, все это любопытно и совсем уж, повторюсь, непонятно. Женщина она одинокая, у нее никого нет. Соседи говорят, что в тот день и криков-то никто никаких не слышал, девочки не кричали… Может, обкуренные были или пьяные до бесчувствия, не знаю. Но откуда эти парни взялись?
– Парни? – Меня бросило в пот. – Вы видели их?
– Да нет, их вроде бы никто не видел. Но говорят, что мужчин должно было быть двое, а иначе как? Вроде бы наследили они в квартире, отпечатки башмаков на полу оставили, бутылку водки или шампанского, два стакана… Я только не могу понять, как они могли к Людмиле зайти и зачем им вообще понадобилось вламываться в чужую квартиру. Она же пенсионерка, почти все время дома сидит. Разве что выследили, что она в определенные дни по вечерам ходит к врачу в поликлинику? Дверь, говорят, не взламывали, а открыли чуть ли не родным ключом. Откуда, спрашивается, у них ключ?
Соседка оказалась разговорчивой, и я слушала, боясь перебить ее неосторожным вопросом. После того как женщина поделилась своими первыми впечатлениями о случившемся, она поинтересовалась, что известно мне об этом событии. Я сказала, что ничего не знаю, кроме того, что мою подругу убили и выбросили из окна.
– Молоденькая, говорят, совсем, хорошенькая…
– Да, она была молодая и красивая, – проговорила я не своим голосом, с трудом сдерживая слезы. – В какой квартире живет ваша Людмила Борисовна?
– А на что тебе? Хочешь подняться к ней? Не стоит. Она и так с сердцем слегла. Зачем ей лишний раз волноваться?
Но я не послушала ее и все равно вошла в подъезд. Номер квартиры было вычислить нетрудно. Я поднялась на второй этаж и застыла перед табличкой с цифрой «42». Мне показалось, что эту табличку я уже видела. И я ее действительно видела, как же иначе?! Но какие силы заставили меня прийти сюда с Баськой? Чем нас сюда заманили? Мы никогда бы не пошли с чужими мужчинами в незнакомую квартиру. Значит, мы – я или Баська – были знакомы с ними.
Я позвонила. Мне долго не открывали. Когда же за дверью послышались шаги, я вся напряглась и поняла, что не готова к разговору с незнакомой мне женщиной, пусть даже и косвенно связанной со смертью Баськи.
– Кто там?
– Откройте, пожалуйста. Мне надо с вами поговорить.
– Я спрашиваю: кто там? – повторил тихий старческий голос, и за дверью шумно вздохнули. – Ну что еще там?..
– Людмила Борисовна, если вы не откроете мне, я все равно останусь ждать под дверью… Откройте, это очень важно.
Я хотела ее увидеть. А вдруг я узнаю ее? Может, по фотографии, которую мне показывал Гарманов, я не узнала, а живую – узнаю? Или отреагирую на ее голос? Может, это какая-нибудь старинная приятельница моей мамы, к примеру? Или наша бывшая сотрудница, вахтерша, предположим?
И она открыла. Почувствовала, наверное, в моем голосе упрямство и поняла, что я так просто не оставлю ее в покое. К тому же если она ни при чем, то что ей стоит ответить мне на довольно простые вопросы?
– Вы кто? – услышала я усталый голос.
На пороге стояла высокая худая старуха, очень бледная, с голубыми кудряшками на голове и в голубом халате. Губы ее были плотно сжаты. Она смотрела на меня страдальческим взглядом человека, которому пришлось много пережить.
– Я – одна их тех девушек… – сказала я и почувствовала вдруг, как меняется взгляд старухи. От нее пошло какое-то тепло. Дверь распахнулась, Людмила Борисовна взяла меня за руку и втянула за собой в квартиру:
– Проходи… Ты как же дошла? Мне сказали, что ты вся изранена.
– Понимаете, я ничего не помню, – всхлипнула я. – Ничего. И я подумала, что, может, если окажусь у вас, в вашей квартире, то вспомню лица этих гадов…
– Заходи, милая, заходи. Извини, что не впускала. Я сама места себе не нахожу… На старости лет такой ужас пережить. Представляешь, прихожу, а в доме – чужие люди… Под окном – девушки лежат… в крови… Никогда не забуду.
Конечно, она была здесь ни при чем. Это было понятно сразу. Открытое чистое лицо с ясным взглядом голубых глаз. Вокруг вообще было много голубого: занавески на окнах, покрывало на кровати.
– Вы не можете мне рассказать, что увидели тут, когда вернулись из поликлиники? Где была кровь? Следы? Водка? – Я решила воспользоваться той информацией, которую мне предоставила словоохотливая соседка.
– Ты сядь сначала, успокойся. Хочешь чаю?
Я молча кивнула головой. Меня всю колотило. Я смотрела по сторонам, но ничего не узнавала. Кроме того, в голову мою снова полезли мысли о тех странных приступах-наваждениях, которые появились у меня после перенесенного мною стресса. Ведь это были не обрывки сна, а что-то другое, непонятное, страшноватое, но очень похожее на правду. Фрагменты сцен из чужих жизней. Я, прикоснувшись к чужим вещам или надев их, на какие-то мгновения становилась тем человеком, кому они принадлежали, и испытывала те чувства, что и они, видела и слышала то же, что и они. Понятное дело, рассказывать об этом я никому не собиралась, но кто бы знал, как же мне хотелось снова и снова проверять мои предположения… А что, если в моей голове после падения повредился или сместился в сторону какой-то участок головного мозга, и теперь я мыслю несколько иначе, чем другие? Я изменилась. Я чувствовала это. И разве сам тот факт, что я спустя несколько дней после того, как меня изнасиловали и избили, спокойно перемещалась в пространстве вместо того, чтобы лежать в больничной палате, не говорил о том, что мой организм неведомым мне образом защищает меня и не дает уйти в себя, уйти в болезнь и тоску по Баське? Да, я много плакала, слезы так и текли из моих глаз, но я прекрасно отдавала себе отчет в том, что жизнь моя из-за этой трагедии не закончится. Что для начала мне важно будет найти убийцу Баськи, а уж потом жизнь сама подскажет, как мне жить дальше. Была, правда, и еще одна странность, которую я раньше за собой не замечала: мои страхи. С одной стороны, то, что произошло со мной, я воспринимала как здоровый человек, который надеется, что время залечит как физические, так и душевные раны. Но, с другой стороны, время от времени на меня наползали, как кладбищенские черви, страхи перед смертью. И мне было трудно себе представить, что было бы со мной, если бы Гарманов, удивительно понятливый и добрый человек, не согласился провести хотя бы мою первую ночь после больницы рядом.
…Людмила Борисовна принесла чай, варенье, пирожки.
– Диван был разложен, – сказала она, стараясь не смотреть мне в лицо. – На нем – кровь… Много крови. Диван я попросила вынести из квартиры, поближе к мусорным бакам. На столе была бутылка с остатками шампанского и два бокала. Это мои бокалы… – Она задумалась, не понимая, видно, зачем говорит мне о таких деталях. – Окно было распахнуто, на подоконнике размазана кровь…
– А вещи? Наши вещи?
– Нет. Ничего не было. Может, к тому времени, как я вернулась, что-то успели уложить в пакеты, они же все укладывали: окурки, бокалы с отпечатками пальцев…
– На нас не было одежды?
– Нет. Хотя… Не могу сказать точно. Кажется, на твоей подружке что-то было…
– В котором часу нас нашли? Вечером?
– Часов в восемь, в половине девятого. И ты ничего не помнишь? Совсем?
– Ничего. Абсолютно. В памяти осталось только, как я вышла с работы, зашла в гастроном, купила шоколад, печенье…
– Подожди, печенье? Какое?
– Датское. В красивом таком пакете…
– Видела я этот пакет. И плитку «Российского» шоколада видела. Все правильно. Только все это непочатое. Люди из милиции все забрали, в пакеты сложили, я еще подумала, что для экспертизы, и забрали. Думаю, тоже из-за отпечатков.
Мне стало легче. Значит, что-то все-таки в моей памяти осталось. Это обнадеживало.
– А что еще помните?
– На мыле в ванной комнате тоже следы крови, такие розовые… Должно быть, эти изверги руки мыли.
Я вдруг подумала о том, что и у Людмилы Борисовны с психикой все в порядке, раз она вполне адекватно реагирует на мои вопросы и так обстоятельно все рассказывает. Ведь, в сущности, не она же виновата, что кто-то пробрался в ее квартиру и воспользовался ею для таких вот низменных целей…
– На соседней улице, на Татарской, месяца полтора назад тоже девушку изнасиловали, порезали и выбросили из окна. А хозяйка квартиры ни сном ни духом, как говорится, ничего не ведала. Она вообще в тот день к своей сестре ездила в Одинцово… Это мне соседи рассказали. Может, поэтому мне чуть полегче стало. Я подумала, что, раз так, уж меня-то не будут подозревать в пособничестве бандитам… Не только у меня такая история произошла. Но квартиру эту я решила продать. У меня уже и покупатели есть. Надо только найти что-нибудь подходящее в этом же районе…
Мы посмотрели друг на друга и почему-то отвернулись.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6